ПоПыточка? Почему бы и нет, собственно.
Контрабандное вино, разбавленное кровью, хаотичненько так струится по телу, распространяя тепло и полузабытое чувство отрешенности.
-Чего ты там потерял, душа моя, на дне стакана? - спросила бы моя несбывшаяся судьба.
- Душу я там потерял, любовь моя. - ответил бы я - Нечто делающее меня мной, а не медленно\уверенно стареющим дядькой, без веры в Тебя и Мысль. И взглядом бы так пытливым стрельнул, понимает ли, чувствует ли. И сам себе кивая - понимает, чувствует, приник бы щекой, да продолжил:
-Знаешь, иногда мне кажется, что я сплю. Ночью сплю, днём. Что мысли, радости\горести всякие, ощущения и даже, представь себе, ты, твои пальцы в моих волосах - лишь сон чудесный.
Я смотрю на неё, на её чуть грустную, понимающую улыбку, чувствую, как тонкие пальцы с обрезанными ногтями перебирают непослушные мои патлы и продолжаю:
- И фиг бы с ним, на самом деле. Ну снится мне, ну и ладно, ну и пусть. И жизнь Настоящая(выделяя интонацией слово) всяко должна быть интересней, глубже, ярче, но... Знаешь, довольно странное чувство, что я вот-вот проснусь. И интересное (а что "там"? а как оно всё, на "самом деле"?) и страшное отчасти. Не потому даже, что просыпаться не хочется (хоть и это тоже, конечно), просто само по себе состояние между "тут" и "там" - страшное, волнующее. И во власти волнующего этого состояния я думаю: а как бы я вдруг - без тебя? Без нашего Дома, без рук твоих, губ нежных, понимающего твоего взгляда, улыбок? Без твоих истерик, без сумасшедшего твоего поведения, твоего безумия, задевающего меня своими освежающими прикосновениями? Без твоей нежности? Я тебе не рассказывал никогда, но первые года полтора с тобой я ОЧЕНЬ боялся проснуться. Я думал тогда, что не смогу без тебя, паду в бездну, сойду с ума или еще чего. Сейчас-то понимаю: смог бы. Выжил бы как-нибудь, справился. Улыбался бы даже время от времени, а как же, ага...
Закрывая глаза, пытаюсь сдержать внутри рвущиеся наружу глупые слова о любви, преданности, исключительности. Отвлекаю сам себя, от грустного, прикосновениями, нежностью, сияньем глаз и чувством завершенности и Правильности, что бывает только рядом с Ней.
- Я не знаю, блин. Извини, любовь моя, я понятия не имею, что со мной твориться. Наверное, я просто слишком много думаю. И слишком боюсь "проснуться", поверить, что ты - настоящая.- "Боюсь расслабиться" хотел я еще добавить, но не успел, отвлеченный влажным взглядом своей женщины: вот вот расплачется.
- Что случилось, любовь моя?! - подрываюсь, обхватываю руками, прижимаю любимое лицо к губам, по любимой голове рукой провожу - что такое? Расстроил тебя, дурак старый? Извини, это же я всё не серьезно, так, размышления из области невероятного, не стоит так расстраиваться, любовь моя, всё ведь хорошо? - я продолжал шептать что-то не очень вразумительное о глупостях, о том, что приготовлю сегодня вкусный ужин, как она любит, о том, что ночь сегодняшняя будет бессонной, но живой и горячей и что-то еще, но уже, не понимал, но чувствовал: происходит что-то непоправимое.
- Прости, душа моя - говорит она сквозь слёзы. Я пугаюсь этого "прости", вздрагиваю, отмечаю тысячи мурашек бегающих по моему телу и некоторую прозрачной, зыбкость физическую Своей Женщины. - Тебе правда пора просыпаться. С добрым утром (улыбнулась она), любимый.

