13:30 04-09-2013
геймподлепра
...все время сокрушаюсь над дизайнерами космических кораблей.
— Давайте сделаем космический авианосец.
— Давай.
— А не въебать ли нам мостик над палубой с панорамным остеклением?
— Это же не морской корабль, и потом - это будущее. Даже сейчас возможно сделать видеонаблюдение и не делать место управления кораблем самым слабозащищенным. Плюс в фронтальной проекции это увеличит корабль вдвое, сделав более легкой мишенью…
— Да похуй, мостик это красиво — делаем. Так, давайте сделаем еще длинную взлетнопосадочную палубу, чтобы по ней так красиво было взлетать и залетать.
— Это же не самолеты, зачем ее делать длинной, им не надо набирать скорость, чтобы получить подъемную силу…
— Да похуй, взлетная полоса это красиво — делаем. По ней так будут, разбегаясь, по одному взлетать истребители.
— Это же космос, мы не ограничены в выборе формы корабля, раз это авианосец, разумнее, чтобы все истребители могли "взлететь" одновременно, а не выпускать их в течении 10 минут по одному в бою. Можно их просто расположить в ряд. Да вы еще предложите на палубе поставить чувака, который бы махал руками в духе "Подавай ближе, теперь садись тут!".
— Охуенная идея! Нам нужен чувак машущий руками! Так - и двигатели, давайте присобачим их вот так по бокам, только два больших снизу и два маленьких сверху!
— Это же, блядь, космос зачем делать маленькие и большие, когда тягу можно регулировать, зачем выносить их за корпус, если они не маневровые, я уже говорил вам про фронтальную проекцию и важность ей минимизации для боя, потом вы же его обтыкали турелями по всему корпусу, вы понимаете, что каждая надстройка будет закрывать часть горизонта той же турели?
— Да похуй, зато теперь так похоже на авианосец!
— Ебать, ну якорь ему еще на нос повесьте, что бы совсем было похоже!
— Ты что больной?! Какой якорь, это же космос?!
Написал небритый бобер StFoster, 24.10.2012 в 14.53 | ответить ↑ .
— Давайте сделаем космический авианосец.
— Давай.
— А не въебать ли нам мостик над палубой с панорамным остеклением?
— Это же не морской корабль, и потом - это будущее. Даже сейчас возможно сделать видеонаблюдение и не делать место управления кораблем самым слабозащищенным. Плюс в фронтальной проекции это увеличит корабль вдвое, сделав более легкой мишенью…
— Да похуй, мостик это красиво — делаем. Так, давайте сделаем еще длинную взлетнопосадочную палубу, чтобы по ней так красиво было взлетать и залетать.
— Это же не самолеты, зачем ее делать длинной, им не надо набирать скорость, чтобы получить подъемную силу…
— Да похуй, взлетная полоса это красиво — делаем. По ней так будут, разбегаясь, по одному взлетать истребители.
— Это же космос, мы не ограничены в выборе формы корабля, раз это авианосец, разумнее, чтобы все истребители могли "взлететь" одновременно, а не выпускать их в течении 10 минут по одному в бою. Можно их просто расположить в ряд. Да вы еще предложите на палубе поставить чувака, который бы махал руками в духе "Подавай ближе, теперь садись тут!".
— Охуенная идея! Нам нужен чувак машущий руками! Так - и двигатели, давайте присобачим их вот так по бокам, только два больших снизу и два маленьких сверху!
— Это же, блядь, космос зачем делать маленькие и большие, когда тягу можно регулировать, зачем выносить их за корпус, если они не маневровые, я уже говорил вам про фронтальную проекцию и важность ей минимизации для боя, потом вы же его обтыкали турелями по всему корпусу, вы понимаете, что каждая надстройка будет закрывать часть горизонта той же турели?
— Да похуй, зато теперь так похоже на авианосец!
— Ебать, ну якорь ему еще на нос повесьте, что бы совсем было похоже!
— Ты что больной?! Какой якорь, это же космос?!
