Понятное дело, лежала я в хирургии. Первые несколько дней (не считая реанимации) по ночам почти не спала, какими-то урывками минут по пятнадцать. Спать начала только ближе к выписке, да и то, засыпала ближе к часу, а просыпалась около пяти утра. Вообще, крайне редко ночи проходили тихо. Обычно по коридору туда-сюда возили каталки, кто-то стонал – то соседи по палате, то в соседней палате. Или опять же, врачи врываются в палату и врубают жутко яркий верхний свет, какой уж тут сон.
Однажды утром, ещё до обхода, который начинался в 7 утра, услышала крики и плач в коридоре. «Помогите кто-нибудь, папа не дышит…» и в том же духе. Если в кратко, пришли родственники утром проведать после операции человека, а он умер. В палате, под одеялом, потихоньку. И никто об этом не знал, пока его дочка не нашла. Ни врачи, ни медсёстры, ни даже соседи по палате. Тогда мне стало страшно. Вот так проснуться рядом с трупом. Или не проснуться самой, и найдут тебя только родственники.
Вот такие у нас больницы.

Соседку по палате готовят к операции, приход анестезиолог, видит таблетки на тумбочке, спрашивает, как она их принимает.
— месяц пью, месяц не пью.
— и кто вам такое назначил?
— педиатр из поликлиники…
— ммм… а я думал патологоанатом без работы

Как-то в мае угораздило меня попасть в больничку недели на три. Аппендицит с перитонитом и что-то там ещё в диагнозе. Лежала даже не в московской, а в подольской больнице типа по месту проживания. Ну, собственно, по скорой всегда увозят в ближайшую, я так думаю. Впечатлений осталось, конечно, масса, но в целом, по прошествии почти трёх месяцев худшее забыто.
Осталась благодарность людям, которые, как ни крути, жизнь мне спасли.
И, конечно, двум моим самым близким людям, которые меня выхаживали три недели моей недееспособности. Не просто выхаживали, а ночевали со мной в больнице и прибегали в палату раньше врачей по тревожной кнопке.
Так проверяются на прочность отношения.
Сейчас, когда (ттт) всё позади, можно вспомнить многие ситуации с юмором. В тот момент, конечно, было далеко не до смеха.

Тревожная кнопка
Вообще, я терпеть не могу, когда люди видят меня уставшей-больной-подавленной-беспомощной. Поэтому болею всегда скрытно насколько возможно. В больницу только один раз пустили кучку сотрудников, из шести-семи человек, и пару раз родственников. Так вот потом друзья и все соболезнующие расспрашивали, как оно там в больнице, про палату и «тревожную кнопку». Фильмов насмотрелись. Ага, тревожная кнопка. Так вот. Вечером, когда меня из реанимации (2 дня после операции продержали там, никого не пуская) перевели в обычную палату, а на тот момент я была ещё почти в бессознанке, накаченная всем что только можно, отпустила маму и Лёлика домой поспать, типа сама сейчас вырублюсь до завтрашнего дня, и вы нормально поспите. Лёша сомневался, но всё-таки решился, с условием, если вдруг, хоть что-то – я тут же звоню. Ок. К ночи мне поплохело (это уже потом, почитав инет Лёша выяснил, что это отходняк от наркоза был) совсем. Я, сделав над собой усилие, вытащилась из палаты искать хоть кого-нибудь, кто бы мог помочь. Надо сказать, что стойка регистрации была прямо напротив двери палаты – и я рассчитывала, что далеко идти не придётся. Но там было пусто. Совсем. Долго описывать мои блуждания по коридору (цепляясь за стенку) в поисках живой души не буду, всё равно успехом они не увенчались. Обратно в палату. Потерпела ещё пару часов, поняла, что дальше некуда и стала звонить моей единственной надежде на спасение. Встать на тот момент я уже не могла. Три часа ночи, вразумительно объяснить в трубку ничего не могу, пара всхлипов и что-то типа «подыхаю». Через 15 минут в мою палату ворвался спаситель, ещё через секунд 20 заспанный врач.
Вот такая тревожная кнопка у меня была. В телефоне она значится под кодовым именем «Моя Радость».