Осень… Багровое небо над крышами домов. Красно-желтые листья – камикадзе – пикирующие под колеса автомобилей. Усталые люди в грязно-серых фартуках, сгребающие мокрую листву в кучи-могильники. Стучащие по подоконнику тяжелые капли. Запахи жизни и смерти. Смех пьяного Перуна. Резиновые сапоги, штурмующие лужи. Ночные звонки и первые седые волосы. Смеющиеся над глупыми людьми грачи. Любовь и ненависть. Расширенные зрачки смотрящие на меня из зеркала. Помнишь, как ты любила елозить смычком по моим обнаженным нервам? Кто это был Бетховен, Бах, Вивальди? Линия жизни уперлась в головку члена, и снова туман встает по утрам, и снова звезды изредка выглядывают сквозь клубящиеся тучи, чтобы посмеяться над моим будущем. О чем еще можно пропеть людям в белых халатах, если кончился воздух в легких? Осень…
Зима… Руническая магия на оконных стеклах. Старенькая бабулька, тщетно пытающаяся встать на ноги, но падающая снова и снова на обледеневшую дорожку. Великий поход через реку по скрипящему под ногами льду. Обмороженные лица. Кровь застывает, не в силах больше проталкиваться сквозь ставшие хрупкими вены. Помнишь, как ты разбила мне губы, слишком метко брошенным снежком? Я до сих пор помню вкус слизанного с губ снега вперемешку с кровью. Правда, гораздо лучше я помню твой взгляд – растерянный, удивленный, испуганный, но где-то в глубине, торжествующий. Линия жизни упирается в сердце. Не может человек терпеть такую боль оставаясь человеком. Кем я стану, богом или дьяволом? Кто даст ответ, кроме смерти? На сверкающем на солнце снегу, красная перчатка. Зима…
Весна… Старые туфли, загребающие холодную грязь. Слишком рано прилетевшие птицы, жмутся друг к другу на бьющихся в агонии под порывами смертоносного ветра деревьях. Первые дни тепла и заблудившиеся заморозки. Обгорелые спички, в бессмысленной гонке скользящие по грязному ручью в никуда. Старый, равнодушный ко всему, кроме одной маленькой тайны, учитель, метит красными стигматами чьи-то дневники. А помнишь, как мы любили лежать по утрам обнявшись и молчать, просто лежать, прислушиваясь к возникающему чувству близости и единения? А потом, я стал все раньше и раньше вставать, а ты все позже и позже ложиться… Помнишь? Линия жизни замыкается в кольцо. И где набраться сил, что бы вырваться из этого рабского ошейника? Разорвать круг? Как разорвать самого себя? Весна…
Лето… Трава, пружинящая под босыми ногами. Депрессии и пищащие в темноте комары. Не успевшая прогреться вода и облака пыли в бессмысленной злобе нападающие на людей. Плавящаяся под головой подушка, головные боли, безысходность. Помнишь? Водоросли прилипающие к телу и нестерпимо зудяшая кожа. Помнишь? Помнишь, как сломалась машина, и нам пришлось заночевать в лесу? Я помню, как ты боялась темноты и вздрагивала от звуков ночной жизни. А я, я ничего не боялся в ту ночь, ведь ты была со мной, моя жена, любовница, подруга, соратница, дочь, сестра, мать, богиня, душа, ты, воплотившая в себе для меня весь мир… Ты была… Линия жизни – восковая свеча, которую я держу в руке. Зажечь ее, чтобы прогореть в ярком пламени, или жить вечно в непроглядном мраке? Твоя рука срывает стебель – петушок или курочка? Лето…
Осень… Кто? Зачем? С неумолимостью маятника, все снова и снова. Слова кромсающие плоть и, тут же, сшивающие ее на живую, сшивающие коряво, кое-как. Плоть не тела, но души. Ненавижу морги и осень, безумие окровавленных деревьев. Ненавижу и люблю, ненавижу, но люблю, люблю ненавидеть, ненавижу любовь, люблю ненависть. А помнишь, как мы бывало взрывались где-нибудь в обшарпанном подъезде, а потом удивлялись, что его видавшие виды стены не пострадали от нашего термоядерного распада? Линия жизни упирается в Даньтянь.
Линия жизни, а есть ли она вообще? Жизни ведь нет. Чей-то одинокий крик разносится над городом, но я его не слышу. Осень…
… И лишь иногда, когда время, которого не существует, наваливается на меня в очередной попытке раздавить, стереть в порошок, уничтожить, я слышу доносящийся откуда-то смех, и время отступает…