Написал небритый бобер StFoster, 24.10.2012 в 14.53 | ответить ↑ .
09:17 04-09-2013
Андрияка
– Тяжело сейчас искусству, – говорит Андрияка. – Раньше как было? Закончил молодой художник суриковский институт. У него было распределение. Он мог творить!
– Стоп!.. Куда это его распределяли творить? Плакаты рисовать про советскую власть?
– Нет, ну почему… Распределяли, например, на педагогическую деятельность. Были какие-то госзаказы. Например, детский сад оформить или школу.
– Это что, искусство – детский сад зайчиками разрисовать?
– Ну, смотря как разрисовать. Если талантливо сделать – искусство. Зато художник имел прожиточный минимум! А сейчас? Он выходит из института, а у него, не дай бог, семья, дети – ему уже заниматься творчеством нет возможности. Ему надо зарабатывать деньги!
– А ему не хочется…
– Но он вынужден! Идет и рисует какую-нибудь рекламу. Просто, чтобы заработать.
– Вот об этом я и хочу с вами поговорить. Зачем вообще кормить за счет государства всех этих студентов в разных академиях и училищах, учить их рисовать и играть на скрипке? Есть ли где-нибудь на Западе что-то подобное нашим литинститутам, суриковским училищам, гнесинкам всяким, откуда каждый год батальонами выпускают дипломированных творцов. Они, разевая желтые рты, начинают галдеть о том, как плохо вокруг стало с культурой, подразумевая под этим, что им денег перестали давать за просто так. А за что им давать? За то, что они на скрипке могут? Не слишком ли мало для жизни? Шерлок Холмс тоже на скрипке мог, но он еще и работал при этом. Зачем государству российскому эта ноша – культуристов выпускать? Это рецидив сталинизма – государственные скрипачи, художники, писатели… Где еще такое есть?
– За рубежом, конечно, подобные учебные заведения тоже есть. Другое дело, что там все платное. То есть те, кто хочет научиться рисовать или играть на скрипке, – платят. А у нас наоборот – им государство за это платит стипендию. Но это прекрасно! Ну а как же? Вы же не хотите сказать, что культура нам не нужна? Если вся культура перейдет на коммерцию, она перестанет быть культурой! Она станет, как на Западе, – арт-бизнесом.
– А в чем разница?
– Арт-бизнес – это очень простой принцип: искусство является товаром, как кусок колбасы или газета. В этот товар вложены деньги. Чем больше вложено в раскрутку, в рекламу, тем больше покупается. Как работает художник на Западе? Он работает на галерейщика. Вот художника взяли, заключили контракт, в него вкладывают деньги, раскручивают. Проходит первая пробная выставка. После нее артдилер говорит: вот это у тебя очень востребовано на рынке, а вот эта тема не востребована вовсе. Соответственно – делай то, а вот этим не занимайся, мне это не надо. Так художник попадает в полную зависимость на весь срок контракта… У меня друг в начале девяностых уехал в Париж. Материально он вполне обеспечен, работает там художником, но жалуется, что ему для прокормления себя и семьи нужно делать в месяц 30 натюрмортов.
– Какой ужас! Художника заставляют рисовать! Вместо того, чтобы платить ему деньги просто так!..
– Но это уже не искусство.
– Миллионы, да какие миллионы… миллиарды! Миллиарды людей так и живут – просто работают, чтобы обеспечить семью, а творчеством занимаются в свободное от работы время. Если хотят. Спрашивается, почему у художников должно быть наоборот?
– А как тогда быть с искусством? Любой вам скажет: творчество и бизнес – малосовместимы. В застойное время было много минусов, но были и очень большие плюсы. Например, культура была не связана с деньгами.
– Подождите, но почему государство должно финансово поддерживать то, что никому не надо? То, что не покупается, не востребуется рынком? Почему налогоплательщик должен платить за то, что ему не нужно?
– Нельзя сказать, что искусство не востребовано. Культура нужна. Просто на культуре деньги сделать нельзя. Востребована культура не с точки зрения денег, а… вот человек пришел – ему нравится. Он благодарит художника за то, что увидел.
