…Это было бесконечным, наверное, потому, что единственным его воспоминанием по факту на утро воскресенья. Как вечность. Горячая от желания кожа – он мог по вкусу отличить одну от другой все клеточки её тела. Он вспомнил звук и протяжность её дыхания. Он вспомнил выражение – только выражение – застывшее в её взгляде, ритм их движений, частоту и силу прикосновений. Всё. Кроме неё самой...

...Вау, вот ЭТО было странным ощущением. Это же Пабло. Пабло Пари-бабы-пиво-папаня Бустаманте. Разум, правда, и не думал по такому жалкому поводу возвращаться из круиза, весело развлекаясь там с парочкой накачанных тренеров по теннису, потягивая сладкие лонг-дринки и изредка выряжаясь на изысканные вечерние мероприятия. Сволочь.
Пабло ещё сократил и без того крохотную дистанцию между ними, комкая простынь. Каким-то чудом под её рукой оказалась подушка, и она нервно её сжала пальцами левой руки. О-о-ой. Это происходило, снова и снова. Тот самый мороз по коже, ток под коленками, бабочки в животе, тараканы в голове, целый зоопарк в теле одной маленькой Мариссы Андраде. Она ведь уже и забыла, когда они в последний раз, прощаясь «навсегда», естественно, в тайне от всех, выпрашивали друг у друга «последний» поцелуй. Вот только что и забыла, вместе со всей остальной вселенной. Он непривычно неуверенно запутал пальцы в её коротких волосах, второй придвигая её ближе. Ой-ой-ой, ток взбесился и защекотал внутренности под легкими, невидимые волоски на руках зашевелились и встали дыбом, и, кажется, даже её ладони вспотели. И она даже не может отвернуться, как зачарованный кролик перед удавом. Ну что же он тормозит? Почему так долго? Она уже чувствовала, как его дыхание скользит по щеке, веки сами по себе захлопнулись. Ой, мамочки…

«Он тебя никогда не узнает, если будешь молчать. Такая любовь, какую вы себе выбрали, предназначена для того единственного, кто запрещен тебе, но кого ты хочешь.
Ты должна была хотеть его отчаянно, страстно. Ты должна была отбросить всякий стыд, делать вещи, на которые не считала себя способной, и наслаждаться ими. Ты должна была изумить и потрясти своего возлюбленного. Ты должна была измучить его, лишить сил, чтобы, когда ты оторвалась от него при первых проблесках утра, он не смог даже пошевелить рукой, удерживая тебя, хотя и хотел бы удержать. Ты смогла, поздравляю.
Все время, пока вы были вместе, он смотрел в твои глаза, хотя теперь и не может вспомнить их цвет, и видел там пылающую, яростную, пугающую любовь к нему. Твои глаза были зеркалами его внутренней сущности, они показали ему самого себя таким, каким он никогда себя не видел. Он не вспомнил тебя, но помнит, что ты была.
На первых порах он испытает только обыкновенное любопытство. Может быть, у него будут какие-то догадки о том, кто ты. Он начнет искать тебя - сначала лениво, между делом.
Конечно, узнать тебя наверняка можно только занимаясь сексом. Ты не будешь одной из тех, многих, кого он станет укладывать в свою постель. Ты будешь мучительно ревновать к ним ко всем, но напрасно. Потому что в постели он будет вдыхать их аромат, пробовать его на язык за ухом и думать: нет, это опять не она.
Он будет спрашивать, кто ты, - молчи. Он будет спрашивать, любила ли ты его, любил ли он тебя, - улыбайся и отворачивайся. Он будет искать тебя, во всех женщинах. Он будет сравнивать цвет и форму сосков, узнает, та же легко ли охватить грудь его руке, его губам. Его абсолютный слух будет проводить тождественность вздохов и стонов, он будет щекотать их, чтобы послушать мелодию твоего смеха. Он сохранит в своем сердце запах и вкус каждого уголка твоего тела, нежную ямочку на шее, теплые местечки в складках бедер. Твои грациозные, как крылья бабочки, движения, он будет пытаться повторить. И каждый раз думать: это не она.
Сначала им будет двигать простое любопытство. Но потом он потеряет власть над собой. Он станет одержим. Соперницы, которых ты когда-то с полным основанием опасалась, одна за другой уйдут, оскорбленные, - какая женщина не поймет, что тот, кто лежит на ней, думает о другой? А ты по-прежнему останешься неуловимой. Пока он не поймет, что движет и двигала им только любовь. И только тогда ты сможешь делать с ним всё, что захочешь. Если, конечно, он поймет»

Пабло уже не спал, хотя, особой разницы между спать и не-спать в последнее время не замечал. Точней, никогда не замечал… Он чуть крепче зажмурился, и глубоко вздохнул. Он живёт, а это главное. Многие состояние бы отдали, лишь бы зажить новой жизнью, сегодняшним днем. А ему эта радость – бесплатно и навсегда. Он перевернулся на бок, и эти раскрашенные золотом, молоком и медом простыни отозвались смутной ноющей болью в висках. Посвящать этому каждое воскресенье…
Он прокручивал в мозгу одну и ту же пленку, один и тот же набор воспоминаний, каждый раз против надежды надеясь, что всплывет хоть одно слово, какой-то новый, только ей свойственный и узнаваемый сразу же жест, хоть одна прядка – чтобы узнать цвет волос, хоть что-то. Наивно отказываясь понимать, что сны имеют свойство исчезать, таять, растворяться, против воли возвращаясь домой, в бессознательное, после краткого визита.
Она, эта загадочная девица, уже давно невыразимо его бесила. Пабло лелеял в себе злость и обиду на неё, на то, что его так беспардонно бросил единственный человек, который присутствовал в памяти. Ведь наверняка же она знала, что он потерял память. Почему молчит? Почему не расскажет всё? Она просто обязана быть в курсе всей его жизни, явно уж больше Томаса. И где она шляется?
Внезапная мысль испугала его, как роман Стивена Кинга в полтретьего ночи. Зубы сами по себе сжались со скрипом, глаза распахнулись в стремительно голубеющее небо. А вдруг она успела бросить его, ещё раньше? И не разговаривает с ним? Или, хуже того, просто ничего не хочет о нем знать? Нашла другого? Пабло передернуло, и оцепенение пропало. Если эта шлюха спит с кем-то ещё… его Пабло просто убьет, а её, наверное, закроет здесь, или, лучше, привяжет к кровати. Нет уж, эта кожа со вкусом меда и корицы будет принадлежать только ему. И её смех, похожий на звонок мобильного, будет слышен только ему…

Snu гениальна!!!