Зашел батя в одну редакцию по делу, и я с ним потащился за компанию.

В комнате корреспондентов на столе лежали две связки книг. Перевязанные, по виду - бесхозные.

Пока батя отзванивал каких-то ничего-ни-о-чем-не-знающих людей, я все вертелся вокруг тех книг. Клиффорд Саймак, Ханлайн, Ариадна Шаларь, сказки скандинавских писателей, Рафаэль Саббатини, какой-то японец, и многое другое. Книги старые, советские. Чьи? Можно ли взять почитать Саймака, например? Или японца? А то мне Мураками скучен, Исикава Такубоку слишком лиричен, Басё слишком мудрен, Акутагава Рюноске слишком толстовец...

Сказали: "Можно взять что угодно, но с условием - унести и не возвращать". Я взял их все. В обе руки. Батя только головой качал. Влево-вправо.

Оказывается, какой-то необычайно сердобольный гражданин решил осчастливить какую-то детскую библиотеку своими старыми книгами. Просто перевязать и понести их, скажем, в биб. им. Крянгэ он не смог. Он сердобольный. Он пришел в газету, с просьбой передать - от его имени. Журналисты, народ веселый, обещали. Он даже был готов бесплатно дать интервью. Обещали.

Так и лежали книги. Иногда главный редактор (женщина) поднимал вопрос: "Унесет ли их отсюда кто-нибудь к чертовой матери?!", иногда их перекладывали на другой стол, чтобы не мешали. А нет бы объяснить человеку, что за интервью деньги платят только тому, кто его делает, а не тому, кто его дает. И освещать его "дар" никто не будет. Он не президент. Вот если президент или посол передаст в дар детишкам пару книжек, это будет освещено. Не иначе. А мужик, наверное, до сих пор ждет, что его позовут в редакцию "на чай с печеньем", на диалог за "круглым столом" - прочие газетные штампы.

В общем, вчера одолел Хайнлайна. "Имеется скафандр - готов путешествовать". Небольшая книга, страниц на сто. Мягкая, 1990 года (качества тогда не было, одна гласность). Несколько корявое название, но и содержимое какое-то... корявое. Не тот Хайнлайн, которого я знаю. Какой-то подростковый. С космическими пришельцами-пиратами, со спасением человеческой расы, со сверхмощным разумом. И в конце только чувствуется, что страницы были написаны Хайнлайном, тем самым. В конце все происшедшее обсуждают несколько умных, образованных людей, вот и...

Кого я одолею сегодня?

Существует идиотизм переводческий (Казимир не даст соврать).
Разве можно перевести название детского фестиваля "Curcubeul fermecat" ("Волшебная радуга") как "Заколдованная радуга"?

А еще: "lectie de demnitate a Marelui Stefan".
Прямо можно перевести так: урок достоинства Великого Штефана.
Согласно плану праздничных мероприятий нашей примэрии, изучению его достоинства будет посвящен первый час учебного года во всех школах Кишинева.

PS А по-румынски звучит нормально - достоинство, национальное самосознание, честь...


Current music: Ракетобиль - Добрый вечер

Из анекдотов. Неужто верно?

1949 год. Писатель Валентин Катаев узнает, что его скоро должны наградить Сталинской премией по литературе. Дата вручения награды известна, она совпадает с днем его рождения. "Осведомненные источники" передали, что ровно в 16:00 великий диктор Левитан зачитает список награжденных. В связи с этим писатель приглашает к себе на дачу в Переделкино большое количество друзей. К 16:00 все сидевшие за роскошно накрытым столом гости замолкают. Катаев включает радио, и из динамика льется неподражаемый голос Левитана: "От Советcкого информбюро... Говорят все радиостанции Советского Союза... Решением Комитета... Сталинской премии в области литературы удостоены..."

Левитан начинает перечислять награжденных. Фамилии Катаева среди них нет. Писателю становится страшно. В последний момент обломать Сталинскую премию мог только сам Сталин. Катаев понимает, что это начало конца. Дальше - опала, арест и расстрел. Левитан заканчивает зачитывать список и, выдержав паузу, добавляет:

- А Катаеву - Х*Й!...

