Священный статус кво невыносим, с тех самых пор, как только начинает скрывать хоть слово, касающееся тебя. Поддержание организЬма в прямом и конкретном, а не расплывающемся по полу лужей, состоянии стоит непостижимых усилий, упрямство инстинкта самосохранения, занимающегося этой задачей, вызывает удивление и умиление. Болит от глаз до самой поясницы, и даже до неприличия ниже - но, проявляя фантазию, достойную лучшего применения, мозг подсовывает всё новые надежды и отговорки, вновь вынуждая просыпаться утром.
Отчаяние заполняет комнату по пояс, его черная жижа плещется вокруг, взбираясь склизкими псевдоподиями по груди в тьщетных поисках сердца (Котрое Давно Не Здесь), но, опадающими бессильно вниз - пока движешься, пока светит солнце, пока не остываешь. Но стОит лишь прилечь, стОит положить голову на подушку, или под подушку, или просто, без подушки - и с тихим, зловещим всхлипом жижа покрывает с головой, оставляя лишь ровную матовую мертвую безнадёжную поверхность там, где был живой я всего секунду назад, не оставляя ни следа, ни выстрела, ни вздоха, как-будто и не было меня никогда, и более не будет - как и дОлжно.

Странно, но под твоим взглядом, редким, коротким, испепеляющим - отчаяние сгорает, оставляя лишь черный скрипящий порошок на зубах, горечь на языке, от которой не избавишься, сколько не выпей вина. Но тот порошок уже не виден тебе, лишь иногда твой взгляд полнится недоумением, когда лицо мое внезапно изскажается, как от судороги, но ты, кажется, не понимаешь, а если и понимаешь - то не подаешь виду, и я благодарен тебе за это. Это смешно - но мне хорошо, когда ты рядом, слишком хорошо, и поэтому ты никогда не узнаешь, насколько плохо мне, когда тебя нет.

Обезоруженная, обезнадеженная любовь уж не велчет меня к небу, но, изумленная и пораженная, повисла грузом на моих плечах, лишь изредка пытаясь встрепенуться, улыбнуться, привычно взмыть вверх - но лишь бессильно дергает подрезанными крыльями, низко склонив голову и широко открыв глаза, потому что знает - если закроет их хоть на мгновение - уже не откроет, знает также, что я еще бессильнее её, и потому требует, заставляет, не оставляет выбора - смотреть на мир ЕЁ глазами, через призму раненой любви - потому что если посмотреть на мир без этого спасительного искажения, не выжить ни мне, ни ей, и это она тоже знает.

Мир же спешно исправляет себя, пока любовь еще не отошла, проявляя удивительное благодушие и приятие лично ко мне, совершенно мне неясное, незнамо откуда и, главное, зачем берущееся. Он рождает вокруг меня чудеса и зажигает новые солнца, присылает фей (самых настоящих!) и птиц, белых, но с адскими глазами, но прекрасных, и таких порою похожих на тебя... Мир прогибается, округляется чашей и нежно кладет меня, придаленного горем, любовью и каменным сердцем на дно своей колыбели, однажды родившей меня, а теперь ставшей смертным одром.
Но пока что твоя звезда не гаснет, и я любуюсь тобой, в белом платье мечтанной невесты, и считаю звезды вокруг, всё менее и менее понимая, какие из них настоящие, а какие уже снятся мне, а мир качается, и я чувствую, как засыпаю, летаю во сне, чувствую, как ухожу всё далее от него, то ли наказанный, то ли освобожденный, а феи еще немного летят рядом, но вскоре отстают, найдя силы лишь признаться мне в своем страхе, а кто-то снизу кричит, и просит прощения, и молит о помощи, и я был бы счастлив этим словам неделю назад - но всё, что ТАМ - уже бессмысленно, уже глупо и плоско, и я возношусь, лёгкий, на подушке жизни, что потеряла смысл, цель, значение, всё, что держало её в мире -а теперь не держит, не держит и меня, и я поднимаюсь, мимо, мимо, и всё далее, в бесконечную и блаженную пустоту, вечную ночь и благословенную тьму, улыбаясь, заполненый лишь одним желанием - не возвращатся, более никогда и ни за что не возвращаться назад.

Но тяжелая, обмякшее, висящее грузом тело любви влечет меня назад к тебе. Нужно еще подождать... совсем чуть-чуть.

Состояние: жду