– Блин!.. Из «спасиба» шубу не сошьешь. За голливудские фильмы клиент больше чем просто благодарит – деньги платит! А за искусство – не платит. Потому что – не надо оно народу. Кроме нескольких полусумасшедших коллекционеров, которым деньги девать некуда и по большому счету все равно, что собирать. Другое дело, несамоокупаемые государственные музеи с дешевыми билетами – хранилища народного достояния. Ну, достались нам от прошлых веков все эти рембрандты – выбрасывать жалко, пусть лежат! Архивы ведь тоже убыточные предприятия. Их тоже надо спонсировать. Но только их – музеи и архивы! А живые художники должны работать. Если ничего другого не могут – по 30 натюрмортов вынь да положь трудовому народу!.. Кстати, то, что народ столь активно покупает картины, хорошо говорит о народе, пусть парижском.
– Да вы поймите, на Монмартре скупают картины просто как сувениры. Был на Монмартре – купил себе картинку. А искусство, оно…
– Требует финансовых жертв от народа?
– Нет, я хочу сказать, если бы искусство было совсем не востребовано, к нам бы в школу никто и не шел.
– Эк! Неужто ваша школа самоокупаемая? Судя по особняку, она бюджетная.
– Да, бюджетная. Но зато желающих очень много. Больше, чем у нас возможностей!
– Естественно, было б совсем на халяву, еще больше было бы желающих. А получается, что страна дотирует обучение детей новых русских.
– Если человек живет только для того, чтобы есть, пить и какие-то такие механические действия совершать, у него внутри ничего нет, он опустошен абсолютно. Он не имеет радости соприкосновения с этим удивительным миром. Большинство людей так и живет, не видя мира. Но они могут его увидеть, получить внутреннюю духовную полноту – через искусство. Не как пассивные созерцатели искусства, но и как творцы!.. У меня занимались люди из американского посольства. Люди уже в возрасте. С нуля. Начинали рисовать с самых простых предметов. Изучали светотень, рефлексы, полутона, рисовали карандашиком. А потом приходят и говорят: ой, знаете, чудо какое – мы сидим в офисе и видим листик бумаги, от него тень. Здесь карандаш, от него рефлекс. Начинаем любоваться. Мы берем чашку кофе утром, начинаем любоваться ею как предметом.
– Медитируют на чашку, собаки… Знакомая штука. Бывают еще разные психологические тренинги, на которых людей учат радоваться жизни, раскрывать свои возможности. Но это все платные удовольствия.
– Но у меня человек еще и становится духовно богаче! Именно это дает ему радость!
– То есть «радоваться жизни» и «быть духовно богатым» – это синонимы? Так?
Пауза. Художник Андрияка думает.
– Ну-у… Я думаю, что да. В древности, кстати, вместо «здравствуй» говорили: «Радуйся!» В этом был глубочайший смысл.
– О-па!.. А если человек радуется с вашей точки зрения «неискусству»? Например, пошлой картинке с Монмартра. Духовен ли он?
– Но мы же можем его чуть-чуть приподнять, воспитать, помочь, раскрыть глаза, сделать еще духовнее. А можем ничего не делать. Поставил он слоников в ряд – от маленького до большого – и радуется. Можно и так. Но лучше приподнять, показать другие возможности.
– Что значит «приподнять»? Усилить уровень его радости? Но уровень радости – это уровень эндорфинов и амфетаминов в крови. Больше того, что организм может выработать, он все равно не выдаст. Так не все ли равно, от чего организм испытывает радость – от Рембрандта или от слоников? Слоники даже экономичнее.
– По вашей логике получается, раз человек пьяница – пусть и будет до конца пьяницей.