Оказалось, что Левитан говорил в микрофон на маленькой поселковой радиостанции, расположенной рядом с дачей. И только через час он начал вещать на настоящем Гостелерадио.

отредактировано: 24-08-2004 20:43 - Martin Riggs

Сегодня А.П. налетела на Эля: "Где тебя носит?! У тебя гонорар в газете "Д." висит, они меня уже в который раз теребят, твой телефон спрашивают..."

Пошел Эль в газету. Гонорар получать, дело нужное. Все думал: "Не дадут. И номер с уже вышедшей статьей не дадут. А что там за статья вышла? Что я им относил? Может, батя мой чего-то намудрил?!" В ушах стонали австралийские Лева и Шура Би-2: "Только в руках ветер... Счастье мое, где ты?.." Нет, все неясно. Оставалось только надеяться, что на этот гонорар я смогу запастить хлебом и кефиром для обеденного ритуала (Хогарта, вон ведь, кормят, даже заставляют).

Оказалось, да, таки вышло. Но не статья, а рассказ, из уже висящих на chat.ru, про малого Митю. Ну-у, товарищи, как же я забыл, что А.П. выклянчила у меня парочку "чего-нибудь" и отнесла это в "Д."?

В ходе визита Эль весьма мило побеседовал с небезызвестным в Молдове и за ее пределами Константином (вот и вспомнил Хогарта) Мунтяну. Писатель такой. Тоже молдаванин. Тоже учился на русской литературе. Но пожилой

Просили заносить еще. Я хотел вякнуть: "Так там же не один рассказ был, и вообще зайдите на http://...", но сдержался. Просили не приличия ради, это для меня важно.

Гонорар мне не обломился. Бухгалтер, которая так усердно и честно терзала А.П., уехала на два дня. Просили снова зайтить в указанное время, и все будет так, как полагается.

Не сомневаюсь.

Состояние: I'm not too old for this shit!

отредактировано: 23-08-2004 16:55 - Martin Riggs

Смотрел вчера фильм "Антикиллер". Все его видели?

читать подробнее

Current music: Калинов мост - Тропы в Китай
Состояние: Брысь!

отредактировано: 20-08-2004 14:28 - Эль Ноэль

Ну а так как ночь предназначена для любви, то ею и решили заняться. Знакомый со своей барышней забили домик, ну а тем двум ничего не оставалось, как удовлетворять свои прихоти на природе. Воображение у них надо сказать было развито хорошо, потому что они взяли с собой матрац и пошли на мостик. На краю мостика его растелили, ну и понеслось: I love you! I want you!! и Das ist fantastisch!!

В домике как-то процесс закончился быстро. Знакомый вышел покурить. Смотрит - на мосту такой движняк происходит, шо мама дорогая. Девушка в позе уборщицы с края моста смотрит в воду на рыбок, а парень сзади делает все, чтобы улучшить ее зрение.

[прячя улыбку] А ведь хорошо написано, не так ли?!

Current music: ** 16. Prodigy - Spitfire
Состояние: Мой синий троллейбус, мне дверь отвори...

Некоторые авторы мемуаров и художественных произведений свою справедливую ненависть к подонкам переносят и на их творчество... Но здесь возникает парадоксальная ситуация. Дело в том, что подонки... не способны к творчеству. Те песни, которые они поют, принадлежат вовсе не им. Их авторы, конечно, тоже уголовники, но уголовники другого калибра, попавшие в тюрьму или лагерь не за бандитизм, а за другие прегрешения. Это может быть пьяный шофер, допустивший аварию, которая повлекла за собой человеческие жертвы... Это может быть человек с угловатым характером, строптивый малый, который поднял руку на милиционера... Это может быть вспыльчивый ревнивец, убивший свою подругу в припадке бешенства... Это, наконец, может быть просто бродяга-карманник, неравнодушный к тому, что "плохо лежит"... Они-то и сочиняли эти бесхитростные, душещипательные блатные песни, которые взяли себе на потребу те, у кого нет сердца и совести, - бандиты, насильники, истязатели, предатели, - взяли так, как забирали последнюю рубаху у осужденного по 58-й статье. А разве за пределами тюрьмы и лагеря такое не творилось? Разве сталинская административная система не присвоила себе великие романтические песни Исаака Осиповича Дунаевского, на которые сегодня так любят обрушиваться наши непримиримые прогрессисты?

