Сидят две обезьяны на дереве, и смотрят как черепашонок пытается влезть на дерево. Подползает к корням, начинает карабкаться, опрокидывается, с трудом переворачивается, снова лезет.
- Как думаешь, - говорит одно обезьяна, - может быть на стоит ему всё-таки сказать, что мы его приемные родители?

Когда мне было 18 лет и 4 дня, меня вызвал отец к себе в кабинет по громкой связи, установленной в квартире:
- НеМихаил! Зайди ко мне. Есть разговор.
Отец сидел за своим любимым столом, с зеленым сукном, по образу старых номенклатурных работников. И лампа была соответствующая, доставшаяся ему от его отца. Стеллажи с книгами, ковер, занавески - все было выполнено в духе 30-ых годов.
Я же, начитавшийся и насмотревшийся материалов об этой эпохе, не чувствовал себя даже подчиненным, вызванным "на ковер", а скорее осужденным, попавшего под чистку кадров. Можно было бы сказать, что проводилось сокращение, но особенность той чистки кадров была в том, что люди после неё не имели проблем с трудоустройством.
Короче, в кресле справа перед столом сидела мать. С прямой спиной, опущенными вниз глазами и сложенными на коленях руками, нервно переплетя пальцы, она выглядела как обычно, сухой и строгой.
Отец указал мне на соседнее кресло, слева от стола. Мне редко предлагали в него садиться, как правило, я выслушивал всё самое важное о своей жизни стоя посреди комнаты, после чего получая дозволение удалиться. Попытка года три назад развернуться по-военному, щелкнув мягкими тапочками, вылилась в 10-минутную лекцию о вреде паясничанья и пользе уважения к старшим, родителям, и вообще, надо быть серьезнее.
В общем, я сел, сначала рефлекторно попытавшись скопировать позу матери, но уловив тень недовольства на лице отца, сумел изобразить совпадение позы как просто переход к менее напряженной посадке.
- Я попросил тебя зайти, и вот по какому делу.
Вот странно, как он умудряется произносить такие фразы и даже не замечать их пафосности. Хотя фильм «Собачье сердце» он смотрел не один раз. Неужели его кумир Швондер? Но это, конечно, шутка, которую я как и тысячи других, касающихся непосредственно родителей, оставил при себе (до этого дня).
- Ты уже большой мальчик, и должен это выдержать. Рано или поздно это бы произошло, но лучше сейчас и от нас, чем непонятно от кого и с неведомыми целями.
- Деда Мороза не существует? – спросил я, дав интонацией маленький намек на ужас.
Отец вскинул голову и сурово посмотрел на меня. Конечно, мне не удалось скрыть ухмылку. То, что прокатывало со всеми другим, с родителями не получалось. Но поразительно! Отец это проглотил, и никак не прокомментировал. Неужели что-то действительно важное?
- НеМиша! – это была единственная реакция, но со стороны мамы.
- Да, извините. Я слушаю.
- Ты не наш сын, - сказал ровным голосом отец.
Вчера я читал «граф Монте-Кристо», в которой как раз была интрижка на тему потерянных родителей и детей. И тут на тебе. Сижу, смотрю на родителей (приемных?), вспоминаю подробности книги, думаю, что вот сижу как железный и никак не реагирую, интересно, а что при этом чувствую, а ничего не чувствую, наверное я всегда это подозревал, но не давал оформиться этой мысли в слова, что-то всегда было не так, то ли излишняя строгость, или … в общем, трудно описать это словами.
НеЕвграф Иванович побарабанил пальцами по столу.
- Мы с Олей взяли тебя в возрасте 4 недель из детского приюта.
Надо же, подумал я. Четыре недели! А сам смотрю ему в глаза. А он их отводит.
- Ты не удивлен? – спросил он, все-таки посмотрев на меня, но не в глаза, а в переносицу, что очень нервирует людей, но я уже давно научился ему отвечать тем же.
- Удивлен, - сказал я, тем же ровным голосом.
Он смешался. Зато пошевелилась Ольга Амброзиевна.
- Сынок… НеМиша, мы дали тебе все что могли.
- Да-да, - сказал я. – И я вам благодарен за это. Теперь я знаю. Но что это меняет?
- Ничего.
- Отлично. Что-нибудь еще?
- Нет, - сухо сказал НеЕвграф Иванович.
- Можно идти?
- Да.
И я ушел. Ну а что я еще мог сказать?
Но подобное поведение я мог позволить себе только раз. И НеЕвграф Иванович это проглотил.
Хорошо.