– Нет, я говорю о том, что у простых людей другие критерии красоты, нежели у вас, профессионалов. Вы обывателей ругаете за пошлость вкуса, но это все равно, как если бы гонщик Формулы-1 ругал автолюбителя за неумение ездить. У вас просто разные критерии оценки, вот и все. И зачем вы свои критерии пытаетесь навязать народу-покупателю, называя их искусством? В конце концов, творчество – одна из форм самовыражения. Так почему за самовыражение художника должно расплачиваться государство, народ? Вот о чем речь. У вас, – не вас конкретно я имею в виду, а всех русских интеллигентов-«культуристов», – прямо какой-то мессианский зуд! Вы нападаете на несчастный народ и норовите с помощью силы государства напичкать его высоким и прекрасным, как вы это понимаете. Вечная борьба, которая в конечном итоге оборачивается борьбой за бюджетные деньги.
– Борьба вообще характерна для нас, русских. На Западе нет такой борьбы «за правду».
– Но ведь правда у каждого своя, Сергей Николаевич! К чему навязывать свою правду другим людям?
– Это жизнь! Если у человека нет порывов чего-то сделать – он мертв. Просто заехал в супермаркет, купил поесть, поспал, поработал – все размеренно и успокоенно… Выезжаешь за рубеж, один год, второй год – ничего не меняется! Как они жили, так и живут. Все то же самое.
– Какая прелесть! Уверенность в завтрашнем дне.
– Нет! Я так жить не могу! Мне нужны постоянно страдания и борения. Без этого я не могу, это не жизнь, это болото! И эта черта – она у большинства русских людей! И благодаря ей мы никогда не будем походить на Запад!
– Опять, значит, будем бороться друг с другом?
– Если посмотреть в историю – у нас вечная борьба. Потому что каждый стремится к хорошему.
– И другого стремится в это хорошее рылом сунуть… А вот теперь ответьте мне на такой вопрос: почему как только эти борцы за хорошее завоевывали наконец какие-то «хорошие» высоты, они начинали беззастенчиво хапать в карман? Или попросту становились обычными бизнесменами.
– Не обязательно.
– Как не обязательно? Вот у вас на столе что лежит за бумажка? «Акт выдачи» какой-то.
– Ну, это работа, это совсем другое… Это к нашей теме не имеет отношения.
– Имеет. Все борцы, добравшись до определенных высот…
– Зато на их месте появляются другие борцы. И они опять борются за правду против предателей идеи и низвергают их. – Андрияка смеется. – И опять то же самое получается! Вечная борьба за хорошее.
– За хорошее место… Но вернемся к нашим баранам – художникам. Не честнее ли просто работать, как на Западе, нежели осаждать государственного чиновника, доказывая ему разными способами, что он должен финансово поддержать «настоящее высокое искусство, необходимое народу»?
– Если мы искусство переведем на рыночные рельсы, это будет катастрофа.
– Значит, на Западе сейчас катастрофа, а у нас хорошо?
– Нет, у нас тоже катастрофа. Государство мало помогает культуре.
– Неужели вы не видите тенденцию? У нас ведь в конце концов будет как на Западе.
– Как на Западе у нас никогда не будет! Потому что Россия большая очень. Москва – да, она может превратиться в западный город. Уже превращается. У меня знакомая из Парижа приехала, она там с 1971 года живет. А несколько лет назад приехала, увидела Тверскую – ахнула: то ли я в Москве, то ли в Париже!.. Но это только столичные изменения. А в провинции как люди жили, как ходили в свои сельпо, так и ходят. Их сознание еще долго не изменится.
– Просто расизм какой-то! У москвичей быстро сознание поменялось, а провинциалы, типа, тупые… Просто в России все изменения всегда имеют центром кристаллизации столицу, а уж из столицы новшества распространяются на всю страну. И происходит, как сказал бы физик, «фазовый переход».
– Ну, может быть, лет через 50–60, когда поколение сменится, в провинции будет как в Москве.
– Оно уже сменилось, Сергей Николаевич. Те 17-летние, которые выросли без ума, чести и совести нашей эпохи, они совсем другие. Все произойдет гораздо раньше. И тогда придет к вам арт-директор и скажет: «Ну что, Сереж, народу нужны натюрморты! Тридцать штук в месяц. А то арендную плату платить будет нечем».
