"Я вышел из дома, прихватив с собой три пистолета. Один пистолет я сунул за пазуху, второй – тоже за пазуху, третий – еще куда-то. Дождь моросил отовсюду, а может, ниоткуда не моросил – мне было наплевать. Я пошел в сторону Гагаринской площади, иногда зажмуриваясь и приседая в знак скорби. Душа моя распухла от горечи, щемило слева от сердца, и справа от сердца тоже щемило. Все мои ближние оставили меня: им просто надоело смеяться над моими субботами и плакать от моих понедельников. Единственные две – три идеи, что меня чуть-чуть подогревали, тоже исчезли и растворились в пустотах. И в довершение от меня сбежало последнее существо, которое попридержало бы меня на этой земле. Я сказал ей:”Не покидай меня.” Потом плакал полчаса , потом нагнал, она повернулась, плюнула мне в ботинок и ушла навеки. Я мог бы утопить себя в собственных слезах, но у меня не получилось. Я истреблял себя полгода, я бросался под все поезда, но все поезда останавливались, не задевая меня. Кто бы ты ни был, ты, доставший мне эти три пистолета, будь ты четырежды благословен! Еще не доходя до площади я опустился на цветочную клумбу. Алексей Маресьев сказал:”У каждого в душе должен быть свой комиссар.” А у меня нет в душе своего комиссара. И пламенный пошляк Хафиз сказал:”У каждого в глазах своя звезда.” А вот у меня нет ни одной звезды ни в одном глазу. Не подымаясь с земли, я вынул свои пистолеты и из всех трех разом выстрелил во все свои виски, а затем опрокинулся на клумбу, с душой, пронзенной навылет. “Разве это жизнь? – сказал я, подымаясь с земли, - Ты промахнулся из всех трех пистолетов, и ни в одном из них нет больше ни одного заряда. ” Я дернулся и зашагал дальше; все три пистолета я швырнул в ту сторону, где цвели персидские цикламены."

(Венедикт Ерофеев)