Темно, холодно, пусто. Всё это снаружи, а внутри светит солнце. Ничего нет, только две сверкающие параллельные линии, уходящие далеко за горизонт, прямо в серое небо. Я не знаю, кто я и как здесь оказался. Я знаю только одно: железные дороги - это ремни, стягивающие землю. Если бы их не было, земля бы лопнула от всей этой красоты, что внутри её. Рельсы бесконечны. И если идти по ним под проливным дождём ночью, идти и всем грешным сердцем своим ждать чуда, то судьба приведёт тебя к истине. Рано или поздно будет так.
Я начинаю вспоминать: так часто бывает, что я забываю свою жизнь или её часть. Вы не подумайте, что я больной. Я в полном здравии и рассудке, просто судьба даровала мне такую способность - каждый день открывать для себя заново этот мир. Нет, вы даже представить себе не можете, как это прекрасно - смотреть на мир глазами ребёнка. Впрочем, вам всё равно не понять меня. Вы съедены заживо социумом и не видете счастья в свободе человека. Быть самим собой - вот цель, наслаждаться тем, что живёшь - вот смысл. Во мне весь мир, я и есть мир. Я счастлив!

Он всё шёл и шёл, сам не зная куда, и в вечно свежей голове его возникали всё новые мысли. Иногда он забывал, о чём думал и вновь прокручивал в голове ту же самую мысль, постоянно удивляясь, как он раньше до этого не додумался. Иногда он неожиданно для себя открывал, что существует, что идёт по рельсам, и что уже давно промок до нитки. Бывало и такое, что на этого удивительного человека вдруг обрушивалось его прошлое. В эти воистину неприятные моменты, когда к нему возвращалась память, он останавливался, смотрел по сторонам и думал, что сходит с ума. Как вы понимаете, в таком расположении духа идти под проливным дождём не было никакой возможности. Поэтому он так и стоял в раздумьях, пока оковы памяти не слетали с него.
Неизвестно сколько он так шёл, и куда завела его судьба (этого не знает никто, даже он сам), только в очередной раз он осознал себя идущим по шоссе. Солнце беспощадно палило прямо в воспалённые глаза и обжигало кожу. Оно словно наказывало его за какой-то непростительный поступок, вот только что он сделал, узнать было невозможно. В горле стоял ком, дышать было тяжело - стояла невыносимая духота. Руки почему-то треслись. Перед глазами стоял чей-то дорогой сердцу образ, но чей, он не помнил. В голове вертелась только одна мысль, которая, казалось, превратилась в сверкающий шар с огненно-красной надписью: "Этого не может быть!" Чего не может быть, он не знал…
…я знаю, я знаю точно, что должен идти к воде. Там и отдохну… Хотя, нет, сначала мне нужно посоветоваться с Водяным - он звал меня…
Ааа, вот что-то впереди таинственно поблёскивает, наполняя меня надеждой выжить. Неужели это хозяева воды ждут меня в том прозрачном доме, построенном из миллионов капель? Скорее, скорее, осталось совсем немного.

Он плёлся по дороге и не замечал, как мимо проносятся машины, как над головой стремительно чернеет небо, как поднимается ветер. В начале осени погода всегда такая непостоянная, вот и сейчас на смену палящему солнцу устремились тяжёлые тучи. Ему было всё равно: у него была цель, и он был поглощён ею целиком.
И вот он достиг её - пруд был прямо пред ним. Водоём весь зарос уродливыми кувшинками и блёклой травой. Всё это покоилось неподвижно, лишь изредка водную гладь разрезал холодный и острый, как нож, ветер. По берегам пруда водили хоровод непонятно почему названные плакучими ивы. Они словно вглядывались внутрь пруда, покорно кланялись водяному, принося ему в жертву свои листья, своих собственных детей. От этой жестокости ив, которые вроде бы по определению должны быть чувствительными, Петру Петровичу захотелось плакать. Но он отмёл в сторону все сентименты и стал внимательно вглядываться в глубину, пытаясь понять, действительно ли пруд стоит таких жертв.
Чёрные тучи заволокли всё небо, и поэтому на воде не было бликов. И это ему нравилось, внешний блеск не отвлекал от самой воды, её глубины и сущности. В мутной грязно-коричневой глади отражались деревья, тучи и много других нужных в нашем мире, но совершенно бесполезных в пруду вещей. Это было отражение вырванного из реальности куска. И когда водную плоскость разрезал ветр, по отражённому пространству проходила рябь. И если наша реальность скрывала от человеческого глаза все свои искажения, то вода честно демонстрировала их.