– Надеюсь, этого не произойдет.
– Надеюсь, ваши надежды беспочвенны…
Охлобыстин
– О! Всю жизнь хотел, чтобы кто-то мне рассказал про мою национальную идею. Я весь внимание.
– Очень просто. У каждой нации есть своя великая национальная идея, она одна и та же – купить, обольстить или организовать весь мир, возглавить его и сделать так, чтобы все жили в соответствии с устоями, ценностями и приоритетами этой самой нации. У немцев ценности – пиво и доброе накопление; у англичан – статус чаепития и торжество «рацио»… И только русская национальная идея другая, она заключается как раз в том, чтобы не дать реализоваться никакой другой национальной идее!
– Получается, что мы – нация разрушителей.
– В некотором смысле, да. Вот заметь, как только одна из наций достигает имперской мощи, одной из своих задач она почему-то ставит завоевание России. Просто инстинктивно они понимают, что Россия не даст им развиться больше. У нас погибли как политики Гитлер, Наполеон… Россия – это черная дыра наций. Мы даем миру развиваться гармонично, гася слишком забежавших вперед. Россия за этим строго следит, чтоб не забегали. Даже если в России останется всего один человек – калека с одной рукой, ногой, слепой и глухой, с одним ухом, все равно он не позволит развиться какой-нибудь нации до пределов мирового господства. Именно этим объясняется отсутствие у нас корпоративного духа. Вот, например, грузин дерется, и со всего района на его гортанные крики сбегаются другие грузины и начинают ему помогать. А для русского то, что русский с кем-то дерется, абсолютно не является позывом к корпоративному вмешательству и помощи. Этот запрет у нас на уровне ДНК. Мы собираемся вместе только тогда, когда есть опасность чьего-либо мирового господства. Вот тогда мы сливаемся в единый бриллиант, которым можно стекла резать. Мы идем на неоправданные жертвы, нам на все плевать при этом. В этом и есть великая русская идея. Ее символом может быть солнышко. Такое, знаешь, с кривыми лучиками во все стороны.
– Тяжело сейчас искусству, – говорит Андрияка. – Раньше как было? Закончил молодой художник суриковский институт. У него было распределение. Он мог творить!
– Стоп!.. Куда это его распределяли творить? Плакаты рисовать про советскую власть?
– Нет, ну почему… Распределяли, например, на педагогическую деятельность. Были какие-то госзаказы. Например, детский сад оформить или школу.
– Это что, искусство – детский сад зайчиками разрисовать?
– Ну, смотря как разрисовать. Если талантливо сделать – искусство. Зато художник имел прожиточный минимум! А сейчас? Он выходит из института, а у него, не дай бог, семья, дети – ему уже заниматься творчеством нет возможности. Ему надо зарабатывать деньги!
– А ему не хочется…
– Но он вынужден! Идет и рисует какую-нибудь рекламу. Просто, чтобы заработать.
– Вот об этом я и хочу с вами поговорить. Зачем вообще кормить за счет государства всех этих студентов в разных академиях и училищах, учить их рисовать и играть на скрипке? Есть ли где-нибудь на Западе что-то подобное нашим литинститутам, суриковским училищам, гнесинкам всяким, откуда каждый год батальонами выпускают дипломированных творцов. Они, разевая желтые рты, начинают галдеть о том, как плохо вокруг стало с культурой, подразумевая под этим, что им денег перестали давать за просто так. А за что им давать? За то, что они на скрипке могут? Не слишком ли мало для жизни? Шерлок Холмс тоже на скрипке мог, но он еще и работал при этом. Зачем государству российскому эта ноша – культуристов выпускать? Это рецидив сталинизма – государственные скрипачи, художники, писатели… Где еще такое есть?
– За рубежом, конечно, подобные учебные заведения тоже есть. Другое дело, что там все платное. То есть те, кто хочет научиться рисовать или играть на скрипке, – платят. А у нас наоборот – им государство за это платит стипендию. Но это прекрасно! Ну а как же? Вы же не хотите сказать, что культура нам не нужна? Если вся культура перейдет на коммерцию, она перестанет быть культурой! Она станет, как на Западе, – арт-бизнесом.