Наум Шафер

А знаете... Я согласен.

Current music: *** 168. Red Hot Chili Peppers - On Mercury
Состояние: Только я?

отредактировано: 19-08-2004 12:00 - Эль Ноэль

Позднее, в пик застойного времени и в период наивысшего расцвета своего дара - за год до смерти - Высоцкий создает свою блестящую песню с длинным названием "Лекция о международном положении, прочитанная осужденным на 15 суток за мелкое хулиганство своим товарищам по камере". Это - акт величайшего гражданского мужества Владимира Семеновича, потому что не было при жизни Брежнева более веселой и злой пародии на его авантюризм в области международных отношений. Мужество Высоцкого не просто в том, что он написал эту песню, но главным образом в том, что он публично исполнял ее.

Времена меняются ОЩУТИМО. Я все пытал папашу (сам папа Мартина, прошу не путать), сидя в Криулянах, что в этой песне, да как. Про аятоллу Хомейни он, почему-то, знал смутно. Мне помог интернет. А ему кто поможет?

Шафер Наум
На ум приходи шафер.

Состояние: ...но Работа прежде всего!

Наум Шафер. "О так называемых "блатных песнях" Владимира Высоцкого", то самое исследование, которое я когда-то обнаружил в архиве старых журналов, пребывая в Криулянах (40 км от Кишинева, непроходимая глушь). Можно сказать точнее: журнал "Музыкальная жизнь" (Орган Союза композиторов СССР и Министерства культуры СССР) 1989 год, N 20, N 21.

А истинная народность неотделима от освободительных тенденций в обществе, от сопротивления господствующему лицемерию в политике и морали. Высоцкий сумел бросить сознательный вызов этому лицемерию даже в блатной любовной лирике. "Песня о Нинке" - это яростный вопль самоутверждения: не лезьте мне в душу, не навязывайте мне свои вкусы, убирайтесь прочь со своей ханжеской моралью! А "правильные" люди, исходя из чувства долга, пытаются раскрыть глаза нашему герою на ту, которую он полюбил, - она, дескать, "жила со всей Ордынкою" и кроме того:

Она ж хрипит, она же грязная.
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета как уборщица... -


но на все доводы следует один и тот же упрямый ответ: "А мне плевать, мне очень хочется". На нашего упрямца не действует даже самый страшный аргумент: Нинка - "наводчица". Что может быть хуже для блатаря! Но ответ неизменен: "А мне еще сильнее хочется".

А старенький Наум-то!

Current music: Наш артист Вэ Эс Высоцкий...

отредактировано: 18-08-2004 16:22 - Эль Ноэль

С унынием посв. новый текст всем читательницам (-ям) журнал "Лиза" и прочей подобной продукции изд. дома "Burda".

Полушутка, как всегда. Написал, изнывая от невольного участия в обсуждении только что прочитанных вслух из журнала советов о том, "как обнаружить знаки внимания", и "как их подать при необходимости, если учесть, что все мужики - скоты, и все равно ни фига не поймут"!

Новое Дни поражений и побед. Почти новое. Обновленное, если честно. Существенно переработан финал.

Свободное, исторически точное сочинение на тему "Что я знаю о Штефане чел Маре?" Использованы материалы из тематического настенного календаря.

Current music: ** 99. Graiesti Moldovnesti - Tantor Disco

Гм, гм... Прыткий проект, да, Казимир?

Магнитофонная музыка в кабаке есть "полуживая музыка".

Однако... Уже пятое начало некоего романа нахожу в своих записях. Это раздражает.

