Я вышел из вагона и пригнулся. Солнце палило так, что казалось, мне на плечи положили раскаленный мешок с цементом. Вокруг до горизонта раскинулась выжженная зноем земля и только посреди этого центра вселенной располагалась бетонная площадка, изображающая перрон. Поезд, доставивший меня на этот товарный полустанок, постоял не более минуты и умчался по раскаленным рельсам в неведомую даль.
Какие-то строения все-таки были видны вдали, и я, подхватив свой видавший виды чемодан, потащился к ним по пыльной грунтовке. Вокруг не наблюдалось ни одной живой души. Горячий ветер гнал по земле скрученные остатки какого-то сушняка и поднимал мелкую желто-красную пыль. На сколько хватало глаз не было видно ни одной зеленой травинки. Было бы странно, если при таком солнце осталось бы расти что-нибудь живое.
По этой адской жаре, обливаясь потом, через каких-нибудь сорок минут я добрел до колючей проволоки в два ряда, уходящей от меня в обе стороны. За ней метрах в ста угадывались закопанные в землю мощные арочные сооружения. И не души. Пот ел глаза и противно приклеивал одежду к телу. Пока я раздумывал, в какую сторону идти, послышался шум мотора, и я увидел, что ко мне за проволокой приближается старенький грузовичок. Я замахал руками, грузовичок остановился. В кузове сидели вооруженные автоматами солдаты в широкополых панамах, в кабине рядом с водителем, одетым в гражданское, сидел прапорщик в серо-зеленой запыленной форме. Он вышел, посмотрел на меня сквозь колючую проволоку, и спросил, презрительно прищурившись: «Кто такой»?
Еще через полчаса я сидел в кабинете командира части. Пожилой полковник просмотрел мои документы, отдал распоряжения, и вот я, в сопровождении веселого солдатика, иду по территории воинской части в сторону жилого городка, где меня ждет койко-место в офицерском общежитии.
Жара нестерпимая. Солнце как раскаленная сковорода, а мой сопровождающий что-то рассказывает, сыплет шутками. Я понимаю, что для него мое прибытие немалая новость, и ему не терпится поделиться этим с товарищами. Однако не будучи знакомым с местными порядками, я решил пока помалкивать.
Комендант общежития - пожилая казашка в цветастом халате тут же выдала мне постельное белье, привела в пустую комнату, где стояли три железные кровати с панцирной сеткой и линялыми матрасами, и на ломанном русском языке объяснила, что можно делать, а что категорически запрещено. Как позже выяснилось, это был только традиционный ритуал. Порядки в общаге оказались очень демократичные. Никто в свободную от службы жизнь молодых офицеров не вмешивался.
К вечеру жара несколько спала, стало легче. Я лежал на кровати, и перед моими глазами разматывалась лента прошедших событий: прибытие в часть, поезд, прощание с родными, и назад, в короткие 6 институтских лет и еще дальше в прошлое.