— Чёрт побери! Свеча в моей комнате всё время гаснет.
— Это не удивительно. Ведь я думал о вас, Эмилия…
— Чёрт меня подери!…
— Вы узнаете меня?
— Эмиль?
— Да. Так звали юношу, которого жестокая девушка заставила бежать за тридевять земель.
— Не смотрите на меня так… У меня лицо… обветрилось.
— Я вижу вас такой, как двадцать лет назад.
— Я разучилась плакать. Я стала злобной. Я курю матросский табак, адское зелье. Вот какой я теперь стала.
— Вы всегда были такой.
— Да?…
— У вас всегда был упрямый и гордый нрав. Теперь он сказывается по-новому. Вот и вся разница.
— Ммм, проклятье…
— На самых многолюдных маскарадах я узнавал вас под любой маской. Вы помните?
— Помню.

     ах, сударыня, вы, верно, согласитесь,
     что погода хороша, как никогда?

     вот что, сударь, я скажу,
     я и правда нахожу,
     что погода не такая, как всегда

     ах, сударыня, скажите, почему же
     этот вечер удивительный такой?

     право, сударь, может быть,
     это сложно объяснить,
     но, наверно, потому что вы со мной

     ах, сударыня, когда мы с вами вместе,
     все цветочки расцветают на лугу

     я скажу вам, сударь мой,
     мне бы надо бы домой,
     но цветочки я обидеть не могу

     как приятно и забавно,
     что я очень нравлюсь вам,
     ну а вы мне — и подавно
     вот и славно
     трам-пам-пам

— Что мне маска, которую надело на вас время?…
— Зачем, ну зачем? Зачем вы сердились тогда на него? За что?
— Вы целовались с ним на балконе.
— Его давно уже нет в живых.
— Но зачем вы целовались с ним?
— Чтобы отомстить вам. Вы танцевали с дочкой генерала.
— Ну… Танцевать прилично.
— Нет. Вы шептали ей что-то на ухо.
— Я шептал ей: раз, два, три… Она всё время сбивалась с такта.
— Смешно…
— До слёз.