– А в чем разница?
– Арт-бизнес – это очень простой принцип: искусство является товаром, как кусок колбасы или газета. В этот товар вложены деньги. Чем больше вложено в раскрутку, в рекламу, тем больше покупается. Как работает художник на Западе? Он работает на галерейщика. Вот художника взяли, заключили контракт, в него вкладывают деньги, раскручивают. Проходит первая пробная выставка. После нее артдилер говорит: вот это у тебя очень востребовано на рынке, а вот эта тема не востребована вовсе. Соответственно – делай то, а вот этим не занимайся, мне это не надо. Так художник попадает в полную зависимость на весь срок контракта… У меня друг в начале девяностых уехал в Париж. Материально он вполне обеспечен, работает там художником, но жалуется, что ему для прокормления себя и семьи нужно делать в месяц 30 натюрмортов.
– Какой ужас! Художника заставляют рисовать! Вместо того, чтобы платить ему деньги просто так!..
– Но это уже не искусство.
– Миллионы, да какие миллионы… миллиарды! Миллиарды людей так и живут – просто работают, чтобы обеспечить семью, а творчеством занимаются в свободное от работы время. Если хотят. Спрашивается, почему у художников должно быть наоборот?
– А как тогда быть с искусством? Любой вам скажет: творчество и бизнес – малосовместимы. В застойное время было много минусов, но были и очень большие плюсы. Например, культура была не связана с деньгами.
– Подождите, но почему государство должно финансово поддерживать то, что никому не надо? То, что не покупается, не востребуется рынком? Почему налогоплательщик должен платить за то, что ему не нужно?
– Нельзя сказать, что искусство не востребовано. Культура нужна. Просто на культуре деньги сделать нельзя. Востребована культура не с точки зрения денег, а… вот человек пришел – ему нравится. Он благодарит художника за то, что увидел.
– Блин!.. Из «спасиба» шубу не сошьешь. За голливудские фильмы клиент больше чем просто благодарит – деньги платит! А за искусство – не платит. Потому что – не надо оно народу. Кроме нескольких полусумасшедших коллекционеров, которым деньги девать некуда и по большому счету все равно, что собирать. Другое дело, несамоокупаемые государственные музеи с дешевыми билетами – хранилища народного достояния. Ну, достались нам от прошлых веков все эти рембрандты – выбрасывать жалко, пусть лежат! Архивы ведь тоже убыточные предприятия. Их тоже надо спонсировать. Но только их – музеи и архивы! А живые художники должны работать. Если ничего другого не могут – по 30 натюрмортов вынь да положь трудовому народу!.. Кстати, то, что народ столь активно покупает картины, хорошо говорит о народе, пусть парижском.
– Да вы поймите, на Монмартре скупают картины просто как сувениры. Был на Монмартре – купил себе картинку. А искусство, оно…
– Требует финансовых жертв от народа?
– Нет, я хочу сказать, если бы искусство было совсем не востребовано, к нам бы в школу никто и не шел.
– Эк! Неужто ваша школа самоокупаемая? Судя по особняку, она бюджетная.
– Да, бюджетная. Но зато желающих очень много. Больше, чем у нас возможностей!
– Естественно, было б совсем на халяву, еще больше было бы желающих. А получается, что страна дотирует обучение детей новых русских.
– Если человек живет только для того, чтобы есть, пить и какие-то такие механические действия совершать, у него внутри ничего нет, он опустошен абсолютно. Он не имеет радости соприкосновения с этим удивительным миром. Большинство людей так и живет, не видя мира. Но они могут его увидеть, получить внутреннюю духовную полноту – через искусство. Не как пассивные созерцатели искусства, но и как творцы!.. У меня занимались люди из американского посольства. Люди уже в возрасте. С нуля. Начинали рисовать с самых простых предметов. Изучали светотень, рефлексы, полутона, рисовали карандашиком. А потом приходят и говорят: ой, знаете, чудо какое – мы сидим в офисе и видим листик бумаги, от него тень. Здесь карандаш, от него рефлекс. Начинаем любоваться. Мы берем чашку кофе утром, начинаем любоваться ею как предметом.