*

Характер мягкий, добродушный. Любит людей - способна легко снять с вас последнюю рубашку и отдать ее голодному, неимущему бомжу.

Но если на утро нет кофе - характер суровый, нордический. Если кофе с вечера не припасен - крайне беспощадна к врагам третьего Рейха. Подвергает сомнению устои мироздания. Способна опровергнуть учения Потолемея и Лобачевского, если кофе утром нет.

"Товарищ, знай, пройдет она, эпоха безудержной гласности, и комитет госбезопасности припомнит наши имена!.. "

Почему: "думал - раздумал" относится к одному действию и его отмене, а "решил - разрешил" - разные по корню-смыслу глаголы?

отредактировано: 16-08-2004 20:30 - Эль Ноэль

- Начни с самого начала, - посоветовал я.
- С начала... - Светлана вздохнула. - С начала не получится. Все слишком перепуталось.
- Тогда объясни, почему ты отпустила ведьму?
- Она слишком много знает, Антон. И если будет суд... если все это откроется...
- Но она - преступница!
- Арина ведь не сделала нам ничего плохого, - тихо, будто себя уговаривая, произнесла Светлана. - Я думаю, в ней нет подлинной кровожадности. Большинство ведьм по-настоящему злобные, но бывают и такие...
- Сдаюсь! - я поднял руки. - И оборотней приструнила, и Надю не обидела. Арина Родионовна, право слово. А что со срывом эксперимента?
- Она же объяснила.
- Что объяснила? Что без малого сотня лет истории России пошла коту под хвост? Что вместо нормального общества была построена бюрократическая диктатура... со всеми вытекающими последствиями.
- Ты же слышал - в итоге люди узнали бы про нас!

Глубоко вдохнув, я попытался собраться с мыслями.

- Света... ну что ты говоришь? Пять лет назад ты сама была человеком! Мы и остались людьми... только мы более продвинутые. Ну, новый виток эволюции. Узнали бы люди - и ничего страшного!
- Мы не более продвинутые, - Светлана покачала головой. - Антон, когда ты меня позвал, я догадывалась, что ведьма станет следить за Сумраком. Я прыгнула сразу на пятый уровень. Думаю, кроме Гесера и Ольги там никто из наших не бывал...

Она замолчала. И я понял - это и есть то, о чем Светлана хочет сказать. Что-то по-настоящему ужасное.

- Что там, Света? - прошептал я.
- Я довольно долго там была, - продолжала Светлана. - В общем, я кое-что поняла. Неважно сейчас, как именно.
- Ну?
- В той ведьмовской книге все написано правильно, Антон. Мы не настоящие маги. Мы не обладаем большими способностями, чем люди.

- Света... - я посмотрел на слабый свет ночника в окне. - Света, а какова магическая температура у Надюшки?

Она помедлила, прежде чем ответить.

- Ноль.
- Величайшая из Великих... - сказал я.
- Абсолютно лишенная магии... - откликнулась Светлана.
- Что нам теперь делать?
- Жить, - просто сказала Светлана. - Я Иная... и поздно изображать невинность. Беру я силу у людей, тяну из Сумрака - все равно это чужая сила. Но моей вины в этом нет.
- Света, я поеду к Гесеру. Прямо сейчас. Я уйду из Дозора.
- Знаю. Езжай.

Я встал, придержал качнувшийся гамак. Было темно и я не мог разглядеть лица Светланы.

