...Говорят, замерзать - это совсем не больно, просто засыпаешь и всё. Ещё и что-нибудь приятное во сне видишь. Если не брешут, то вот бы Бессу увидеть, на рассвете, на пороге пекарни, как тем утром... Полные груди, пшеничные косы короной вокруг головы и ярко-голубой василёк над правым ухом. Зубы в улыбке - такие белые. Хоть и крупноваты... Какой-нибудь знатный лорд, наверное, уж никак не счёл бы Бессу красавицей, а ему, Гарету, в самый раз! Точнее, была бы в самый раз, если бы хоть с каким приветом смотрела. Так ведь нет! Он за ней - как телок на привязи, а она называет "заморышем" и глядит как бы сквозь, словно на пустое место, забавно морща курносый нос. Глядела... Через неё и на Стену эту клятую попал: кто ж утерпит, когда Бесса, да с под яблоней с конюхом, чуть не на глазах у всего двора, обнимается-милуется? Подкараулил, значит, конюха этого потом. Сначала думал просто в зенки бесстыжие взглянуть, но так не вышло, а вышло, что будто сам собой скакнул в руку тяжёлый прадедовский нож... Как потом бежал, как поймали, как судили, Гарет плохо помнит: всё смешалось, слиплось в какой-то ком. Врезалось чётко, век не забыть, только как мать воем выла. А Бесса, Бесса не сказала вообще ничего...
А теперь... Да что теперь? Пропадом пропадай через эту Бессу в неполные свои девятнадцать лет! Северные леса ротозеев не любят. Как только умудрился от своих-то отбиться? Ох-хотничек...
Добычу пришлось бросить почти сразу - тяжёлая. В Замке Первый Стюард, конечно, выдаст за такие шутки на вино и на яблочки, но до Замка ещё как-то дойти надо. Живым. И, по возможности, хотя бы капельку здоровым. А дойдя, можно будет первостюардскую воркотню как небесную музыку слушать - лишнее подтверждение тому, что жив и дошёл. Если, конечно, и в самом деле, дойдёшь.
Шансов на то, честно говоря, мало, и с каждым шагом становится всё меньше. Потому что холод собачий, потому что снегу чуть не по пояс, потому что никакой уверенности в том, что грязно-белая туша Стены, действительно там, куда ты берёшь направление, по большому-то счёту, и нету. А небо становится всё темнее и темнее. И собственные руки-ноги - чужие и непослушные уже такие, еле шевелятся. Где ты, Стена? На охоту никогда не ездят так далеко, чтобы можно было совсем потерять её из виду, но когда от холода и усталости мутится разум, трудно понять, действительно ты идёшь к краю леса на юг, или это тебе только мерещится... Отдохнуть бы! Подремать чуть-чуть. Совсем капельку, только чтобы слегка прояснилось в голове. Много-то нельзя, Гарет не дурак, он знает, что много нельзя, так что чуточку. Вон под той гвардейской сосной-выворотнем...

- Смотри! Что это такое там?
- Тёплый-в-чёрном. Живой ещё. Не обращай внимания!
- Давай подойдём!
Девочка смотрит на брата внимательно-внимательно и отчаянно умоляюще. Синие огни глаз от волнения трепетно мерцают, меняя оттенки. Она такая любопытная. Маленькая ещё совсем, только две зимы помнит, и то если считать и эту, нынешнюю, что с неё возьмёшь? Но Эйнер-то постарше и поумнее. Он пытается быть неумолимым.
- Зачем тебе эта гадость? Посланников без него мало, что ли? Идём назад!
- Ну, пожааааалуйста!
- Айрвельде, это может быть опасно! Когда-то давно у Тёплых-чёрных были такие штуки... Тёмный-ненастоящий-лёд-заставляющий-утратить-суть Нехорошие очень, в общем. Вдруг и у него есть?
- А мы тихонечко. Снежными тенями прикроемся, он и не заметит.
- Нет уж! Мы и так слишком близко к Преграде подошли. Пробудивший узнает - головы оторвёт.
Головы за прогулку так далеко от родных пещер Пробудивший действительно оторвёт. И, по-хорошему говоря, будет прав. Слишком мало детей у Снежных Странников и слишком медленно они растут, чтобы их лишаться из-за их же глупости. Беда в том, что у таковых детей эта достойная мысль скользит по самому краешку сознания, никаких чувств толком не тревожа, и мало что знача в сравнении с удовольствием увидеть места, до которых никогда ещё не добирались. И какие-нибудь приключения пережить. Эйнер был старше сестры всего на одну зиму, и если уж говорить совсем честно, отчаянно тяготился ролью осторожного и рассудительного старшего. Потому что приключений никаких они так и не нашли, а Тёплые-чёрные в снегу просто так, всё-таки, редко валяются. И это действительно любопытно.
- Ну, брааатик! Мы же тихонечко. И, если что сразу убежим. Или убьём его, да? Тёплых же легко убивать, ты сам говорил. И все говорят.
