Во всем виноват был совершенно ясно кто – Гриша. Это он последнее время на правах соседа по парте шептал Ляльке на ушко: «Хуй» и хихикал. Лялька ни фига не понимала и тоже хихикала. Спрашивать побоялась, а то Гришка еще бы решил, что она дура. Дурой же быть совершенно не хотелось, хотелось сберечь расположение такого замечательного соседа по парте. Гришка разбирался в современной музыке, травил здоровские анекдоты и зачесывал волосы под модернтокинга – а все благодаря просветительской работе двух его братьев-старшеклассников, огромных и совершенно одинаковых близнецов. При этом всем великолепии Гришка совершенно не выпендривался, хотя Лялька ему уже проболталась, что у нее нет магнитофона и есть только одна музыкальная запись – как она сама, трехлетняя, читает на Новый Год взрослым стихи.
На самом деле Лялька яростно, с надрывом уже почти полгода хотела магнитофон – но ее старания доказать родителям собственную музыкальность сработали самым жутким образом. Никакого магнитофона Лялька не получила, зато ей купили пианино и велели развивать музыкальные способности ежедневно дома и дважды в неделю в школе, под присмотром очень больной учительницы Натальи Петровны. Наталья Петровна была добрая, но от нее ужасно пахло, и она постоянно ела бутерброды, что затрудняло нормальный ход лялькиного обучения, поскольку от сочетания запаха нездорового человека и российского сыра начинало крутить в глазах и в животе, особенно если заради музыкального урока приходилось прогуливать обед на продленке. Тем не менее, Лялька все-таки оказалась музыкальной, ей удалось занять второе почетное место среди натальпетровниных учеников, сразу после зубрилы-старшеклассника Стасика. Поэтому и на концерте, посвященном окончанию учебного года, Лялька выступала второй. Они с мамой вчера много-много проигрывали эту песенку, должно было получиться замечательно, но вот сразу так оно не вышло – сорвался и вдарил не по той клавише тощий лялькин большой палец. Лялька вздохнула, вспомнила, как учила ее дома мама: «Сделала ошибку – переписывай все упражнение, сфальшивила – играй сначала!». Поэтому Лялька начала песенку заново и сыграла ее на сей раз легко и гладко. Правда когда объявляли результаты, Ляльке досталось от Натальи Петровны осуждающее: «Если ошиблась, надо продолжать, продолжать музыку. Неужели ты думаешь, что музыкант начнет заново весь концерт, если случайно попадет не по той клавише?»
Маму поинтересовалась, повлияет ли это на оценку, и собралась уже уходить с концерта – она собиралась зайти еще к Лялькиной классной руководительнице, поговорить о Лялькиной успеваемости, поведении и прилежании. Бабушка тоже не захотела оставаться, объявила, что ей плохо и пора домой. Лялька же пыталась их удержать, рассказывала про ребят, которые еще будут выступать – про рыжую Иринку-мандаринку из шестого, про вредную Квакину, про ушастого Леньку, о котором говорят, будто у него идеальный слух. Хоть он еще и не учится в школе, он вовсе ходит на подготовишки, где ему ставят двойки за то, что он шепелявит, вот она сама слышала, что он не выговаривает буквы «с» и «л» - вместо «стул» говорит «хуй». Бабушка и мама посмотрели на Ляльку пугающе одинаково. Вдруг мама размахнулась и изо всех сил влепила Лялька ладонью по губам.
- Что ты сказала? – спросила мама очень злым голосом.
- Ничего, - решила замять тему вдрызг испуганная Лялька.
- Ты хоть знаешь, ЧТО ты сказала?! Ты сказала ужасное слово! Его нельзя употреблять!
Только ужасные, безобразные дети его знают. И ты, ты теперь – ужасная, безобразная?
Бабушка еще добавила что-то про детскую колонию, про дурные компании и про то, что те, кто знает такое слово, позавчера сперли у соседки замшевый зеленый кошелек.
- Мама, - у Ляльки выступили слезы, - я никогда-никогда больше не буду так делать.
- Обещай мне! – торжественно попросила мама и, не дождавшись ответа, прошествовала для беседы с классным руководителем. Бабушка оставила Ляльку ждать маму, а сама поехала домой, бабушка жила в другом районе и приехала специально на концерт.
Концерт закончился, а Лялька так и осталась сидеть в пустом актовом зале. Ей уже не хотелось радоваться, что учебный год заканчивается, что скоро она перейдет в третий класс. Нет, весь мир казался чем-то жутко несправедливым, и очень хотелось плакать. Лялька нашла подходящее укромное местечко и заревела. Она думала, до чего ж это нечестно – ну ладно, бабушка, но отчего так поступила мама? Совершенно не в привычках мамы – сначала наказывать, потом объяснять. Ведь Лялька же послушная, если бы ей сказали, что это слово запретное, она бы никогда… ведь перестала она кричать на соседку по даче: «Лилька - писька», стоило лишь попросить.
Гришка обнаружил зареванную Ляльку в самом углу актового зала, за кое-как сдвинутыми и сваленными скамейками. Сначала Лялька просто ревела у него на плече, потом стала ругать его – ну зачем он научил ее такому нехорошему слову, а потом примолкла и просто тихонечко всхлипывала. А Гришка начал рассказывать, какой спектакль они могут устроить на следующий Новый Год – как он, Гришка, будет в этой пьесе двоечником, а она, Лялька, доброй учительницей, и как смешно у них получился все это изобразить перед всей школой. И – правда-правда! – мама тогда-то уж точно забудет про какое-то там глупое слово, тем более, что Гришка и сам его не знает, что оно такое.

Никакого спектакля на новый год, разумеется, не состоялось. Летом Гришка, вместе с родителями и братьями, переехал жить в другой город. Насовсем.