Три, без малого, десятка лет пинал я свое сущее вперед по жизни. Давненько длится мой путь в землю, почти две с половиной дюжины зим смотрю я округ и внутрь себя. Чему-то меня это научило, гораздо бОльшее осталось не понятным. И, кажется, лишь сейчас я начинаю понимать некоторые простые, прописные истины, что мудрый родитель должен бы вложить в голову своему чаду на заре его пути. "Все гениальное - просто", это мне говорили. А вот, что не все простое- гениально, пришлось доходить своим умом. Как и до того, что лишь в тесном соседстве друг с другом эти утверждения становятся чем-то действительно существенным, весомым.
"Люди никогда не меняются", говорили мне книги, написанные людьми.
"Люди - меняются" говорили мне людские голоса.
И нет в этом противоречия самому себе и народной мудрости. Лишь аксиома, выжимка сухая жизненного опыта. Нелепая попытка понять себя и жизнь, да облечь в понятную, простую формулу пригодную для передачи потомкам.
Изменения тела и, в последствии, разума являлось главным инструментом выживания вида и единицы его составляющей во все времена. И не могу я сказать, что так не является и по сей день.
Чудной и гениальный механизм, эволюционная машина, простой до не приличия: хочешь жить - адаптируйся, меняйся, не хочешь - умри, разогнался до предела. Примитивный. С ниибическим, должно быть, тормозным путем. Не оставить, не догнать. Акселерация, информационная лавина...
Каждое следующее поколение не такое, как предыдущее. Каждое следующее стремится отличиться, сделать шаг в сторону, измениться самому, привнести в жизнь что-то новое или просто жить по новому. Ненависть к стагнации, застою и желание "нового" доведенное почти до абсурда - как грань краеугольного камня инстинкта выживания, в прошлом. Ныне же - уже самостоятельный. могучий позыв. Основной инстинкт.
И если не каждый, то многие могут разбить бытие свое на "до" и "после". До свадьбы, несчастного или счастливого случая, рождения ребенка, клинической смерти или психоделического трипа на старом диване - не важно. Важно, что сам чувствуешь, понимаешь и видишь себя "до" и "после" как родных, очень похожих, но разных людей. С разной жизнью, судьбой и сердцем. "Проходя мимо песочницы и дома, где, когда-то, играл и жил мальчик, с именем, как у меня" - Я писал так почти десять лет назад. Удивительно порой наблюдать, как метафоры красивые оказываются, на поверку, простой действительностью.
И никогда, впредь, не устремлюсь я забыть минувшее и не отправлю в бездну своих записей. Ибо постичь некоторые вещи можно лишь "после".

Удивительно так замечать двуличность непримеримую, глупость и жестокость по отношению к себе от отца.
Умом понимаю: ничего особенного, в общем-то. Любой может оказаться не самым приятным человеком. Вне зависимости от родственных уз в частности или чего угодно - в принципе.
Но как-то... Блин, неожиданно.
Выбит из равновесия.
Поговорить не получилось. Можно было бы, конечно, излить поток словесности, облечь в слова площадь ниибическую той свиньи, что я я за пазухой у себя нашел с легкой руки родителя, но... Сложно разговаривать с кем-то, если на тебя даже не смотрят, головы не поворачивают. Один ответ на три вопроса и тот тихо так, губ не разжимая - глупая, слабая попытка оградиться, отмахнуться, не я это, дескать. Обличенный же и вовсе умолк.
"А мне-то почему не сказал?", "Да в чем дело-то? Что я тебе сделал?".
Тишина. Около семи секунд понадобилось на понимание: разговора не будет.
"...Серый кардинал", бросаю обреченно и затыкаюсь. В тишине, в ушах, отчетливо слышится глухой всхлип рвущихся нитей, связывающих меня с этим человеком. Тех не многих ветеранов войны не понимания и конфликтов поколений, безразличия, молчаний гнетущих и пустых надежд с обеих сторон.
Вздыхаю медленно. Руки пустые-кукольные, бессильные опускаю. Я не злюсь. Я не обижен, не расстроен, не разочарован даже. Удивлен не много.
Внутренняя пустота стало чуть шире, преодолевая границы физического, кажется, тела.
В голове видения навязчивые: встать и уйти. Оставить не многое нажитое, оставить телефон, покинуть этот дом и жизнь этих людей, мосты за собой разобрав на дощечки никчемные.
Будь я лет на десять, или пять хотя бы, моложе- так ведь и поступил бы. "Красиво" уходить всё же не стоит. Уйду обыденно, по бытовому. Но - уйду.