- Езжай, Антон, - повторила она. - Нам будет трудно смотреть в глаза друг другу. Надо время, чтобы свыкнуться.
- Что там, на пятом слое? - спросил я.
- Тебе лучше не знать.
- Ты поняла? - спросил я.
- Да, - кивнула она.
- Давно? - спросил я.
- Еще две главы назад, - ответила она, задумчиво почесывая колено.
- А эти придурки еще ничего не поняли. Читают себе, читают... - ухмыльнулся я. - Что, объяснить все по порядку? - повернулся я к читателю.
- Конечно, - завопил читатель, придерживая страницу, - что вы меня за придурка держите?! Почему я начинаю понимать логику ваших поступков только после чего все-все завершается? Что за дурацкие, косящие под многозначительность диалоги?
- Никому нельзя знать все про Иных, - монотонно объяснила Света, - иначе будет неинтересно читать. Это только Лукьяненко может все про нас знать.
- Да мне и так уже неинтересно читать! У вас все закошенно под дешевый боевик, причем я сижу как генерал-зритель в генштабе, и мне якобы показывают все передвижения войск по цветному телевизору, а карту и логику их передвижений показывают только после чего наши побеждают, как это и требовалось в самом начале.
- Так ведь, - воспротивился я, - все возражения к автору, мы только на бумаге существуем, мы даже думать не умеем без его ведома. Сергей, объясни ему, а то мы тут твои диалоги воспроизводим, пусть и задним числом, а он не понимает...
- Дык это, что ж я... - вздохнул Лукьяненко. - Я из Ташкента приехал, книги пишу. Вы меня по пустякам не отвлекайте, я же пишу. Мне нравится во всех книгах сталкивать если Светлого - то Антона, а если темного - то обязательно Костю, а все остальные не в счет, так, эпизодические роли... Я их на пятый уровень сбросил, вытаскиваю по потребности.
- Пятый уровень, - сказал я шепотом. - Самый глубокий уровень Сумрака... Куда уж мне, с моим вторым... А впрочем, что кривить, бывал я на четвертом так же просто, как в аптеке, и на пятый запросто залезу. Ты поняла это Света?
- Да, Антон, - скзала она.
- Когда?
- Еще две главы...
- Ну, это, Антон... Если надо туда сходить, могу устроить, - вмешался Лукьяненко, - только ты потом потный будешь, по всей спине. Сумрак, видишь ли, глюкозу из крови выкачивает, так что или придется есть шоколад, или пить молдавский "Кагор", или слушать Глюк'Озу:

"Я буду вместо,
вместо,
вместо нее,
твоя невеста,
честно,
честно..."

Плэером я тебя еще в первой книге обеспечил, ты у него до сих пор батарейки не менял...

- А я предпочитаю, чтобы Антон слушал "Калинов мост", - сказал читатель. - Например, под этот сюжетный заворот как нельзя лучше подходит:
"Пpятать лицо
В кольцах овчины,
Взять хpабpецом
выдох степей.
Угли зачина искать беpегами,
Как наpекали тpавинкy тебе
Вплетать в тyгие косы
Задаpом,
Рyбец шальной pогозы
У сеpдца беpечь.
Лохматит гоpдыня yстало,
Пpосится матень
На скyлы пеpечь.
Медвежьей лапой
Цаpапать
Hахpапом!"

- Ой, Антон, не ходи на пятый слой Сумрака, - сказала Света, подняв руки вверх, как бы сдаваясь в плен. А впрочем, мы, Иные, в богов мы не верим, и в плен тоже не сдаемся, поэтому руки она подняла без смысла. - Там проституция и буржуазная зараза всюду ходит по пятам! И я не люблю Глюк'Озу...

Вокруг нее разлилось белое облако. ВЕЛИКУЮ волшебницу всегда видно по облаку, которое разливается вокруг нее.

- Не люблю Глюк'Озу... - снова сказала Света, - ревновать к ней буду.
- Света, Глюк'Оза что, тоже иная? - спросил я.
- Она не Иная, она вообще Чужая, в ее песнях нет столько смысла, сколько его есть в песнях группы "Король и шут с ним", - объяснил невесть откуда взявшийся Гесер.
- Откуда ты взялся, шеф? - спросил Лукьяненко.
- Невесть откуда, видно же! - ответил Гесер, и снова исчез.
- Да ты это уже десять раз повторял, - закряхтел читатель. - Я уже знаю, что она ВВ! Жила бы в каком-нибудь Подземелье, была бы ВВП, ей-богу. Ты поменьше рассуждай о банальном, и заранее говори, что думаешь. И честно говори.

Все задумались над происходящим.