Искушение было слишком сильным. В конце концов, Эйнер и сам никогда ещё не видел Тёплых. Во всяком случае, так близко и спокойно лежащих на снегу, в объятиях старого выворотня.
- Ну, ладно, ладно. - пробурчал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно суровее. - Подойдём.

... Говорят, умирающему должны являться боги. С богами как-то напряжённо, во всяком случае, он, Гарет их не видит. А значит, он пока что ни хрена не умирает, а просто спит. И не в лесу даже, а вовсе у себя дома. А раз кто-то за плечо трогает, значит, мама. А если при этом чувствуешь себя так паскудно, будто по тебе целая армия проскакала, значит, маме точно не стоит в этом признаваться. Чтоб не устроила за вчерашние излишества. Седьмое пекло, гнусность-то какая спьяну приснилась: будто он конюха убил, будто его на Стену осудили, а потом он в лесу замёрз... Нет уж, в трактир, особенно с этой скотиной Барни, он больше ни ногой...
Гарет с трудом открыл глаза и оторопел. Потому что за плечо его трогала никак не мама.
Перед ним сидела на корточках девочка лет одиннадцати на вид. Совсем белая девочка. Ни кровинки в лице. Волосы заиндевелые. И вместо нормальной одежды - покров какой-то из мерцающего снега. А вместо глаз у неё...
Гарет никогда не давал повода считать себя самым никчёмным трусом в Замке. К суровой воинской жизни привык довольно легко и быстро, настолько легко и быстро, что все удивлялись, да он и сам удивлялся. За чужими спинами не прятался ни от чего, было - и на медведя хаживал, не в одиночку, конечно. И когда зашивали наживо рану от стрелы паскудного Одичалого, пекло ему в брюхо, ни проронил ведь ни стона.
Но тут заорал. Позорно заорал, да ещё и лёжа подпрыгнул, что твоя живая рыбина на сковородке. А подпрыгнув, положение-то поменялось, увидел в паре шагов ещё и второго. На вид своего ровесника. Той же сволочной породы и с каким-то прозрачным остриём в руке. Он стоял и внимательно смотрел. Тем, чем смотреть-то вообще как - непонятно. Обрывки всех когда-либо слышанных молитв промелькнули в памяти и унеслись, сметённые волной бессловесного, не рассуждающего, ледяного ужаса, в котором не потонуло только дурацкое "За что? Почему - меня?"
- Ты зачем так? - спросила девочка. и Гарет последними остатками разума сообразил, что он услышал вопрос, хотя она не разжимала губ.
Бежать, и даже позорно отползать, было некуда - мешали гостеприимные объятия корней выворотня, о которые дозорный ещё и умудрился как следует приложиться спиной. Впрочем, это было к лучшему, потому что боль отрезвила и заставила взять себя в руки.
- Это у вас так почтительность проявляют? - продолжила спрашивать девочка, - Показывают, что я, мол, тебя так боюсь, ты такой могучий-премогучий?
- Я действительно испугался! - ляпнул Гарет. Разумеется, вслух и мимолётно отмечая, что голосок у него сейчас, мягко говоря, тот ещё.
- А почему? - потребовала объяснений маленькая Иная. И тут же спохватилась - Ой, да! Я же тебя разбудила!
И чуть помедлив, нерешительно:
- Извини!
Тут Гарет, окончательно справился со страхом. Потому что понял, что он продолжает спать и бредить. Только в бреду Белые Ходоки не убивают сразу, а пристают с расспросами и тем более - извинениями. И, к тому же, только в бреду у Ходоков бывают ходята.
Девочка ещё раз потрогала его за плечо. Краем глаза Гарет отметил, что тот второй Ходок по-прежнему стоит рядом, неподвижный, но в том, что он способен в любой миг метнуть своё оружие с безжалостной точностью, сомневаться не приходилось.
- Так ты меня извинил? И-и... Слушай... Мы вас Тёплыми называем. А ты какой-то не совсем уже тёплый..."
До Гарета дошло, что прикосновение девочки-Ходока должно быть обжигающе-ледяным. И раз он это не почувствовал, значит, уже вовсе не способен чувствовать холода. Вот так и умирают дураки Ночного Дозора.
Почему-то эта мысль совсем не показалась сейчас страшной.

- Айрвельде! Пошли! Этот Тёплый-чёрный умрёт сейчас.
- Почему, брат? Мы же с ним ничего не делали...
- Ты, что - забыла? Они умеют умирать от холода. А этот Тёплый ещё до нашего прихода очень замёрз. Он умрёт через несколько минут. И я тебе Посланника сделаю, хочешь?
Мылышка-Иная отрицательно замотала головой.
- Почему, Айрвельде? Посланники из Тёплых-чёрных редко бывают. Хвастаться будешь.
- Я не хочу, чтобы он стал Посланником! упрямо сдвинула брови Айрвельде. - Я хочу, чтобы он остался как есть. Он интересный, Эйнер!
