Фрейд был вполне откровенен только в одном фрагменте – когда назвал единственным эффективным лекарством от истерии penis normalis, т. е., в переводе с латыни, обычный хуй. В остальном фрейдизм являет собой компромисс с викторианством и зияет глобальным несоответствием между сексуальной природой невротических проблем, отныне получившей официальное признание, и платоническими беседами в кабинете психоаналитика, которые, по мысли Фрейда, должны эти проблемы решать. По логике вещей, истеричка должна обращаться не к психоаналитику, а к жиголо (если только их функции не совмещены в одном лице). Но это же так аморально! И к тому же, так невыгодно для кошелька психоаналитика. Пристрастие Фрейда к укладыванию пациенток на кушетки весьма символично, что он, по-видимому, и сам прекрасно сознавал.

Теория детской сексуальности, до сих пор вызывающая бури гнева у блюстителей нравственности, служит на самом деле компромиссу с викторианством. Фрейд, как известно, лечил переносом, т. е. замаскированным воспроизведением патогенной ситуации в кабинете психоаналитика, преследующем целью сформировать (благодаря взаимодействию с аналитиком) более конструктивные поведенческие реакции. В "рациональную" психотерапию он не верил, ибо понимал огромное значение подсознательных факторов человеческого поведения, да и в практическом опыте имел возможность разочароваться в эффективности чисто интеллектуального психоанализа. Но перенос реальной сексуальной ситуации может быть конструктивно переработан только в одном случае – когда эта ситуация достигает в психоаналитическом воспроизведении логического завершения, т. е. полового акта. Поэтому реальную сексуальность Фрейд заменил "детской", невинность которой позволяла психоаналитику избежать подобных трудовых подвигов и заменять их более невинной ролевой игрой в "отцов и детей". Таким образом, десексуализация психоанализа не является, вопреки Маркузе, новшеством неофрейдистов, но исходит от самого Фрейда. В каком-то смысле неофрейдисты даже сексологичней своего учителя, ибо требование работать над актуальными (т. е. взрослыми), а не прошлыми (т. е. детскими) проблемами фактически выдвигает сексуальные отношения на более важный план. Каким образом неофрейдисты ухитрились подать дело противоположным образом – заслуживает удивления, восхищения и обстоятельного анализа. Но этот парадоксальный диссонанс не случаен, а наоборот, логичен, ибо в противном случае психоаналитикам пришлось бы срочно менять профессиональные навыки. По той же причине неофрейдисты стали отказываться от переноса в пользу давно дискредитировавшей себя "рациональной" терапии. Приемлемый в формате кукольного театра, перенос оказался неуместен на серьёзной драматической сцене.

Есть, однако, существенная разница между Фрейдом и его современными наследниками. По своему времени фрейдизм был революционен (и поэтому скандален). В нынешней, значительно оздоровившейся социальной среде, те же сидеи становятся регрессивными и репрессивными, обскурантистскими и смешными. Фрейдизм, бывший некогда протестом против викторианства, превращается в его последний реликт, замаскированный былой либеральной репутацией.