03-09-2003 10:07 27
Warning: не для тех, кто не переносит детских страданий.
"Эхо"
Над развалинами города медленно вставало багрово-косматое солнце. Душный, болотно-влажный воздух плавал маслянисто-желтой массой по пустым улицам. В рассветных лучах поднимались столбики пыли.
У груды камней, раньше бывших стеной богатого дома, сидела девушка. Ее одежда превратилась в лохмотья, слипшиеся от грязи и крови волосы свисали серыми космами. Исцарапанные, полупрозрачные руки обнимали завернутого в тряпку младенца. Ребенок плакал. Девушка напевала тихонько, стараясь его успокоить.
Солнце поднялось над краем стены и залило улицу нестерпимо-белым светом. Туман съежился и забился в стремительно исчезающую тень. Вскоре неживую тишину нарушило слабое потрескивание лопающихся от жары камней.
Когда светлое пятно коснулось ножки ребенка, девушка замолчала и сдвинулась под навес, образованный остатками крыши. Ребенок продолжал плакать - горько, пронзительно, безнадежно. Его крик все длился и длился на одной ноте, временами срываясь на беззвучный визг. Крохотные пальчики отчаянно цеплялись за край рваной тряпки.
Девушка облизнула пересохшие губы, покрытые тонкими кровавыми трещинками. Ее мучила жажда, а еще больше - плач младенца. Она попыталась заговорить, но из горла вырвался только глухой хрип. Тогда она просто покрепче обняла малыша и закрыла глаза.
Город пылал полуденной жарой. От тумана не осталось и следа. Попрятались даже вездесущие мухи, все утро назойливо кружившие над трупами. Чахоточно-низкие, искореженный деревья, окружавшие город кошмарным подобием леса, сворачивали блестящие, горькие на вкус листочки, защищая последние капельки влаги от безжалостного солнца.
Младенец плакал, мешая девушке заснуть. Она открыла пепельно-серые глаза и посмотрела на него сквозь боль, усталость, жажду и отчаяние. Ребенок кричал, не переставая. Он почти не двигался, только выгибался иногда всем телом, втягивая воздух. Девушка попробовала не обращать на него внимания, но в раскаленной тишине его голодный вой был единственным звуком.
Небо над городом было пустым и ослепительно-белоснежным, точно лежавшая перед девушкой площадь. В нем не было ни птиц, ни облаков. Воздух плавился и тек по обжигающим камням.
Закат принес с собой легкий, почти неуловимый, но ощутимо-прохладный ветерок. Из неприметных трещинок выбрались мухи, из трещин покрупнее - крысы. К девушке они пока не подходили. Ребенок сорвал голос, и теперь его крик все чаще сменялся странным сипящим звуком. Девушка хотела зажать уши, но руки ей не подчинялись. Она могла только сидеть, привалившись к стене, и слушать, слушать, слушать... Крик сводил ее с ума.
Над горизонтом появилась бледная, заплесневевшая луна. В ее лучах разрушенный город представал древними руинами. Когда тусклый свет коснулся девушки, она приподняла голову. Небо было черным, без единой звезды, и казалось, что густые черные тени, протянувшиеся от каменных обломков, вырваны из его глубины.
Ребенок плакал, едва слышно, хрипло, надрывно, зажмурив покрасневшие глаза и широко открыв беззубый ротик. Девушка застонала, точно надеясь заглушить его крик.
Молодой мужчина вошел в город на рассвете. В заплечном мешке он нес еду, одежду и лекарства. Сильное, ловкое тело двигалось быстро и уверенно.
Мужчина миновал изрубленные в груду железа ворота, сожженные дома Внешних кварталов и разрушенные здание на Площади мудрости и вошел в Старый город. Обогнул остатки Собора, отвернулся при виде Цветочных садов, в которых на каждом дереве висело по трупу. Наконец, жесткие глаза цвета стали скользнули по очертаниям смутно-знакомых стен. Мужчина замер, глядя на то, что осталось от его дома - дома, который он построил собственными руками.
Над землей снова стелился затхлый туман. Пахло дымом и разложением. Солнце неспешно поднималось все выше, превращаясь из лохмато-кровавого шара в ослепительно-белый комок.
