То было время величайшего волнения и подъема. Вся страна рвалась в бой — шла война, в груди всех и каждого горел священный огонь патриотизма; гремели барабаны, играли оркестры, палили игрушечные пистолеты, пучки ракет со свистом и треском взлетали в воздух; куда ни глянь — вдоль теряющихся вдали крыш и балконов сверкала на солнце зыбкая чаща флагов; каждый день юные добровольцы, веселые и такие красивые в своих новых мундирах, маршировали по широкому проспекту, а их отцы, матери, сестры и невесты срывающимися от счастья голосами приветствовали их на пути; каждый вечер густые толпы народа затаив дыхание внимали какому-нибудь патриоту — оратору, чья речь задевала самые сокровенные струны их души, и то и дело прерывали ее бурей аплодисментов, в то время как слезы текли у них по щекам; в церквах священники убеждали народ верой и правдой служить отечеству и так пылко и красноречиво молили бога войны ниспослать нам помощь в правом деле, что среди слушателей не нашлось бы ни одного, который не был бы растроган до слез. Это было поистине славное, удивительное время, и те немногие опрометчивые люди, которые отваживались неодобрительно отозваться о войне и усомниться в ее справедливости, тотчас получали столь суровую и гневную отповедь, что ради собственной безопасности почитали за благо убраться с глаз долой и помалкивать.

Настало воскресенье — на следующий день войска выступали на фронт; церковь с утра была набита до отказа, здесь же находились и добровольцы, чьи юные лица горели в предвкушении ратных подвигов; мысленно они уже были там — вот они наступают, упорно, все быстрее и решительнее, стремительный натиск, блеск сабель, враг бежит, паника, пороховой дым, яростное преследование, капитуляция! — и вот они снова дома: вернулись с войны закаленные в боях герои, долгожданные и обожаемые, в золотом сиянии победы! С добровольцами сидели рядом их близкие, гордые и счастливые, вызывая зависть друзей и соседей, не имевших братьев и сыновей, которых они могли бы послать на поле брани добыть отчизне победу или же пасть смертью храбрых. Служба шла своим чередом: священник прочел военную главу из Ветхого завета, потом первую молитву; загудел орган, сотрясая здание; молящиеся поднялись в едином порыве, с бьющимся сердцем и блестящими глазами, и в церкви зазвучал могучий призыв:

Господи, грозно на землю взирающий,

Молнии, громы послушны Тебе!

Затем последовала «долгая» молитва. Никто не мог бы припомнить ничего равного ей по страстности и проникновенности чувства и по красоте изложения. Просили в ней больше всего о том, чтобы всеблагой и милосердный Отец наш оберегал наших доблестных молодых воинов, был бы им помощью, опорой и поддержкой в их подвигах во имя отчизны; чтобы Он благословлял их и охранял в день битвы и в час опасности, держал их в своей деснице, дал им силу и уверенность и сделал непобедимыми в кровавых схватках; чтобы помог Он им сокрушить врага, даровал им, их оружию и стране вечный почет и славу…

В эту минуту в церковь вошел какой-то пожилой незнакомец и неторопливо, бесшумной поступью направился по главному проходу к алтарю. Глаза его были устремлены на священника, высокую фигуру облекала одежда, доходившая до пят, и седые волосы пышною гривой падали на плечи, обрамляя изборожденное морщинами лицо, неестественно, даже мертвенно — бледное. Все с недоумением смотрели на него, а он, молча пройдя между скамей, поднялся на кафедру и выжидающе стал рядом со священником. Смежив веки и не догадываясь о присутствии незнакомца, священник продолжал читать свою волнующую молитву и закончил ее страстным призывом: «Благослови наше воинство, даруй нам победу, Господи Боже наш, отец и защитник земли нашей и оружия!»

Незнакомец дотронулся до его плеча, жестом приказал ему отойти, — что изумленный священник не замедлил исполнить, — и занял его место. Несколько мгновений он сурово оглядывал потрясенных слушателей, и глаза его горели призрачным огнем, потом низким, глухим голосом начал:

— Я — посланец престола, несущий вам слово Господне!

Прихожане стояли как громом пораженные; незнакомец если и заметил их испуг, то не обратил на него ни малейшего внимания.

— Всевышний услышал молитву своего слуги, вашего пастыря, и готов ее исполнить, если таково будет ваше желание после того, как я, Его посланец, разъясню вам ее смысл, точнее — полный ее смысл. Ибо, как и во многих других людских молитвах, вы, сами того не подозревая, просите о неизмеримо большем, чем вам кажется, когда вы молитесь, — если, конечно, вы заранее все не обдумали.

Слуга Божий и ваш прочел молитву. Подумал ли он, прежде чем прочитать ее? И одна ли это молитва? Нет, их две: одна — которую он произнес вслух, и другая — которой не произнес. И обе достигли ушей Того, кто слышит все просьбы — высказанные и невысказанные. Поразмыслите над этим — и запомните. Если станете просить благословения своим делам и поступкам, будьте осторожны, ибо в эту минуту вы непреднамеренно можете навлечь проклятье на своего соседа. Если вы молитесь о ниспослании дождя, ибо он нужен полям вашим, — тем самым вы, быть может, молите о бедствии для соседа, чья земля не нуждается во влаге и дождь только испортит ему урожай.