– Медитируют на чашку, собаки… Знакомая штука. Бывают еще разные психологические тренинги, на которых людей учат радоваться жизни, раскрывать свои возможности. Но это все платные удовольствия.
– Но у меня человек еще и становится духовно богаче! Именно это дает ему радость!
– То есть «радоваться жизни» и «быть духовно богатым» – это синонимы? Так?
Пауза. Художник Андрияка думает.
– Ну-у… Я думаю, что да. В древности, кстати, вместо «здравствуй» говорили: «Радуйся!» В этом был глубочайший смысл.
– О-па!.. А если человек радуется с вашей точки зрения «неискусству»? Например, пошлой картинке с Монмартра. Духовен ли он?
– Но мы же можем его чуть-чуть приподнять, воспитать, помочь, раскрыть глаза, сделать еще духовнее. А можем ничего не делать. Поставил он слоников в ряд – от маленького до большого – и радуется. Можно и так. Но лучше приподнять, показать другие возможности.
– Что значит «приподнять»? Усилить уровень его радости? Но уровень радости – это уровень эндорфинов и амфетаминов в крови. Больше того, что организм может выработать, он все равно не выдаст. Так не все ли равно, от чего организм испытывает радость – от Рембрандта или от слоников? Слоники даже экономичнее.
– По вашей логике получается, раз человек пьяница – пусть и будет до конца пьяницей.
– Нет, я говорю о том, что у простых людей другие критерии красоты, нежели у вас, профессионалов. Вы обывателей ругаете за пошлость вкуса, но это все равно, как если бы гонщик Формулы-1 ругал автолюбителя за неумение ездить. У вас просто разные критерии оценки, вот и все. И зачем вы свои критерии пытаетесь навязать народу-покупателю, называя их искусством? В конце концов, творчество – одна из форм самовыражения. Так почему за самовыражение художника должно расплачиваться государство, народ? Вот о чем речь. У вас, – не вас конкретно я имею в виду, а всех русских интеллигентов-«культуристов», – прямо какой-то мессианский зуд! Вы нападаете на несчастный народ и норовите с помощью силы государства напичкать его высоким и прекрасным, как вы это понимаете. Вечная борьба, которая в конечном итоге оборачивается борьбой за бюджетные деньги.
– Борьба вообще характерна для нас, русских. На Западе нет такой борьбы «за правду».
– Но ведь правда у каждого своя, Сергей Николаевич! К чему навязывать свою правду другим людям?
– Это жизнь! Если у человека нет порывов чего-то сделать – он мертв. Просто заехал в супермаркет, купил поесть, поспал, поработал – все размеренно и успокоенно… Выезжаешь за рубеж, один год, второй год – ничего не меняется! Как они жили, так и живут. Все то же самое.
– Какая прелесть! Уверенность в завтрашнем дне.
– Нет! Я так жить не могу! Мне нужны постоянно страдания и борения. Без этого я не могу, это не жизнь, это болото! И эта черта – она у большинства русских людей! И благодаря ей мы никогда не будем походить на Запад!
– Опять, значит, будем бороться друг с другом?
– Если посмотреть в историю – у нас вечная борьба. Потому что каждый стремится к хорошему.
– И другого стремится в это хорошее рылом сунуть… А вот теперь ответьте мне на такой вопрос: почему как только эти борцы за хорошее завоевывали наконец какие-то «хорошие» высоты, они начинали беззастенчиво хапать в карман? Или попросту становились обычными бизнесменами.
– Не обязательно.
– Как не обязательно? Вот у вас на столе что лежит за бумажка? «Акт выдачи» какой-то.
– Ну, это работа, это совсем другое… Это к нашей теме не имеет отношения.