- А то, ты о чем-то рассуждаешь, - добавил читатель, - а потом, после чего все свершилось и совсем не так, как я это себе представлял, ты начинаешь заумно обсуждать с кем-нибудь то, о чем ты уже давно догадывался, еще до того, как все началось, и именно это скрытое от всех ты и учитывал, когда начал все делать! Тьфу, я уже путаюсь! Это не интригует, это раздражает!

Все продолжали задумываться над происходящим.

- И еще меня раздражают эти замусоленные сюжетные ходы - что-то произошло (Завулон, например, персонаж, который всегда мутит воду), кто-то тебя вызывает из отпуска (Гесер, так себе персонаж, начальствует помаленьку), ты идешь разбираться, тебе дают напарника по разборке (Костя, бывший придурок, ныне сильный, но все равно придурковатый, вампир), ты начинаешь рассуждать, все выстраивается очень логично, начинается бойня, из ниоткуда прибегают очень могущественные, но также очень невыразительные персонажи (все те же Витезслав и Эдгар), все крутится в смертельном танце по твоему плану, как вдруг что-то очень и очень логичное встревает, и все завершается совершенно неожиданно, но логично и выгодно для тебя. После этого ты идешь к своей Светлане и шепчешься: "Ты поняла?", "Да.", "Когда?", "Еще две главы назад", а я сижу дурак-дураком, преклоняясь перед вашими догадками и познаниями, на которые в самом начале даже намека не было. Что-то ты темнишь, Светлый!

Тьфу на вас. Еще раз тьфу.

А вообще диалоги Лукьяненко очень смахивают на диалоги Стругацких. Но, почему-то, только смахивают.

отредактировано: 16-08-2004 19:43 - Эль Ноэль

- Что вам? - глуховато спросил Быков.
- Это триста шестой номер? - неуверенно спросил Юра.
- Да-а, - бархатно и раскатисто ответил человек с породистым лицом. - Вам кого, юноша?

Да ведь это Юрковский, вспомнил Юра. Планетолог с Венеры. Про них есть кино...

- Я... я не знаю... - проговорил он. - Понимаете, мне нужно на Рею... Сегодня один товарищ...
- Фамилия? - сказал Быков.
- Чья? - не понял Юра.
- Ваша фамилия!
- Бородин... Юрий Михайлович Бородин.
- Специальность?
- Вакуум-сварщик.
- Документы.

Второй раз за последние два часа (и вообще в жизни) Юра полез за документами. Быков выжидательно глядел на него. Юрковский лениво потянулся к бутылке и налил себе вина.

- Вот, пожалуйста, - сказал Юра. Он положил рекомендацию на стол и снова отступил на несколько шагов.

Быков достал из нагрудного кармана огромные старомодные очки и, приставив их к глазам, очень внимательно и, как показалось Юре, дважды прочитал документ, после чего передал его Юрковскому.

- Как случилось, что вы отстали от своей группы? - резко спросил он.
- Я... Понимаете, по семейным обстоятельствам...
- Подробнее, юноша, - пророкотал Юрковский. Он читал рекомендацию, держа ее в вытянутой руке и отхлебывая из бокала.
- Понимаете, у меня внезапно заболела мама, - сказал Юра. Приступ аппендицита. Понимаете, я никак не мог уехать. Брат в экспедиции... Отец на полюсе сейчас... Я не мог...
- Ваша мама знает, что вы вызвались добровольцем в космос? - спросил Быков.
- Да, конечно.
- Она согласилась?
- Д-да...
- Невеста есть?

Юра помотал головой. Юрковский аккуратно сложил рекомендацию и положил ее на край стола.

- Скажите, юноша, - спросил он, - а почему вас... э-э... не заменили?

Юра покраснел.

- Я очень просил, - ответил он тихо. - И все думали, что я догоню. Я опоздал всего на сутки...

Воцарилось молчание, и было слышно, как на проспекте Дружбы вразноголосицу орут "варяжские гости". Не то заливавшие горе, не то спрыснувшие радость. Возможно, у старого Джойса.