Вы слышали молитвы вашего слуги — ту ее часть, которую он произнес вслух. Господь послал меня к вам, чтобы я облек в слова другую ее часть то, о чем пастор и все вы в глубине сердца молча молили его. Не разумея и не думая о чем молите? Дай Бог, чтобы это было так. Вы слышали, слова: «Даруй нам победу, Господи Боже наш!» Этого достаточно. Вся молитва, которую вы произносили здесь вслух, заключена в этих многозначительных словах. Уточнения излишни. Моля о победе, вы молили и о многих не упомянутых вами следствиях, которые сопутствуют победе, должны ей сопутствовать, не могут не сопутствовать. И вот до слуха Отца нашего небесного дошла и невысказанная часть молитвы. Он повелел мне облечь ее в слова. Внемлите же!

Господи Боже наш, наши юные патриоты, кумиры сердец наших, идут в бой — пребудь с ними! В мыслях мы вместе с ними покидаем покой и тепло дорогих нам очагов и идем громить недругов. Господи Боже наш, помоги нам разнести их солдат снарядами в кровавые клочья; помоги нам усеять их цветущие поля бездыханными трупами их патриотов; помоги нам заглушить грохот орудий криками их раненых, корчащихся от боли; помоги нам ураганом огня сровнять с землей их скромные жилища; помоги нам истерзать безутешным горем сердца их невинных вдов; помоги нам лишить их друзей и крова, чтобы бродили они вместе с малыми детьми по бесплодным равнинам своей опустошенной страны, в лохмотьях, мучимые жаждой и голодом, летом — палимые солнцем, зимой дрожащие от ледяного ветра, вконец отчаявшиеся, тщетно умоляющие Тебя разверзнуть перед ними двери могилы, чтобы они могли обрести покой; ради нас, кто поклоняется Тебе, о Господи, развей в прах их надежды, сгуби их жизнь, продли их горестные скитания, утяжели их шаг, окропи их путь слезами, обагри белый снег кровью их израненных ног! С любовью и верой мы молим об этом Того, кто есть источник любви, верный друг и прибежище для всех страждущих, ищущих его помощи со смиренным сердцем и покаянной душой. Аминь.

(Помолчав немного.) Вы молились об этом; если вы все еще желаете этого — скажите! Посланец Всевышнего ждет.

Впоследствии многие утверждали, что это был сумасшедший, ибо речь его была лишена всякого смысла.

The War Prayer, 1905.

Впервые напечатано в 1923 году.

Добро и зло

Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой — душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной
Весь солнца лик ты узнаешь,
Так слитно в глубине заветной
Всё мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага:
Согнись над роковым трудом —
И мир свои раскроет блага;
Но быть не мысли божеством.

И даже в час отдохновенья.
Подъемля потное чело,
Не бойся горького сравненья
И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни
Познать дерзаешь ты как бог,
Не заноси же в мир святыни
Своих невольничьих тревог.

Пари всезрящий и всесильный,
И с незапятнанных высот
Добро и зло, как прах могильный,
В толпы людские отпадет.


14 сентября 1884

https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%...B7%D0%BB%D0%BE_(%D0%A4%D0%B5%D1%82)

https://www.youtube.com/watch?v=K4R...H9ai8t3RiKaCNKB
Вот смотри Шура. Твой дед дошел до партийца, сам же знаешь кем их считал народ (ну это дело личное каждого). И все он вроде получил. А мой дед воевал с Японцами. Получил тяжелейшие ранения. Его перевели через всю страну служить на дальний восток. Там у него родилось много детей. Потом они переехали на свою родину. Ему конечно правительство тоже дало очень большую площадь. Но вариант был один. Дали пятикомнатную огромную квартиру в единственном подобном доме. и подарили машину Победа с гаражом. Как ни как у него орден Красной звезды (надеюсь ты хоть понимаешь, что это за орден?) и вся грудь в медалях. Так вот ему стоило наиогромнейших усилисй, что бы помочь дочерям, которые уже двое вышли замуж. Он смог разменять квартиру и выделить двум дочкам по отдельной квартире. Потом сыну кое как помог. Но не у всех все гладко получилось с жильем. А сам он умер потом от тяжелой болезни, сказались раны. И до смерти работал на трех работах. Он профессионально водил машину и сам организовал автошколу. Его знал и уважал весь город. Больше ему подачки государство не делало. Он всегда говорил, что дети мои не будут голодные и работал по 20 часов в сутки. Вот и сравни Шура....
А кстати сам дедушка из очень зажиточной семьи. Мои прадед и прабабушка были как потом говорили кулаками. То-есть у них была огромная ферма и работало куча народу. Люди там все спивались и они их приглашали на работу за еду, что бы они просто не пили. Пришла ебаная советская власть и все у них отняла. Эту власть кстати там на замле все возненавидели потом. Потому как все селенья просто спились.

