Через пару дней пропадаю совсем. А может, недели на 3. А пока небольшой рассказ.

Шестое письмо

Кап. Кап. Кап-кап. Кап.
Капли воды разбивались об алюминиевую безысходность раковины прямо перед глазами Настасьи. Она понятия не имела, сколько прошло времени. Большой черный циферблат умер, обмяк стрелками на четырех с тринадцатью минутами. Но, что-то подсказывало ей, что время значит мало, потому что даже девушка вроде нее может сотворить с ним что-то… В общем, что угодно.
Она не помнила, откуда в этой квартире взялась печатная машинка. Люди приходили и кое-что оставляли здесь, но Настасья упорно не понимала, как можно было оставить Её… В любом случае, прежний хозяин машинки наверняка ни разу не испытал, как подступают к горлу слова.
Как они рождаются все равно, что из воздуха, и принимаются душить. Как слезы. Да, в общем, чем-то похоже. Хотя сами по себе слова мертвы. Черные, мертвые, высохшие, на траурно-белой бумаге, да. Но Он заставлял жить что-то в её душе, а то в свою очередь оживляло слова.
Сейчас Настасья почувствовала, как накатывает новый приступ. Сколько, сколько времени он уже там? Как вам больше нравится, Госпожа.
Резкий стрекот клавиш полоснул тишину и заставил слова подчиниться. Буквы скакали вверх-вниз, как этого хотела Настасья.

Здравствуй.

Настасья перевела дух и вновь приструнила буквы.

Здравствуй.
Я не спрашиваю, сколько между нами эта глупая дверь, потому что время – нелепость. Я поняла это только что. А впрочем, все двери на свете разделяют только то, что придумал и назвал человек.
«Время больше пространства. Пространство – вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи…»
Между нами метафизика, забавно.
Люблю тебя по-прежнему и больше, чем когда-либо. Да ты и сам за этой дверью это знаешь. Люблю.
н

Разве мысли могут подчиняться ей так же беспрекословно, как и слова?
Настасья сложила листок вдвое, а потом еще раз. Поднялась, осторожно поглядывая на печатную машинку, и долго шла до двери. Той самой. Опустилась на колени, заставила сквозняк увернуться, порадовалась власти над сквозняком и опустила сложенный вчетверо лист в щель под дверью.
Настасья попыталась уйти, когда вдруг поняла, что мучительно ждет, не скрипнет ли дверь за спиной. Тогда она сжала в ладони ручку двери, насколько хватило сил, желая проверить, будет ли больно. Было больно.
Убедившись, она не нашла ничего лучше, чем, обессилено опуститься на пол перед дверью. За что? Как так могло произойти?
Прямо сейчас откроется эта дверь, выйдет Он, и в его руках для нее не станет этих мучительных часов порознь… а может, дней?
Надо же - подумала она - двери не стало. Голова Настасьи запрокинулась и увязала в пустоте комнаты позади. Дверь, разделявшая рассудок и безумие, скрипнула.

Совсем недолго, но Настасье грезилось, что ее взгляд прошел сквозь тысячи бетонных стен, и она лежала теперь и видела небо в рваных серы тучах.

А потом телефонный звонок проступил сквозь забытье и заставил очнуться. Пленку прокрутили вперед, и она уже держала в руках трубку.
- Извините, поздно сейчас – прямо сказала трубка. Сказала хриплой тоской.
Поздно? Может быть. За окном плескались чернила.
- Ничего.
- Я ошибался номером… Я говорил с вами пару недель назад.
Может быть. Хотя в пределах памяти Настасьи телефон холодно молчал.
- Вам… вам что-нибудь нужно?
- Да, вы очень верно сказали. Мне нужно. Понять.
Замечательно.
- Нет, вы, прошу вас, не вешайте, пожалуйста, трубку. Я услышал это в вашем голосе в прошлый раз. Вы только послушайте и, я уверен, вы поймете, что вам не составит труда ответить.
Настасья промолчала. Обычно, когда нужно было что-нибудь сказать, а она не знала, что, Настасья улыбалась. Сейчас что-то не хотелось.
- Мой мальчик. Мой сын умирает…
- Вызовите скорую – машинально проговорила Настасья
- Нет, вы же не поняли – трубку явно раздражала непонятливость девушки – он не болен, он умирает. Или вы знаете такие скорые… чтобы от смерти?
Может быть, лишь на секунду, но Настасье показалось, что в трубке она услышала искреннюю надежду.
- Я все делал только для него, для моего мальчика. А он… а, представьте себе, завтра его просто не будет, для кого же мне тогда жить?
Тишина. Трубка ждала от Настасьи ответа.
- Идите и поговорите со своим сыном. А потом одно из двух: либо вы найдете себе еще кого-нибудь, для кого жить, либо привыкнете жить просто так.
- Идите и поговорите! – повторила трубка – Как вы все замечательно придумали! И как же я раньше не догадался…
Понеслись короткие гудки.
Настасья все-таки улыбнулась и пошла, как ни в чем не бывало, когда взгляд ее споткнулся. Девушка сжала его между ресниц и снова распахнула их. Так и есть. Вдоль чуть приоткрытой двери прорывался в тесноту квартиры белый свет.
Она почти ни о чем и не думала, когда стояла у порога в ворохе писем. Просто стояла и смотрела на обои пустой комнаты.
Пустой.
Пустота. Пусто:пусто.
Настасья взяла первое попавшееся письмо и стала читать.

Здравствуй.
Я, кажется, почти перестала приходить к двери и слушать. Я слушаю твое дыхание и совсем перестаю понимать, почему ты по одну сторону, а я по другую. Ты помнишь, с чего это все началось? Но, я надеюсь, ты помнишь, с чего начались мы? Кажется, шел дождь. Ты же знаешь, как я люблю дождь…
Мне все равно, но если ты простишь меня, я буду рада.
Люблю тебя по прежнему и больше, чем когда-либо.
н

Глубокий вдох. Выдох. Зеленые обои.

Здравствуй.
Смотри, я плачу. Тебе ведь нравится, когда я плачу. Вполне возможно там, за дверью, ты это хотя бы слышишь. С тобой я не стыжусь слез. Что ж, я всегда рада доставить тебе удовольствие. Послушай.
Ненавижу и люблю тебя, кажется, а может и больше, чем когда бы то ни было.
н

Узор на обоях поплыл.

Здравствуй.
Я тут вспомнила. В секретере бутылка коньяка. Enjoy.
А еще есть растворимый кофе. Что, ты не любишь грызть растворимый кофе?
А я вот л ю б л ю
н

Здравствуй…

Она убегала прочь из пустой квартиры и совсем не помнила, как оказалась за перилами лестницы. Носки смотрели в бездонный лестничный пролет, а каблуки упирались в бетонный край этажа.

Где-то далеко застрекотали клавиши печатной машинки.

Она вообще мало что замечала вокруг себя, когда слова подступали к горлу.

Здравствуй.
Мне все равно, ты слышишь, мне наплевать, если я выдумала тебя, всех людей и весь этот мир. Но боль реальнее, чем что бы то ни было. А сейчас мне просто нужно прервать всю эту нелепицу.
Люблю…

И Настасья абсолютно не помнила, как отпустила перила.