Осень. Наконец-то осень.
Хочется вздохнуть,
окунаясь в детство.
Очень. Наконец-то очень
дышится и чуть
нравится одеться.

Да не пижамы же я от неё ищу, в самом деле. Не пижамы же. Отнюдь не хлеба насущного, а всего лишь тепла на теле, свиста на вираже. Но не фонтана-снега-града-природы, я слаба на предмет природы, мне всё равно. И не свободы - свобода, собственно, есть уже. Просто мне, шерстяному животному, очень нужен дождь, летящий в окно.

Осень. Наконец-то осень.
Хочется вздохнуть,
окунаясь в детство.
Очень. Наконец-то очень
дышится и чуть
нравится одеться.

Я - животное шерстяное, зимнее, шерстяное. Складывающееся в цветастый клубок, сворачивающееся в моток. Кому-то прясть из шерсти моей зимними вечерами синими, кому-то греться потом под теплыми свитерами спинами, кому-то гулять со мною, кому-то молчать со мною, кому-то входить со мной на руках в ледяной поток. Я животное осеннее, живое, урчащее, от дождей не спящее, но сопящее в шею. Натянем тент, от дождей спасающий, и ляжем там, в теплоте нетающей, не среди плывущих или летящих, но среди умеющих в любой воде находить решение. Или два решения. Настоящих.

Потому так и живём, посему так и лежим, непонятно, то ли дом, неизвестно, то ли дым.
Кто-то мне скажет, неутомим: то ведь не дом, блин! То блин не дым!
Я отвечаю, неколебим: это мой дом, да. Это мой дым.
Дым из трубы, под трубой - потолок. А внутри тепло, уголёк, уголок. Еще уголок, а всего их - пять. Не надо считать, а то собьёшься опять.

(с) Neivid