Божечки, это просто прекрасно.
Я меня слезы умиления выступили.
Хочется посмотреть на человека чтобы просто понять как такие выглядят.

"С первого мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность "великой " русской революции... Боже, как это было гадко! Так гадко, что стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому ещё более злобное бешенство. - Пулемётов бы сюда! Да, да, пулемётов... Только язык пулемётов доступен уличной толпе,только свинец может загнать обратно в его берлоги вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы, этот зверь был...Его величество русский народ!" (В.В.Шульгин. Дни.)

Подобрав усталыми в бою руками груды золота, я стремительно крался всё выше и выше в подвал, стараясь не наступать по хрустнувшим веткам. Вдруг из под воротни вышагнула девушка слепящей красотой. В её глазах цвета крупных сверкающих брильянтов горел немой вопрос мне. Из ножен, скрытно завязанных на внутренней стороне бёдер, которые я отобрал у на входе убитого орка, я выхватил боевой серп. Он азарил вокруг хищным изгибом отблеска и я вскричал:

- Кто ты, прекрасная незнакомка, преградив мне мой путь?

- Нет у тебя пути, - зловеще произнёс её рот, кривой от призрения, - графоман хренов!

***

В худой котомк поклав ржаное хлебо,
Я ухожу туда, где птичья звон,
Я вижу над собою синий небо,
Косматый облак и высокий крон.

Я дома здесь. Я здесь пришел не в гости.
Снимаю кепк, одетый набекрень.
Веселый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотворень.

Зеленый травк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется рука,
И я шепчу дрожащие губами:
"Велик могучим русский языка!"



А.Иванов

***

Вспыхает небо, разбужая ветер,
Проснувший гомон птичьих голосов.
Проклинывая все на белом свете,
Я вновь брежу в нетоптанность лесов.

Шуршат зверушки, выбегнув навстречу,
Приветливыми лапками маша:
Я среди тут пробуду целый вечер,
Бессмертные творения пиша.

Но, выползя на миг из тины зыбкой,
Болотная зеленовая тварь
Совает мне с заботливой улыбкой
Большой Орфографический словарь.

С причала рыбачил апостол Андрей, а спаситель ходил по воде
И Андрей от картины такой офигел, он такого не видел нигде
И Андрей закричал "Я покину причал! Если ты мне откроешь секрет"
И спаситель ответил "Спокойно, Андрей! Никакого секрета здесь нет"

Видишь там на водееее
Толстый слой вещества
Этот слой называется лед
Он лежит на водеее
Уже месяца два
Зима на дворе, зима на дворе, зима на дворе
Идиот

«Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас вступить в управление государством.. Но мы [...] требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, т. е. к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту».

"Удержат ли большевики государственную власть", 1917.

В детстве смотрел программу посвященную криминальным новостям нашего города. А в 90-е это был тот еще треш и содомия. Изнасилованная и убитая девушка, оставленная на скамейке у детского сада. Расстрелянный бизнесмен вместе семьей. И так далее. Но особенно врезалась в память другая история. 16-летнюю девушку, возвращавшуюся из клуба домой, убили в самом центре города. Удар ножом в сердце. Худенькая, хрупкая фигурка, распотрошенная сумочка рядом... в которой было десять рублей. Когда этого урода поймали, по горячим следам (кстати, вопреки шаблонам не наркоман или алкаш, совершил убийство в трезвом состоянии), поразила его простота:

- Почему убил девушку?

- Не хотел чтобы позвала на помощь.

- Жалеете о содеянном?

- Да, жалею что денег было мало.

Когда начинают говорить о цене жизни или "благостных 90-х" почему-то сразу же вспоминаю эту историю. Историю девушки, которой жить и жить, да убитой просто так, за 10 рублей.

Чтобы Иисус больше не мог изгнать торговцев из храма, торговцы решили построить свои.

Десять психологов маски стали мерять,
Один с ней сросся намертво, и их осталось девять.

У девяти психологов совет клиенты просят,
Один стал управлять... и их осталось восемь.

Восемь психологов найти не могут тем,
Один стал агрессировать, и их осталось семь.

Семь психологов привыкли слушать лесть,
Один стал зазнаваться, и их осталось шесть.

Шесть психологов хотели всё понять,
Один из них всё понял, и их осталось пять.

Пять психологов гештальт закрыть решили,
Один в нём сам закрылся, и стало их четыре.

Четыре психолога узнали НЛП(и),
Один стал президентом, и их осталось три.

Решили три психолога, что Хорни не права,
Один от стресса запил, и их осталось два.

Был первый когнитивщиком, второй - позитивист,
В профессиональном плане их судьбы удались.

Напрасный труд!
Нет, их не вразумишь:
Чем либеральней, тем они пошлее;
Цивилизация для них фетиш,
Но недоступна им её идея.

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда,
Не слуги просвещенья, а холопы.

Федор Тютчев