Мужчина подошел ближе к развалинам. Вдруг его глаза распахнулись в радостном узнавании. Он постоял мгновение, а потом закричал и бросился вперед. Под обломками стены он увидел свою молодую жену. Она сидела, прислонившись к стене, и смотрела, улыбаясь, на спящего в ее руках малыша.
Мужчина пересек площадь так, будто за его спиной были крылья. Он все повторял и повторял ее имя, также как несколько дней назад, когда уходил за помощью, оставляя ее одну с сыном в пустом городе. Он едва не врезался в стену, покрытую паутиной трещин, остановился и опустился рядом со своей юной женой, заглядывая ей в лицо.
Его встретил пустой взгляд девушки, с безумной, блуждающей улыбкой державшей на руках мертвого младенца.
По мертвому городу металось, затихая, звонкое эхо ее имени.
"Эхо"
Над развалинами города медленно вставало багрово-косматое солнце. Душный, болотно-влажный воздух плавал маслянисто-желтой массой по пустым улицам. В рассветных лучах поднимались столбики пыли.
У груды камней, раньше бывших стеной богатого дома, сидела девушка. Ее одежда превратилась в лохмотья, слипшиеся от грязи и крови волосы свисали серыми космами. Исцарапанные, полупрозрачные руки обнимали завернутого в тряпку младенца. Ребенок плакал. Девушка напевала тихонько, стараясь его успокоить.
Солнце поднялось над краем стены и залило улицу нестерпимо-белым светом. Туман съежился и забился в стремительно исчезающую тень. Вскоре неживую тишину нарушило слабое потрескивание лопающихся от жары камней.
Когда светлое пятно коснулось ножки ребенка, девушка замолчала и сдвинулась под навес, образованный остатками крыши. Ребенок продолжал плакать - горько, пронзительно, безнадежно. Его крик все длился и длился на одной ноте, временами срываясь на беззвучный визг. Крохотные пальчики отчаянно цеплялись за край рваной тряпки.
Девушка облизнула пересохшие губы, покрытые тонкими кровавыми трещинками. Ее мучила жажда, а еще больше - плач младенца. Она попыталась заговорить, но из горла вырвался только глухой хрип. Тогда она просто покрепче обняла малыша и закрыла глаза.
Город пылал полуденной жарой. От тумана не осталось и следа. Попрятались даже вездесущие мухи, все утро назойливо кружившие над трупами. Чахоточно-низкие, искореженный деревья, окружавшие город кошмарным подобием леса, сворачивали блестящие, горькие на вкус листочки, защищая последние капельки влаги от безжалостного солнца.
Младенец плакал, мешая девушке заснуть. Она открыла пепельно-серые глаза и посмотрела на него сквозь боль, усталость, жажду и отчаяние. Ребенок кричал, не переставая. Он почти не двигался, только выгибался иногда всем телом, втягивая воздух. Девушка попробовала не обращать на него внимания, но в раскаленной тишине его голодный вой был единственным звуком.
Небо над городом было пустым и ослепительно-белоснежным, точно лежавшая перед девушкой площадь. В нем не было ни птиц, ни облаков. Воздух плавился и тек по обжигающим камням.
Закат принес с собой легкий, почти неуловимый, но ощутимо-прохладный ветерок. Из неприметных трещинок выбрались мухи, из трещин покрупнее - крысы. К девушке они пока не подходили. Ребенок сорвал голос, и теперь его крик все чаще сменялся странным сипящим звуком. Девушка хотела зажать уши, но руки ей не подчинялись. Она могла только сидеть, привалившись к стене, и слушать, слушать, слушать... Крик сводил ее с ума.
Над горизонтом появилась бледная, заплесневевшая луна. В ее лучах разрушенный город представал древними руинами. Когда тусклый свет коснулся девушки, она приподняла голову. Небо было черным, без единой звезды, и казалось, что густые черные тени, протянувшиеся от каменных обломков, вырваны из его глубины.
Ребенок плакал, едва слышно, хрипло, надрывно, зажмурив покрасневшие глаза и широко открыв беззубый ротик. Девушка застонала, точно надеясь заглушить его крик.
Молодой мужчина вошел в город на рассвете. В заплечном мешке он нес еду, одежду и лекарства. Сильное, ловкое тело двигалось быстро и уверенно.