- Но это же невозможно. Не мы придумали Тёплых Тёплыми. Да и зачем он тебе? - Эйнер примеривался, готовясь нанести удар так, чтобы не задеть сестрёнку. - Он всё равно умрёт, он не сможет с нами жить, малышка. Так что отойди, я Прекращу-его-тепло.
- Подожди! Но ведь Айори и Терхалдэна сделали же как-то из Тёплых. Их совсем маленькими принесли - и сделали, Терхалдэн сам рассказывал, помнишь?
- У тех Тёплых кровь особая. И взяты они были в священном месте. А в том, что так из любого Тёплого можно таких, как Айори сделать, я не уверен.
Глаза Айрвельде блеснули азартом.
- Братик! А давай попробуем!
- А если не получится?
- Если не получится, вот тогда Посланника и сделаем!
Эйнер задумчиво смотрел то на сестрёнку, то на Тёплого. Тот уже практически не шевелился, и даже совершенному зрению Странника было непросто разглядеть парок его дыхания, настолько он был крохотный, редкий и слабый.
Мысль попробовать создать Пришедшего-отныне-равного казалась невероятно соблазнительной. Хотя бы уже потому, что получалось это только у самых могучих, умелых и знающих. То-то все удивятся, если получится. Старшие рассказывали. что когда-то были времена, когда Странников было больше, чем сейчас, и они были гораздо сильнее. Тогда многие приводили Тёплых, чтобы сделать их частью своего прекрасного и удивительного прозрачного сверкающего ледяного мира. Тем более, что по сути, это просто - надо только изменить Тёплому кровь, заронив в неё частицы соответствующих чар. Сейчас многое изменилось. И чары ослабели, и Тёплых, способных принять их, не став обычным Посланником, почему-то стало мало. Всего-то несколько древних семей, чьи предки помнили ещё Долгую Ночь и в Погибельной битве сражались отнюдь не за Тёплых...
Ладно. В конце концов, они ничего не теряют.
Юный Иной подошёл к скорчившемуся у корней сосны Тёплому, взяв за плечи вытащил его на открытое место. Тёплый лежал неподвижно, хотя был ещё жив.
- Смотри, Айрвельде! Нам надо обнажить часть его тела, чтобы эта его "одежда" не мешала, и нанести небольшую ранку когтями, вот так...
- А лицо подойдёт? - Айрвельде совсем не хотелось возиться с непривычными предметами.
- Главное, чтобы частицы нашей силы попали в его кровь. Старшие могут делать это легче и проще, а величайшим из великих вообще, как рассказывают, достаточно одного прикосновения. Но нам-то пока что до этого уровня ходить и ходить.
Коготок Айрвельде нерешительно коснулся левой щеки Тёплого, помедлил, провёл вниз наискосок полоску, быстро набухшую кровью - тёмно-красной, непрозрачной кровью людей.
- Шрамик останется, некрасиво будет, посетовала девочка, уставившись на творение рук своих. - А что делать дальше.
Брат подошёл к сестре сзади и положил ей руки на плечи, объединяясь.
- Мы должны наделить его частью Зимы, живущей в нас. Сосредоточься. Почувствуй, как она течёт. Я тебе, как видишь, помогаю. Если у нас получится, у него вспыхнут глаза.
Несколько минут с Тёплым ничего не происходило. Хотя Айрвельде сосредотачивалась изо всех сил. Увы, этих самых сил не так много у Странницы, которая помнит только полторы зимы. Эйнер держал девочку за плечи, стараясь бережно накрыть своим собственным холодом, пронизать им обоих. От напряжения чуть кружилась голова и покалывало в пальцах. Скорей бы это уже хоть чем-нибудь кончилось!
Одетый в чёрное Тёплый (Или уже в любом случае не Тёплый?) вдруг задёргался, забился, заставив Айрвельде сначала свободной рукой опереться на его грудь, а через мгновение и вовсе, для пущей тяжести, сесть на него, вжимая в снег. Эйнер едва не выпустил худенькие плечи сестры, разорвав связь... Он успел подумать, что они все трое, наверное, выглядят совершенно по-дурацки.... И тут всё кончилось.
У них получилось. Тёплый (Точнее, конечно, какой он, к Детям Леса, теперь Тёплый) затих, расслабился и открыл глаза.
Морозно-синие, мерцающе-светящиеся. Осмысленные.
У них получилось! Эйнер вскинул руки к тёмному небу и огласил лес пронзительным торжествующим воплем. Айрвельде, вымотавшаяся больше брата, к воплю присоединяться не стала, но улыбалась так светло, так победно, что всех Тёплых мира не жалко силы было преобразить ради того, чтобы только не гасла эта улыбка.
У них получилось.
Девочка быстро встала с начавшего приходить в себя Пробуждённого. Она отступила на шаг и восторженно смотрела на их с Эйнером творение.
Пробуждённый сел в сугробе, ошалело покрутил по сторонам головой. Посмотрел зачем-то на свои руки.
- Не холодно, - растерянно сказал он.