Привет еще раз!
Есть одна просто-таки чертовски привлекательная мадама, что предстать желает, во всей красе своей манящей, пред очи мои, да меня, взглядом своим пленительным окинуть. Звучит приятной новостью, правда? Я бы, вероятно, польщен был, воодушевлен и радостен, как подобает, кабы не один ма-аленький такой нюансик: мадама сия - та самая, что с таким трудом я выскребал из себя последние три месяца. Столько усилий приложил, по кругам адовым бродил, выжигая этот образ, голос, эти глаза из своей памяти. Учился не вздрагивать когда звонил телефон, не думать о ней. Учился не любить её. Не вспоминать последние три, без малого, года своей пропитанной Хомяком жизни(это я ее называл так ласково- Хомяк). И материал, вроде как, пройдет, заучен, вызубрен даже, как "отче наш" в церковно-приходской. Вчера еще уверен был в познаниях своих, в себе. Вчера еще не вспоминал, не вздрагивал, не мучился. Не любил. А сейчас... сейчас какая-то часть меня понимает: не готов я еще к такому экзамену. Ох, мать, как не готов! В башке, пустой и гулкой, зароились мыслишки подленькие: а выглядишь ты, приятель, как чмо! Приличной одежды нет, на голове гнездо, под глазами капитал заначен в мешках на сто килло каждый, а в глазах - не выветрившаяся еще боль на фоне красных белков плещется, руками машет. И как-то... не хочу... Да, я научился жить без неё. Я научился не думать о ней (не думать только о ней - будем откровенны). И чувствую я себя без неё, в общем-то, вполне не плохо. Волком выть, реветь белугой или иным тварям каким уподобляться, по крайней мере, уже не стремлюсь. В норме я, короче. А вот, смотри ка, не хочу я ее видеть. Точнее, не хочу, что бы она меня видела. Видела "таким" - если уж совсем откровенно. Другое дело, будь я на коне или на мерседессе, хотя бы. А вот проезжать мимо нее на ободранном ишаке... Хлопаю, бездумно, руками по карманам - сигарету ищу. А еще, навязчиво так вспоминаю, где-то у меня фляжка была дарёная, с коньяком... Она там нашла что-то моё, забытое-оставленное, какие-то документы., важное, в общем. Договорились, что она оставит на крылечке, а я заеду сегодня, заберу, пока она не дома. Хороший получался вариант, да не получился: "извини" пишет "до дома я не добралась, ночевала у мамы, ключ от дома у меня с собой, не пройдешь, а я ничего не приготовила." Зачем было лукавить? Я-то знаю, что она скорее на вокзале переночует, нежели у мамы. Да и ключ, принципиально, никогда с собой не брала... Чудно всё это. Передоговорились на четверг, и не увидеться теперь не получится...
Блин... И что теперь... как?
Я в панике \(-_-)/

Я всегда хотел быть шизофреником, хотел раздвоение личности.
Брат-близнец, вероятно, пришёлся бы ко двору в не меньшей степени. Но его не получилось, а возможность сойти с ума никто не отменял.

Жизнь моя пестрила множеством не самых легких кадров. Не самыми приятными ощущениями сопровождались самые запоминающиеся моменты минувшего:
Поехать к любимейшей женщине в другой город, и заблудиться в переплетениях загородных трасс без денег, солнечного света и связи. Интуитивно, хоть и к утру, добравшись - сломать ногу слетев с обрыва. И не позволить себе ни закричать, ни потерять сознание, что бы не оставить любимую один на один с бесчувственным моим телом. Прыгать, смеясь над собой, на одной ноге до дома.

Я помню Яростные(именно так, с большой буквы), почти болезненные стоны страсти проникают на кухню через тонкие стеночки. В голову- через плотно, крепко зажатые уши. Два милейших сердцу голоса сливаются в один, уничтожая веру в себя и людей. Мать и любимая женщина, забыв обо всем предаются друг-другу, разрывая тишину своими криками, в коих ни грана любви или удовольствия. Я всё еще не знаю, чье предательство оказалось больнее: изменяющей мне девушки (невесты) или забывшей о сыне матери.

Я помню кровь, радостно покидающая моё тело из ран, полученных родным братом. Тёмное беспамятство.

Я помню Боль, пожирающую мой рассудок месяцами, после того, как мое сердце отказалось поставлять кислород в мозг, остановившись. Без малого пять минут без дыхания оказались причиной головных болей, посещающих меня, порой, до сих пор. Сломанные кости терпеть было проще. А вот "там" - ничего нет. Я проверял.

Я помню голову умирающей матери на своих коленях и собственные трясущиеся пальцы на мешке для искусственной вентиляции легких. Сжал - отпустил, сжал - отпустил, сжал - отпустил. Звучит просто. Но последующая кремация показывает, что я где-то ошибся в тот момент.