Мужчина миновал изрубленные в груду железа ворота, сожженные дома Внешних кварталов и разрушенные здание на Площади мудрости и вошел в Старый город. Обогнул остатки Собора, отвернулся при виде Цветочных садов, в которых на каждом дереве висело по трупу. Наконец, жесткие глаза цвета стали скользнули по очертаниям смутно-знакомых стен. Мужчина замер, глядя на то, что осталось от его дома - дома, который он построил собственными руками.
Над землей снова стелился затхлый туман. Пахло дымом и разложением. Солнце неспешно поднималось все выше, превращаясь из лохмато-кровавого шара в ослепительно-белый комок.
Мужчина подошел ближе к развалинам. Вдруг его глаза распахнулись в радостном узнавании. Он постоял мгновение, а потом закричал и бросился вперед. Под обломками стены он увидел свою молодую жену. Она сидела, прислонившись к стене, и смотрела, улыбаясь, на спящего в ее руках малыша.
Мужчина пересек площадь так, будто за его спиной были крылья. Он все повторял и повторял ее имя, также как несколько дней назад, когда уходил за помощью, оставляя ее одну с сыном в пустом городе. Он едва не врезался в стену, покрытую паутиной трещин, остановился и опустился рядом со своей юной женой, заглядывая ей в лицо.
Его встретил пустой взгляд девушки, с безумной, блуждающей улыбкой державшей на руках мертвого младенца.
По мертвому городу металось, затихая, звонкое эхо ее имени.
это: [ воспоминания о будущем ]
Комментарии:
andrik
03-09-2003 12:22
Профиль
Боже мой, зачем такой плохой конец???
Великий Сакиспачи
Нокки, Ноккичка! Ну не надо так, пожалуйста!
Почему-то на меня со времени рождения моего ребенка совершенно смертельно действует малейшее упоминание о страдающих детях и матерях в литературе, кино и т.д. Более того, вошла летом в Петропавловский собор в Питере, как все, на могилы Романовых "полюбоваться", сразу наткнулась на маленькое надгробие какой-то великой княжны с разницей между датой рождения и смерти 6 лет и вылетела оттуда, как ошпаренная. Вот. Это как бы не совсем комментарий, а просто около-эколо.
Почему-то на меня со времени рождения моего ребенка совершенно смертельно действует малейшее упоминание о страдающих детях и матерях в литературе, кино и т.д. Более того, вошла летом в Петропавловский собор в Питере, как все, на могилы Романовых "полюбоваться", сразу наткнулась на маленькое надгробие какой-то великой княжны с разницей между датой рождения и смерти 6 лет и вылетела оттуда, как ошпаренная. Вот. Это как бы не совсем комментарий, а просто около-эколо.
shadowcatcher
andrik
Не "зачем". Я не пишу по какой-то конкретной причине, с какой-то конкретной целью. Просто так получается.
Арина
Мне самой от "упоминаний о срадающих детях" плохо. Собственно потому и написала: Даник закатил истерику, я сидела, сходила с ума. Написать оказалось легче, чем держать в себе.
Не "зачем". Я не пишу по какой-то конкретной причине, с какой-то конкретной целью. Просто так получается.
Арина
Мне самой от "упоминаний о срадающих детях" плохо. Собственно потому и написала: Даник закатил истерику, я сидела, сходила с ума. Написать оказалось легче, чем держать в себе.
Камрад
Даник закатил истерику, я сидела, сходила с ума. Написать оказалось легче, чем держать в себе.
А ты пой. Можно без слов. Мелодично и нежно.
Даник...)
Два года,говоришь? Не пиши таких сказок,не надо. Они,в свои два года, ой как чувствуют твой настрой.
И не бойся их истерик.
А ты пой. Можно без слов. Мелодично и нежно.
Даник...)
Два года,говоришь? Не пиши таких сказок,не надо. Они,в свои два года, ой как чувствуют твой настрой.
И не бойся их истерик.
shadowcatcher
Nadezda
Не умею я петь.
А сказки... Если бы я не написала, мне было бы плохо. Так стало лучше. А читать их Даньке я все равно не буду.
Я истерик не боюсь. Меня громкие звуки с ума сводят.
Не умею я петь.
А сказки... Если бы я не написала, мне было бы плохо. Так стало лучше. А читать их Даньке я все равно не буду.
Я истерик не боюсь. Меня громкие звуки с ума сводят.