Пруд был настоящим, он был Истиной. Истина покоилась там, на глубине, она манила и затягивала. Круги на воде гипнотизировали человека. Ему безумно захотелось прикоснуться к Истине, зачерпнуть её рукой, окунуться, погрузиться, раствориться в ней.
И он так и сделал…

Я вошёл в воду, и она приняла меня, как родного. Меня там ждали, причём уже давно. Опустившись на дно, я заметил две удивительные вещи. Во-первых, я дышал и передвигался также свободно, как и на суше. Во-вторых, я обнаружил, что иду по своеобразному коридору: по сторонам вода была грязная, мутная и кишела всякой водной живностью. Впереди меня открывалось пространство чистейшей, прозрачной воды. Я всё шёл по этому коридору и наблюдал, как он расширяется, словно обещая мне там впереди что-то большое и грандиозное. Так и вышло - я вступил в роскошные покои Водяного и Русалки. И вот я увидел их: они сидели, обнявшись, на диване и смотрели телевизор. Должно быть, там показывали что-то очень интересное, потому что на моё появление никто не отреагировал. И тогда я вспомнил, что по правилам водного этикета для вступления с этими существами в контакт необходимо было сделать двадцать приседаний с прямой спиной. Я, естественно, проделал весь ритуал, и тогда они встали с дивана и с улыбающимися лицами подошли ко мне. Их физиономии показались мне до боли знакомыми, и лишь по прошествии достаточного времени я понял, что владельцами пруда являются наши старые знакомые Билл Клинтон и Моника Ливински.
- Приветствуем тебя, Пётр Петрович,- хором сказали они.
- Сколько лет, сколько зим,- отозвался я, понимая, что абсолютно не попадаю в тон их приветствия. - Я пришёл за Истиной, будьте добры, покажите мне её.
- Пожалуйста,- Ответил Билл и щёлкнул пальцами. В ответ на этот жест Моника неизвестно откуда взяла видеокассету и вставила её в видеомагнитофон. На экране появились Нью-Йоркские небоскрёбы. На моих глазах в один из них, как раскалённый нож в сливочное масло вошёл Боинг и вышел с обратной стороны.
- Ой, извините, это не то, - заверещала Моника и, вытащив кассету, вставила на её место другую. Я очень удивился, увидев на экране себя. Я словно смотрел фильм, где в главной роли был я сам, но не помнил, что со мной что-то подобное когда-либо происходило. Итак, я увидел, что тот самый молодой человек, как и я двумя днями раньше, шёл по рельсам. Он вдруг, как сломавшийся поезд, сошёл с рельс и направился к посёлку, находившемуся недалеко от путей.
Пётр подошёл к небольшому аккуратненькому домику и тихонько постучал в дверь, словно опасаясь ненужным шумом разрушить царящую здесь тишину. Дверь открыла полноватая женщина, лет тридцати. В голубых глазах её было много грусти.
- Вы кто? Вы к Сергею, да?
- Ну…, - он не знал, что ответить. Пётр даже не слышал вопроса - так сильно он был поражён её красотой.
- Ой, да что ж это я вас на пороге держу? Да вы проходите, проходите,- забормотала она,- К брату гость пришёл, а я его на пороге держу! Да, он мне говорил, что к нему в десятом часу подойти должны. Да вы не слушайте меня, проходите скорей. Как вас зовут-то?
- Пётр, - не своим голосом пробормотал путник.
- А меня Раисой. Ой, да вы же весь промокли! Идёмте, я вам дам сухую одежду,- и она, не давая ему сказать ни слова, взяла за руку и повела куда-то, - Знаете, я всегда говорю: друг моего брата - мой друг. Ведь Серёжа у меня такой добрый, умный, не то что я, дура. Только вот одна беда - пьёт. А выпьет, так прям как зверь бешеный с цепи сорвался. А я людей-то хорошо знаю, много за свою жизнь перевидала. Вот вы хороший человек: сразу приметила - глаза у вас такие большие и добрые. Вот, нате, - она протянула стопку чистой одежды, - Пойду пока чай поставлю - согреться вам надобно.