- У вас есть... э-э... знакомые в Мирза-Чарле? - осторожно спросил Юрковский.
- Нет, - сказал Юра. - Я только сегодня приехал. Я только познакомился в кафе с одним товарищем. Иваном его зовут, и он...
- А куда вы обращались?
- К дежурному по пассажирским перевозкам и к администратору гостиницы.

Быков и Юрковский переглянулись. Юре показалось, что Юрковский чуть-чуть отрицательно покачал головой.

- Ну, это еще не страшно, - проворчал Быков.

Юрковский сказал неожиданно резко:

- Совершенно не понимаю, зачем нам пассажир.

Быков думал.

- Честное слово, я никому не буду мешать, - убедительно сказал Юра. - И я готов на все.
- Готов даже красиво умереть, - проворчал Быков.

Юра прикусил губу. Дрянь дело, думал он. Ох, и плохо же мне. Ох, плохо...

- Мне очень надо на Рею, - сказал он. Он вдруг с полной отчетливостью осознал, что это его последний шанс и что на завтрашний разговор с заместителем начальника рассчитывать не стоит.

Во какой диалог! Есть на кого равняться. Наверное поэтому Лукьяненко удалось так блестяще "продолжить" "Понедельник начинается в субботу". Но у Стругацких глаголы "сказал", "спросил" - выглядят и подменяются более эмоциональными глаголами. Более личностными по отношению к персонажам. И от этого персонажи Стругацких выглядят более цельными, объемными, выглядят личностями. А у Лукьяненко что Гесер, что Светлана - как будто говорят с одной и той же интонацией. А это невозможно.

А вот как надо:

Юрковский протянул руку и выключил прием.
- Вниз, Миша, вниз... Только вниз... И поскорее.
- Что ты, Володенька! Нельзя же - приказ! Что ты! - Михаил Антонович повернулся к рации. Юрковский поймал его за руку.
- Посмотри на экран, Михаил, - сказал он. - Через двадцать минут будет поздно... - Михаил Антонович молча рвался к рации. - Михаил, не будь дураком... Нам выпал один шанс на миллиард... Нам никогда не простят... Да пойми ты, старый дурак!

Михаил Антонович дотянулся-таки до рации и включил прием. Они услыхали, как тяжело дышит Быков.

- Нет, они нас не слышат, - сказал он кому-то.
- Миша, - хрипло зашептал Юрковский. - Я тебе не прощу никогда в жизни, Миша... Я забуду, что ты был моим другом, Миша... Я забуду, что мы были вместе на Голконде... Миша, это же смысл моей жизни, пойми... Я ждал этого всю жизнь... Я верил в это... Это, Пришельцы, Миша... - Михаил Антонович взглянул ему в лицо и зажмурился: он не узнал Юрковского. - Миша, пыль надвигается... Выводи под пыль, Миша, прошу, умоляю... Мы быстро, мы только поставим радиобакен и сразу вернемся. Это же совсем просто и неопасно, и никто не узнает...
- Ну вот, что ты с ним будешь делать? - вскричал Быков.
- Они что-то нашли, - сказал голос Жилина.
- Нельзя ведь. Не проси. Нельзя. Ведь я же обещал. Он с ума сойдет от беспокойства. Не проси...

Серая пелена пыли надвинулась вплотную.

- Пусти, - сказал Юрковский. - Я сам поведу.

Он стал молча выдирать Михаила Антоновича из кресла. Это было так дико и страшно, что Михаил Антонович совсем потерялся.
- Ну, хорошо, - забормотал он. - Ну, ладно... Ну, подожди... - Он все никак не мог узнать лица Юрковского, это было похоже на жуткий сон.
- Михаил Антонович! - позвал Жилин.
- Я, - слабо сказал Михаил Антонович, и Юрковский изо всех сил ударил по рычажку бронированным кулаком. Металлическая перчатка срезала рычажок словно бритвой.
- Вниз! - заревел Юрковский.
Михаил Антонович, ужаснувшись, бросил космоскаф в двадцатикилометровую пропасть. Он весь содрогался от жалости и страшных предчувствий. Прошла минута, другая...

