На одной из фотографии в старом семейном альбоме - фотографий, которые посылались дедушке на фронт, а потом вернулись вместе с ним с войны - бабушка и мама. Бабушка почти такая же, какой ее помню я, только волосы темные, но все та же, привычная морщина на лбу, глубокая, горькая поперечная морщина. Она есть на всех фотографиях, иногда мне казалось, что бабушка с ней родилась. Мама восьми лет от роду, коротко стриженная, худая, глаза в пол-лица и тонкая шейка. На обороте фотографии было написано бабушкиной рукой: "Друг на друга мы похожи, посмотри на наши рожи". И они в самом деле были очень похожи. У них были совершенно одинаковые, очень взрослые взгляды.
Эта фотография была сделана незадолго до того, как бабушка с детьми выехала из эвакуации в Москву. Ей помог в этом муж двоюродной сестры, генерал НКВД. А может, он был тогда и полковником, во всяком случае, его шинель и папаха произвели на маму неизгладимое впечатление. Равно как и квартира московских родственников, и соседи по лестничной клетке - уже совершенно точно генеральская семья. Мама, впрочем, тоже ухитрилась произвести на них неизгладимое впечатление, подучив генеральскую дочку, свою ровесницу, быстро-быстро повторять слово "поезда". Получилось такое, что интеллигентную генеральшу ввергло в шок, и, быть может, отчасти поэтому мама не осталась погостить у благополучных родственников, а поехала с бабушкой в недавно освобожденный Гомель.
О городе зимой 1943-44 года у мамы остались два очень четких воспоминания. Первое - как они, сойдя с поезда, вышли на привокзальную площадь и увидели проспект Ленина, одну из главных улиц Гомеля, которая протянулась от вокзала до самого парка. Проспекта не было. До самого парка тянулись занесенные глубоким снегом развалины, и среди них одиноко торчал Дом Коммуны - первое, можно сказать, высотное здание в Гомеле, во всяком случае первое, где были установлены лифты. Снежные холмы над развалинами - и этот дом. Говорят, вообще единственный уцелевший дом в городе.
И, другое, что ярко запомнилось маме - что снега той зимой вообще было невероятно много, и они, дети, взахлеб, днями напролет катались со снежных гор - этих самых развалин.
А бабушка рассказывала, как, увидев все это, она почти бегом бросилась к тому самому Дому Коммуны, рядом с которым, на тихой улице Минской, был наш деревянный домик. Минская тоже была вся разрушена, но дом, что самое удивительное, уцелел. И даже сад уцелел. И бабушка пять минут стояла, и смотрела на этот одинокий домик с садом, и только через пять минут поняла, что плачет.
Я родилась в этом доме и там прожила первый год своей жизни. Я даже смутно помню этот дом, хотя мама считает, что это невозможно и что я все выдумываю. Когда мне сравнялся год, мы переехали в новенькую "хрущевку", а дом снесли. Но сад остался. И в детстве я, бегая дворами к Дому Коммуны в магазин, порой срывала с дичающей яблони яблоко или подбирала в лопухах перезрелую сливу. И сама себе говорила: "Это из нашего сада".
Одна из моих любимых фотографий - мама лет семнадцати в этом самом саду пригибает к себе цветущую яблоневую ветку и счастливо смеется...