– Имеет. Все борцы, добравшись до определенных высот…
– Зато на их месте появляются другие борцы. И они опять борются за правду против предателей идеи и низвергают их. – Андрияка смеется. – И опять то же самое получается! Вечная борьба за хорошее.
– За хорошее место… Но вернемся к нашим баранам – художникам. Не честнее ли просто работать, как на Западе, нежели осаждать государственного чиновника, доказывая ему разными способами, что он должен финансово поддержать «настоящее высокое искусство, необходимое народу»?
– Если мы искусство переведем на рыночные рельсы, это будет катастрофа.
– Значит, на Западе сейчас катастрофа, а у нас хорошо?
– Нет, у нас тоже катастрофа. Государство мало помогает культуре.
– Неужели вы не видите тенденцию? У нас ведь в конце концов будет как на Западе.
– Как на Западе у нас никогда не будет! Потому что Россия большая очень. Москва – да, она может превратиться в западный город. Уже превращается. У меня знакомая из Парижа приехала, она там с 1971 года живет. А несколько лет назад приехала, увидела Тверскую – ахнула: то ли я в Москве, то ли в Париже!.. Но это только столичные изменения. А в провинции как люди жили, как ходили в свои сельпо, так и ходят. Их сознание еще долго не изменится.
– Просто расизм какой-то! У москвичей быстро сознание поменялось, а провинциалы, типа, тупые… Просто в России все изменения всегда имеют центром кристаллизации столицу, а уж из столицы новшества распространяются на всю страну. И происходит, как сказал бы физик, «фазовый переход».
– Ну, может быть, лет через 50–60, когда поколение сменится, в провинции будет как в Москве.
– Оно уже сменилось, Сергей Николаевич. Те 17-летние, которые выросли без ума, чести и совести нашей эпохи, они совсем другие. Все произойдет гораздо раньше. И тогда придет к вам арт-директор и скажет: «Ну что, Сереж, народу нужны натюрморты! Тридцать штук в месяц. А то арендную плату платить будет нечем».
– Надеюсь, этого не произойдет.
– Надеюсь, ваши надежды беспочвенны…
Охлобыстин
– О! Всю жизнь хотел, чтобы кто-то мне рассказал про мою национальную идею. Я весь внимание.
– Очень просто. У каждой нации есть своя великая национальная идея, она одна и та же – купить, обольстить или организовать весь мир, возглавить его и сделать так, чтобы все жили в соответствии с устоями, ценностями и приоритетами этой самой нации. У немцев ценности – пиво и доброе накопление; у англичан – статус чаепития и торжество «рацио»… И только русская национальная идея другая, она заключается как раз в том, чтобы не дать реализоваться никакой другой национальной идее!
– Получается, что мы – нация разрушителей.
– В некотором смысле, да. Вот заметь, как только одна из наций достигает имперской мощи, одной из своих задач она почему-то ставит завоевание России. Просто инстинктивно они понимают, что Россия не даст им развиться больше. У нас погибли как политики Гитлер, Наполеон… Россия – это черная дыра наций. Мы даем миру развиваться гармонично, гася слишком забежавших вперед. Россия за этим строго следит, чтоб не забегали. Даже если в России останется всего один человек – калека с одной рукой, ногой, слепой и глухой, с одним ухом, все равно он не позволит развиться какой-нибудь нации до пределов мирового господства. Именно этим объясняется отсутствие у нас корпоративного духа. Вот, например, грузин дерется, и со всего района на его гортанные крики сбегаются другие грузины и начинают ему помогать. А для русского то, что русский с кем-то дерется, абсолютно не является позывом к корпоративному вмешательству и помощи. Этот запрет у нас на уровне ДНК. Мы собираемся вместе только тогда, когда есть опасность чьего-либо мирового господства. Вот тогда мы сливаемся в единый бриллиант, которым можно стекла резать. Мы идем на неоправданные жертвы, нам на все плевать при этом. В этом и есть великая русская идея. Ее символом может быть солнышко. Такое, знаешь, с кривыми лучиками во все стороны.