- Подождите, - не желая потерять её, не успев найти, он не хотел оставаться один.- Я с вами пойду. О-очень пить хочется, - пробормотал он.
Раиса настороженно посмотрела ему в глаза, словно боясь обмана, затем, не найдя в них ничего опасного, широко улыбнулась. Пётр улыбнулся тоже, и они ещё немного простояли так, глядя друг другу в глаза. С первого взгляда было понятно, что между ними зарождается что-то большое и светлое.
Вдруг послышался настойчивый и грубый стук в дверь. Они синхронно обернулись и рванули в прихожую. Всё последующее произошло ужасающе быстро, так что я даже не понял до конца, что у них там произошло. Сначала всё стихло на миг, затем с той стороны послышался шорох - дверь открывали ключом. В дом ввалился пьяный бугай со звериной гримасой на лице.
- Сергей!- взвизгнула Рая.
- Молчи, дрянь, - проорал он и наотмашь ударил сестру по лицу.
Пётр бездумно схватил со стола нож, рванул в сторону мужика, но в следующую минуту был отброшен. Вскочил на ноги, снова рванул и за мгновенье до выстрела заметил в руке зверя пистолет, нацеленный прямо на него. Пуля вырвалась из дула и поползла прямо на него. Рая с протяжным криком "Нееет!!!" подлетела к Петру и загородила его своей широкой спиной. Женщина ещё секунду стояла, потом с грохотом повалилась на пол. Брат-убийца застыл с пистолетом в руке. Пётр закричал и кинулся к нему, тот даже не защищался. Нож скользнул чуть ниже подбородка. Два убийцы, застыв(один в предсмертной агонии, другой - не соображая что происходит), смотрели друг другу в глаза. Сергей посмотрел вверх, словно ожидая у неба пощады, запрокинул голову - порез на шее затрещал и разошёлся. Голова отвалилась и покатилась по комнате. Обезглавленное тело зверя зашаталось и рухнуло. Пётр на ватных ногах подошёл к телу Раи и упал перед ним на колени. Женщина умирала.
- Петя, Петенька, - прохрипела она, отплёвываясь кровью.
- Нет, Рая! Не покидай меня, - он плакал, как ребёнок. - Я люблю тебя.
- Я тоже люблю... Не плачь, я счастлива - теперь я свободна... Мы ещё встретимся, я буду ждать... - и её глаза застыли на его лице.
Пётр не соображал, что происходит. Он схватил топор, валявшийся в углу, и с нечеловеческими криками начал громить всё вокруг. Перепрыгивая через трупы, он наносил удары по стенам, по столу, потом он уставился в невидимую камеру, ударил, и на экране появилась сеточка трещин, изображение погасло, из телевизора повалил чёрный дым.
Я сидел на диване с открытым ртом и пялился в разбитый экран. Я не мог поверить, что со мной это произошло. Я бы подумал, что фильм - фальшивка, если бы не тот образ, засевший внутри меня. Это была Рая. И я любил её.
- Этого не может быть... - пролепетал я.
- Может. И это истина, которую ты искал. Нравится тебе это или нет, но это правда, - тоном строго учителя сказал Билл.
Перед глазами всё расплылось, и я опять потерял себя…

Пётр не удивился, обнаружив себя голым, сидящим в позе лотоса на краю скалы. Он, наверное, уже никогда не сможет чему-либо удивиться. Впереди расстилалось безграничное бушующее море. Оно пенилось и играло, меняя цвета. Солнце уже собралось закатиться, и потому перья облаков на голубом небе налились золотом. В лицо Петру дул солёный ветер, над головой его кружили два ворона.
И как бы не было здесь свежо и свободно, он чувствовал, что загнан в тупик. Не мог он поверить во всё происшедшее с ним. Несколько голосов внутри него спорили между собой:
- Я убил его, убил брата своей возлюбленной. Я не чувствую вины. Я мстил. Мне с этим жить.
- Да не было этого! Говорю же - не было. Я просто сплю или смертельно пьян, и мне всё это кажется, или я вообще умер. Да, я умер!
- Да заткнитесь вы оба! Тихо, слышите, как она поёт? Ла-ла-ла-ла-ла...Она ждёт меня. Какая разница, что было, а чего не было, если внутри меня её сердце бьётся, если перед глазами её счастливое лицо, если я иду к ней...
