Вчера ночью мне приснился Дельфин. Кто такой Дельфин — объяснить трудно, ещё труднее будет объяснить, каков именно был этот сон, и большим искусством было бы показать так, как будто это моему Постоянному Читателю он приснился, так, чтобы тот понял и проникся — ну, примерно такую высшую цель, конечную и почти недостижимую, я своими записями и ставлю. Есть исполнитель Дельфин, или правильнее — Dolphin, это его «товарный знак», как он сам выразился однажды; но я вряд ли могу сказать, что тот Дельфин, для которого у меня даже специальное место уготовано внутри, и который это место, без сомнения занимает, тот, образ которого и был вызван в сновидение, чтобы показать мне, как мазком строго определённой краски, какой-то важный момент в жизни, чтобы этот момент был для меня понятен, — так вот, вряд ли это тот Дельфин, который на самом деле поёт песни. Это какой-то особый персонаж, как и все в моём личном зоопарке. Хорошо жить без подсознания, то есть отделяя от себя его, как некий чёрный ящик, и не неся ответственности за его содержимое; имея вместо подсознания вполне доступный и сознательный зверинец, или, правильнее сказать, заповедник.



Приснилось, что Дельфин приехал ко мне домой, как будто бы через знакомых, то ли потолковать по какому-то делу, то ли переночевать негде было, впрочем вряд ли, он же всё-таки знаменитость. Так или иначе, подразумевалось, что он не знал, о том, что мне прекрасно известно, кто он такой, и, более того, я его большой поклонник; я в свою очередь тоже делал вид, будто бы он просто знакомый моих знакомых. И это дало ту правильную нотку в общении, сделало его лишённым кумирства и пафоса, и, что важнее — неизбежного неравенства положений; главным же было другое: сама личность Дельфина. Он был молодой, моего возраста, наверное, хотя на самом деле он меня почти на десять лет старше, и он был грустный. Такой, каким представляется в песнях: немного суровый и немногословный, но непоказно добродушный; однако настощий Дельфин, каким я знаю его из интервью, человек скорее довольно весёлый.

Этот сон словно бы пробудил что-то, я бы сказал — веру во что-то, о чём я немного позабыл, упустил из виду, обращая внимание в жизни на другое. Под личностью Дельфина я увидел другую личность, заповедную для меня и почти тайную, не могу сказать, что реальную, может быть, это какой-то образ друга, по большей части не реализовавшийся в жизни, хотя наверное подсознательным образом я как-то этот идеал примерял на тех, кого по жизни выбирал в друзья. Этот идеал был мне знаком, но личность Дельфина окрасила его в особый цвет, наверное, это оттенок всех чувств, которые соотносятся у меня именно с его музыкой и песнями.

Сон не показался мне особенно ярким, когда я проснулся, но всё-таки я стал ожидать от дня какой-то важной встречи, может быть, с тайным другом, хотя это было бы невероятно, и, забегая вперёд, могу уверенно сказать, что встречи, которая произошла потом, я всё-таки не ждал, встречи именно с этим человеком.

И вот, днём повстречал я Таню. Как-то давно я писал, кто она, и даже фотографию помещал, но вряд ли та запись скажет много. Таня — это тот самый нежный ещё идеал, тот, который был до того, как я потерял невинность в жизни, и почти позабыл, как смотреть на мир детскими глазами; она — идеал тех ещё, старых-забытых ценностей, она — из того мира, где всё было по-другому.

Было время, что я забывал её; но потом были времена, что я ждал и боялся случайной встречи с ней. И хотя в сознании я давно перестал обожествлять её — а было и такое, что обожествлял совершенно рассудочным образом, а не только чувствами — тем не менее, в моём заповеднике она осталась ангелом, little tin godess, несмотря на то, что сознание имело не один повод разочароваться в любом из её аспектов, который бы я ни посмел ранее назвать совершенным. Она всё же порхала неким вросшим в корку мозга символом чистоты, личность её, и отношения с ней все были давным-давно забыты, и не доставляли беспокойства сами по себе, но символ продолжал жить — и имел черты её действительные, хотя забытые, притуманившиеся и изрядно подкрашенные.

Судьба снова повернула своё обычное колесо, кем бы ни была она: то ли существом разумным, вроде ангела-хранителя, то ли хитроумным законом природы, преломившимся в призме моей отдельно взятой личности именно таким образом, что один из углов поворота этого колеса нёс сначала кризис локальных ценностей, затем физическое недомогание, и, как его разрешение — событие, обычно именно как во сне, так и наяву, как фактическое, так и в виде цветка переосмысления, внезапно распустившегося из недр чёрного ящика подсознания, и настойчиво являющего себя рассудку.

Сама же встреча была короткой. Я узнал её в автобусе, подошёл, она меня вроде бы тоже узнала, мы коротко поговорили, можно сказать — просто обменялись бессмысленными вопросами, и разошлись: она спешила. Я был разочарован не менее, чем рад встрече. И дело не в том, что я не занимал никакого сопоставимого места в её душе — это вполне ожидаемо, дело скорее в том довольно описанном классикой и банальном разочаровании: «о витязь, то была Наина!». Да, не только не ангельски красива, но скорее неприятна, её внешность обрела один из неприязненных типажей, и не сам по себе типаж был отвратителен, но именно то, что божественные черты были натянуты на неприятное, были скомканы и выпучены, чтобы соответствовать тому неприемлимому…

Нет смысла, думаю, лишний раз оговариваться о субъективности впечатления: Постоянный Читатель и так это прекрасно понимает.

Но смысл встречи был: она — как вторая точка, а первая — Дельфин, через которые провелась какая-то прямая, какая-то граница, может быть; или, может быть, это как раз указатель пути, идущий из бесконечного далёка и устремлённый в бесконечное будущее: если и не указатель всего Пути, то, по меньшей мере, та прямая, вдоль которой так хочется продолжить движение на ближайшем отрезке жизни.

* * *

     your eyes are the constant that draw me in
          отталкиваясь от земли ногами
          целясь в пушистое брюхо неба
          взращивая пустоту между нами
          таю последним теплом лета
     your sparkle lashes me to milk
          не держи меня, солнце, пальцами
          отпусти за усталыми птицами
          станут наши сердца скитальцами
          на подошвах песка крупицами

     when your beauty turns to feel
     rest and it will eventually clear
          пил тебя, молоко нежности
          сворачивалось на углях желанья
          выкипало пеною безмятежности
          потеряв белизны сиянье
          ждал тебя, слушал шорохи
          капли падали, роняя вес разный
          растекались закатным всполохом
          перепачкался весь красным

     and I as always
     as ever wait here
     and I in despair

     не удержать
          it's hard to hold…
     в руках обломки скал
     не отыскать
          we can not find…
     того, кто ветром стал
     не пожалеть
          apologize…
     и не сказать «прости»
     и не успеть
          we've got no time…
     его уже спасти
          …to save him

     не удержать…

          it's hard to hold pebbles in our hands
          we can't find
          we became the wind
          we can not apologize to them
          we've got no time to save him




Current music: Dolphin & Stella - Глаза