Жила-была на свете трехцветная кошка. Была она рыжей, белой и черной, как полагается, умела охотиться и мурлыкать, а еще очень любила игры и тепло. И конечно, из всех сезонов больше всего ей нравилось лето - когда снег, лужи и сухие листья не путаются под лапами, а все вокруг яркое и теплое.

Но вот в тех краях, где жила кошка, выдалось на редкость холодное лето. Казалось, оно закончилось еще в июне. По ночам на траву ложилась изморозь, и даже днем холодный ветер не давал никому согреться. Кошка возвращалась с прогулок замерзшей, и только на охоте или после еды чувствала себя хорошо.

Однажды, возвращаясь с охоты, она нашла под листочком яркого мотылька. Он был таким нарядным и веселым - как само лето, которого в том году почему-то не было. И кошка залюбовалась мотыльком, а потом и заговорила с ним - а потом, разговорившись, пригласила в гости. И мотылек прилетел - а потом стал прилетать еще.

Кошка очень радовалась его появлению - ей было так приятно его видеть! А потом они придумали разные игры, в которые отличное игралось в те холодные деньки, и им вовсе не было холодно. Кошка была очень-очень осторожна, чтобы не поранить мотылька. Она ловила его лапками, но так нежно, что ни крупицы пыльцы не осыпалось с его ярких крылышек, и радовалась, что мотылек совсем ее не боялся. А ему нравилось вспархивать над ее головой, уворачиваться от ее ловких лап и греться о теплый бочок. К тому же ему нравилось, что кошка его хвалила - и совершенно искренне.

О, мотылек очень хорошо понимал, что она не обманывает, вос.хищаясь его красотой и грацией. И в конце концов он решил, что достоин лучшей участи, чем прозябание с кошкой где-то между лесом и поселком. К тому же погода наконец переменилась - ветер стал теплым, и ночами мотылек уже не мерз. И однажды он сказал кошке, что хочет посмотреть дальние края и скоро улетит.

Кошка не стала спорить с ним, понимая, что она мотыльку не пара. И после нескольких дней сборов мотылек улетел, а потом ушло и тепло - возможно, за ним следом. И кошка потеряла интерес ко всему, потеряла и аппетит, и только все время спала, спала. Иногда во сне она видела мотылька, и тогда просыпаться ей вовсе не хотелось. Она так похудела и ослабела, что охотится ей стало трудно, и, в конце концов, в поисках еды она стала ходить на поселковую свалку. Иногда там находилось что-нибудь съедобное.

А как-то раз, когда кошка копалась на свалке, что-то мелькнуло над ней. Она уловила движение краешком глаза - и тотчас сжалась, прыгнула, потянулась лапками к летящему! Но не поймала. И хорошо - это оказался не тот, совсем другой мотылек. Она поводила его глазами, села у какой-то коробки от ботинок и принялась молча плакать. О том, что ее мотылек улетел и вернуться не захочет. О том, что дни становятся все короче и холоднее. О том, никто своим теплым летом с ней не поделится.

Наконец от плача она потеряла голос. И тут совсем близко услышала шаги - кто-то пробирался к ней через свалку. "Кис-кис, киса, - позвал ее человеческий голос. - А, вот ты где!" Над кошкой склонилось человеческое лицо. "Что ж ты так дрожишь, - спросил человек, поднимая ее на руки, - замерзла, бедная, или боишься? И как ты здесь оказалась? Потерялась, наверно? Потерялась и простыла, да?"

Кошка только молча открывала рот, но ей не удавалось издать ни звука. "Пойдем-ка со мной, маленькая. Кошке не годится жить на улице," - заключил человек, прижал кошку к груди и осторожно провел рукой по ее спинке. Так осторожно, как когда-то в кошкином младенчестве кошку вылизывала ее мама. Потом он расстегнул куртку, посадил кошку за пазуху и понес со свалки прочь, продолжая что-то говорить утешающим тоном. А кошка под курткой свернулась какой-то загогулиной и прислушивалась только к тому, как в ней отдаются гудящие в груди у человека слова и как понемногу ей, наконец, становится теплее, безо всяких усилий с ее стороны.