Лукьяненко своих учителей пока не обгоняет.

Попрошу не напоминать о том, что Лукьяненко - свершившийся, продаваемый писатель. Знаю. Но претензия появилась не из-за того, что он продает свои книги, а... кто-то - не продает.

Я читал, и во мне крепло раздражение по данному поводу - интонации диалогов. Я и высказался.

отредактировано: 16-08-2004 19:41 - Эль Ноэль

Научить не кланяться авторитетам, а исследовать их и сравнивать их
поучения с жизнью.

Научить настороженно относиться к опыту бывалых людей, потому что
жизнь меняется необычайно быстро.

Научить презирать мещанскую мудрость.

Научить, что любить и плакать от любви не стыдно.

Научить, что скептицизм и цинизм в жизни стоят дешево, что это много
легче и скучнее, нежели удивляться и радоваться жизни.

Научить доверять движениям души своего ближнего.

Научить, что лучше двадцать раз ошибиться в человеке, чем относиться
с подозрением к каждому.

Научить, что дело не в том, как на тебя влияют другие, а в том, как
ты влияешь на других.

И научить их, что один человек ни черта не стоит.

Юра вздохнул и сказал:
- Давайте, Ваня, в шахматы сыграем.
- Давай, - сказал Жилин.

Зацепило.

Current music: Калинов мост - Будни

Вчера состоялся телефонный разговор между двумя писателями - Элем Ноэлем и Юрием Грековым.

Стороны обменялись мнениями о возможности печати нового номера литературного журнала "Кодры" и, в частности, обсудили перспективу печати "Легенды о происхождении молдаван".

Также был поднят вопрос о возможности рецензирования упомянутого текста.

Даже такого тупого пресс-сообщения, на манер составляемых пресс-службами правительства или президентуры, не промелькнуло в печати после состоявшегося разговора. А речь шла о серьезных вещах.

А.П. прочла "Легенду". Легендарная писательница два раза выходила перекурить это дело, потому что не могла успокоиться - ржала в полный голос. После прочтения сказала: "Это надо в печать". Но куда? В "Нистру"? Там главный редактор - Савостин, и этим все сказано. Выпускаемая им газета "Днестр" - апогей никчемности и творческого диктата ее "главного редактора". Другие газеты литературщиной не пробавляются, за исключением "Независимой Молдовы", но с времен смены "главного", литературы там мало, да и то, преимущественно, того же Савостина печатают. Из литературных журналов единственный подходящий - "Кодры", который выходит черт знает как, то есть вне сроков и без гонораров.

Но нас это не пугает. Позвонил. Представился коротко и ясно: "Я писатель. Выпускаете ли вы "Кодры"?" Выпускает, но вне сроков, и не в ближайшее время... Ясно. А вот тут текст, не желаете? Нет, не желает. "У нас много писателей, - намекнул Греков - все это лежит, уже негде складывать. На ближайший номер у меня достаточно материала..." Но, поскольку это был очень тонкий намек, я не обратил на него внимания.

Что ж, бросить все? У меня папа журналист! Поэтому я стал ныть: "А может быть, вы на него просто посмотрите? Мне интересно ваше мнение..." Нет, он этим не занимается, он не рецензирует, он устал от суеты. В ближайшее время журнала не будет. И вообще, у нас много писателей... Второй намек, как видите, был еще тоньше, поэтому еще незаметнее. На том и завершили.

Ну, что делать? Если нас еще сведет судьба, я тоже намекну постарелому, курящему человеку, что в Молдове очень много писателей, и его истории про марки мне не нужны.

Надо только дождаться этого момента.

Справка: Юрий ГРЕКОВ - писатель, очкастый, усатый, курящий.
Выпустил уже несколько филателистических энциклопедий. Этим и живет в последнее время.
Когда-то выпускал книги, хорошо известен местным любителям более-менее социальной фантастики.
Выпускал журнал "Кодры". Ныне тоже выпускает, но редко.