Я помню непрямой массаж сердца, прикосновение своих губ к губам только что убитого мной человека. Собственное дыхание в его мёртвых легких.

Я помню боль физическую, моральную каждого из как упомянутых кадров своей жизни так и тех, о которых умолчал. Но я не помню своих слез ни в одном из них. Я не оросил солеными каплями кухонный стол в "тот" вечер, не проводил, ими же, уходящие, по моей вине, жизни. Я не плакал в крематории и на поминках. Не рыдал над осколками своей жизни или сердца.

Так какого хрена я просыпаюсь на мокрой от слез подушке?!! Почему, твою мать, я встречаю новых день своей жизни с зареванной мордой?
И что, ради всего святого, мне снится?

Наркотики меняют людей.
Да, да, догадываюсь, что ты ответить мне можешь: книги людей меняют, сложности, деньги. Люди меняют людей. Время людей меняет, с парашютом прыжок повлиять может, хоть и не так радикально, как прыжок без оного. Любовь людей по паре раз меняет каждая: когда пришла и, на прощание, после ухода. Пробовали, плавали, ложками дерьмо это жрали и рукавами отерались, как же.
Человек вообще тварь такая- пластилиновая, аморфная, инертная. Чего слепится под властью сил не управляемых, управляемых и случайных, то и будет.
Вот и меня "слепило", кажется. Хоть и без внешних, явных признаков. И болячки мои коростами не покрылись, и страдать, как это принято, в мучительном процессе отпускания чужой судьбы из своих рук- не перестал. И легче не становится, и время не лечит. Другое дело есть, что отошло это как-то всё на задний план. Не поблекло, конечно, пылью минувшего не покрылось и в памяти крепко держится, но это уже совершенно не мешает функционировать, размышлять, не мешает той или иной деятельности. От всепожирающей тоски моей на повестке дня остается лишь эмоциональная импотентность, заниженное либидо и полу-сформированные планы на ближайшее будущее.
Какие-то струнки души моей тривиальной отрафировались к чертям собачьим, перегорели. И компенсация, как водится, имеется: иные эмоциональные состояния усилились, обрели чуть бОльшую четкость, глубину и понимание.
Продуктивные этапы неминуемы.

Хочу пианино.
Пианино хочу, мать твою!!!!!!!!!
Вот хоть убейся, трижды вывернись наизнанку, дьяволу душу продай в жертву с пол дюжины девственниц принеся при этом, но достань- и пред очи и лапки мои загребущие положи.
Помню прекрасно, как не то, что бы вчера было, а будто бы минут пять назад впервые в жизни своей к клавишам прикоснулся. Помню себя, и мир свой внутренний, что всколыхнулся, когда я-таки прикоснулся к нему, клавишу-таки нажал, и отозвалось оно, вибрируя, в душе моей, разуме, мыслях, эмоциях... Волны мурашек, доброй волной по телу пробегающих, раз за разом, без перерыва, одна за одной, каждый волосок, струнку меня всколыхивая. Одна, мать его, клавиша!!!
За спиной пяток репетиторов, сутки без сна, пол ведра слез на кость слоновую пролитых и три туго набитых кошелька с деньгами: на ремонт, настройку, транспортировку и иже с ним.
Жизнь мне, помнится, сказала: в жопу иди, дружище, со своими пристрастиями не здоровыми. Да и не до того особо было, забить пришлось, толком не начав: работа, женщина любимейшая на содержании с учебой своей в купе и так далее и тому подобное. Да и не где было, дом отчий в летах канул, вслед за матушкой. А там съемные, мало метровые, чужие квартиры за свои деньги... Забилось, одним словом, раз за разом на второй, третий план отодвигаемое: Это не главное, это не важно, не серьезно, взрослый ж уже мужик, какая тебе музыка. и играть не умеешь все равно, а вот любимая сапоги просила, и ремонт делать надо, обои там, на пол чего-нибудь помягче, по эстетичнее, а вот фиговина какая, смотри!, женщине твоей понравится, взять надо по любому, и т.д.

