Бабушкин день рождения мы праздновали 9 мая. В паспорте было записано какое-то там июня, но бабушка всегда говорила, что в паспорте запись неправильная - и день рождения неправильный, и год. А какой на самом деле - неизвестно. Бабушка была из бедной семьи, и ее рождение нигде не было официально зарегистрировано. Но что родилась она никак не позже 1912 года - это, бабушка говорила, точно. Потому что она очень хорошо помнила, как зимой 1919 года, когда в городе вспыхнул белобандитский мятеж, ее, бабушку, увозили из города в санях, боясь погромов.
Зато дедушка происходил из довольно зажиточной семьи. Ему это всю жизнь аукалось. Причем от бабушки. Когда он робко интересовался, почему на ужин опять котлеты, бабушка язвительно осведомлялась: "А тебе что, нэпман, марципанов захотелось?". Почему именно марципанов - Бог весть. Впрочем, жили они всю жизнь в согласии и друг к другу, на самом-то деле, относились крайне бережно. Несмотря на дедушкино нэпманское и бабушкино пролетарское происхождение.
Дедушка был ниже бабушки на полголовы и младше на пять лет. Почему-то эта цифра - пять лет - стала в нашей семье чем-то вроде семейной традиции. Младший мамин брат младше ее на пять лет. Мой отец тоже. Между мной и сестрой разница - пять лет. Между детьми маминого брата - тоже. Между мной и любимым мужчиной... ну, вы понимаете. Семейную традицию нарушила только моя младшая сестра. Она и ее муж родились не только в один год, но и с разницей в один день. Это здорово помогает экономить на семейных днях рождения. Правда, после сестра все же исправилась, и разница в возрасте между ее детьми - все та же, семейная.
Будучи всю жизнь журналистом, дедушка пламенно обожал газеты. И не позволял их выбрасывать... ну, насколько это позволяла бабушка. Вокруг его письменного стола вечно громоздились стопки газет. Когда бабушке требовались газеты на хозяйственные нужды, она потихоньку потаскивала газеты из стопок - там, где пониже. Потом дедушка обнаруживал пропажу и устраивал скандал. Кажется, он знал каждую газету в лицо.
С этими газетами был связан забавный случай. Вернее, с крысами. Крысы завелись в нашем старом доме на тихой улице Минской. Был 1948 год, и крысы жрали все. Буквально. Несмотря на то, что сожрать в доме с двумя детьми, идейным мужем и женой домохозяйкой было мало что. Тем не менее крысы жрали. Как-то дедушка уселся за письменный стол и ненароком притронулся к любимой стопке с газетами, выраставшей почти до потолка. Стопка с тихим бумажным шорохом осыпалась на пол. Крысы выжрали ее изнутри, причем практически доверху. Как?!
Сразу после этого святотатства крысы совершили другое - сожрали конфеты "подушечки" из вазочки, которая стояла в наглухо запертом шкафу. Эти конфеты выдавались детям строго по воскресеньям, по штучке на облупленный нос, и такого бабушка не могла простить. Она пошла в магазин и купила крысоловку. То есть, это она так думала, что крысоловку. Истина обнаружилась ночью, когда вся семья проснулась от совершенно дикого грохота. кое-как зажгли свет - и увидели, что по комнате одурело носится громадная крыса с крысоловкой на хвосте. Кроме хвоста, впрочем, туда бы больше ничего и не влезло, потому что ушлый продавец всучил неопытной бабушке мышеловку.
Чем закончилась эта история не помню, а вот дедушкина страсть хранить не только газеты, но и все-все-все получила неожиданное продолжение уже в моем отрочестве, когда, роясь в дедушкином столе, я нашла несколько пленок. Старых. Непроявленных. В черных глухих коробочках.
Мамин двоюродный брат был страстный фотограф, и я тоже одно время увлекалась этим занятием. Я помчалась к нему, одолжила увеличитель и устроила в ванной комнате затемнение, надолго блокировав от семьи совмещенный санузел. Семья героически терпела и ждала. Я была почти уверена, что пленки давным-давно засвечены, и когда пошли четкие кадры...
Молодая мама с подружками. В саду, под сиренью. В парке. У молодой мамы была удивительная улыбка. Летящая. И глаза сияли. А бабушка там была помоложе, но все такая же - с неизменной горькой морщиной между бровей, незаметная, тихая, незаменимая. Бабушка была обыкновенная, но мама... ах, какая была мама! Она смотрела на меня и улыбалась из прошлого. Шел 1957 год. До меня было еще семь лет.

Впрочем, я вполне могда бы родиться и года на три раньше, но это уже другая история (с).