Он постепенно стал успокаиваться. Пётр подумал, что уж если он сидит на краю скалы в позе лотоса, почему бы ему не помедитировать? Подумав так, он впал в транс. В голове ровным потоком полились мысли: «Да, я в тупике. Но если я в него попал, значит так надо. Тупик нужен как раз для того, чтобы в потоке уносящих тебя в даль событий остановиться вдруг, оглянуться назад и подумать: " А правильно ли я живу, правильно ли я мыслю?" Он нужен, чтобы переосмыслить ценности, переоценить мысли и вступить снова в этот поток жизни обновленным и умудрённым. Зачем думать, что делать дальше, если небо даровало тебе возможность созерцать? Слейся воедино с вселенским разумом и обними весь мир. Тебе откроются загадки мироздания, ты осознаешь себя в каждой травинке, каждой песчинке и станешь созерцать мир изнутри...»

Так размышлял он, и эти размышления завладели его разумом настолько, что он не заметил, как оказался лежащим на койке психбольницы. Над новоиспечённым психом гордым поросёнком возвышался Эдвард Радзинский.
- Так-так, очнулся мой хороший, - пропищал доктор и повернулся к санитару внушительных размеров. - В следующий раз не более двух кубиков. Пожалейте бедных людей.
- Угу, - буркнул амбал.
- Вы помните, почему вы здесь?- обратился Радзинский к Петру.
- Н-нет,- ответил тот.
- Вы хоть помните, как вас зовут?
- Н-нет.
- Славненько-славненько, - фальцетом пропел доктор. Вдруг он изменился: на лице -гримаса - злобы, вместо писка - рычание. Брызгая слюной, он завопил, наклоняясь всё ближе и ближе: А как мужика в деревне, грозясь ножом, заставил сестру убить, ЭТО ТЫ ПОМНИШЬ, ТВАРЬ?!! Как голову отрезал тому мужику, ЭТО ТЫ ПОМНИШЬ?!!
- НЕЕЕТ!!! - заорал Пётр, вжимаясь в кровать. - Неет... - еле слышно повторил он и заплакал.
- ТЫ НЕ ВЫЙДЕШЬ ОТСЮДА ЖИВЫМ. Я СГНОЮ ТЕБЯ ЗАЖИВО, УБИЙЦА. БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!
- Я уже проклят...
- Успокой его Саша, - убирая прядь волос с раскрасневшегося лица, обратился Радзинский к санитару.- Что-то он разбуянился.
Потом он в полном спокойствии наблюдал, как бедного Петю пристёгивает к кровати "шкаф", как вкалывает в вену больному шприц с транквилизатором. Перед тем, как за ними захлопнулась дверь, Пётр услышал: "Славненько-славненько, ну вот и познакомились".
Он лежал, уставившись равнодушными глазами в чёрную точку на облезлом потолке. В голове было тёмно и пусто. Нечаянно забредшая туда мысль таяла и ползла всё неохотнее. Реальность начала искажаться плавиться на глазах. Потолок заходил ходуном и медленно стёк на Петю. Он почувствовал приятную тяжесть. Тело онемело и уже не имело никакого смысла. Становилось всё труднее лежать на койке и сохранять себя в одном месте. И он полетел…
Грациозно махая руками, Пётр поднялся над землёю. Внизу, уменьшаясь в размерах, стояли все они: Сергей, Эдвард Радзинский, Билл Клинтон, Моника Ливински и санитар Саша. Раи не было среди них. Компания улыбалась и махала ему вслед разноцветными платками. Он помахал им в ответ и устремился дальше ввысь. Небо было голубым и весёлым. Всё вокруг играло яркими красками. Пролетая над миром, он вдруг полюбил его весь, полюбил каждого человека, каждого животного. Он был так счастлив, что боялся взорваться.
Когда Пётр пролетал над морем, он не увидел в воде своего отражения и тогда понял, что он облако. Белое и пушистое. Он чувствовал, что рядом с ним кто-то летит. Пётр узнал в соседнем облаке Раю. Они так любили друг друга, что слились воедино и стали тучкой.
А на земле пошёл дождь. Там вдалеке под дождём стояли люди и звали его обратно.
Но Пётр не хотел возвращаться, даже если б захотел, то не смог - санитар Саша опять ошибся и вколол ему слишком большую дозу транквилизатора.


Состояние: весёлое