Просто вопрос мне такой, давно уже задали: "чего хочешь, брат?" Ответа как-то и не нашлось сразу. Чего я хочу? Ну, мира там во всем мире, дочку с глазами как у мамы, да пару "привет" от важных мне людей, меня не замечающих. и уже сейчас, вот вот как, в свете всех событий спросили:
- "вот смотри, у тебя день рождения скоро, представь, что бы ты хотел получить в подарок?"
И представил. И сжался внутри, скомкался в сингулярность эмоциональную, кулаки сжал. Такая картина всплыла: вот поставили предо мной коробочку, в фольге, бантиках, веревочках и прочих издевательствах, "открывай", сказали, "подарок это тебе". И вот, руками не верными, вскрывая, догадываясь о содержимом, но не веря особо, а там - они. Клавиши. Пианино. 88 черно-белых глаз вечности на тебя взирают, все струнки души твоей, все твои мысли овеществленные, хоть не высказанные еще. Глаза намокли, в груди йойкнуло, руки затряслись - представил, полудурок с дурной фантазией...
А вот сейчас самое сложная задача передо мной встала: Забыть об этом. О фантазиях своих, надеждах читай, о стремлениях. Сбыться им не суждено, а ожидания, вера, порождают разочарования. Я от прошлого разочарования еще, мягко говоря, не отошёл. В самой сути его, разочарования, прибываю, душу свою на душки мелкие разрывая. Еще с одним я не справлюсь.
Забыть, забыть, забыть.
Я ничего не хочу.
-Что подарить-то тебе?
-Винстон синий пачку подари. Курить я, правда, бросил вот, но мало ли, вдруг пригодится.

Ох, да что ж за зверь лесной и пушистый со мной происходит-то?! Я не могу не то, что в руки тушку свою взять, в купе с мыслями и настроением, какое там, я просто собраться не могу, заставить сделать себя хоть что-то, кроме маринования собственных болячек душевных и глупых обид, раз за разом их оплакивая, лелея, как ценность какую-то, честное слово. И знаю ведь, ни к чему это все, мягко говоря- плохая идея и жизненное кредо. Если совсем честно, то говнецом попахивает такая жизнь, тухлятиной. Знаешь, самое поганое в том, что умом – то я в состоянии прозреть всю глубину своего падения, ничтожность и бессмысленность, которой день ото дня пропитываюсь, продолжая влачить такое существование и бла-бла-бла, но ничего такого не чувствую. Мне не противно, хотя, зная себя уверен – должно бы. Нет тех эмоций, того отвращения к самому себе, навязчивого, неумолимого шепота совести, если так проще, стыда за себя, что всегда удерживали меня от падения в бездны столь глубокие. И не только это минует мое мятежное сердце, а – вообще все. То есть, я почти ничего не чувствую. Перегорел тот неведомый приборчик, в теле человеческом сокрытый, что отвечает за переживания, эмоции, чувства. Никакого тебе гнева праведного (весьма уместного, если подумать) или просто злости хотя бы, никаких эмоциональных взрывов, ревности, желания что-то изменить и e.t.c. Все отличительные признаки живого, мыслящего существа, что остались в моем распоряжении это сгусток тупой, ноющей, пульсирующей и нарастающей боли где-то в груди и низу живота, да страх… просто страх, без привязки к какому-либо объекту или явлению. Боль и страх вытеснили все, что могли и половину из того, что теоретически находится вне их сферы влияния. И продолжаю свое победное шествие по переулкам моей тривиальной души, обращая во прах все, чего коснутся. Порой, совсем не часто, это разбавляет ощущением не понятной пустоты. В эти моменты (ощущение сие никогда не длиться дольше пары дюжин минут) я чуть расслабляюсь: знакомое ощущение притупляет страх. Это было лет восемь, примерно, тому назад. В похожей весьма ситуации: разрывы, "выскребания из сердца и привычек" другого человека (глубокое, как нельзя точное определение, хоть и не мое). И может это память-блудница грешит против истины, но тогда не было так... эм... необъятно хреного, просто пусто. В тот раз мне понадобилось что-то около трех-четырех лет, что бы полностью отойти, умертвить окончательно в себе те душевные струнки, что пропитались насквозь "ею" и позволить себе не вздрагивать при мысли, что меня к кому-то тянет. И еще года полтора, что бы найти себе такого человека. Думать не хочется, насколько не малый кусок отпущенного будут сопровождать меня боль, страх и, жестом доброй, неведомо чьей воли - пустота.

5.11.14. Вечер
Я снова нализался. Что ж со мной не так?