Ткнули тебя в бок, и лежишь. А они руки вытерли, и вон уже каблуков не слыхать. А в тебе литр белого да пять литров красного, и текло рекой белое за длинным столом, а теперь из-под тебя красное лужицей набегает, и темнеет лужица, и темнеет улица, и белеют пальцы твои под синим плащом. Который ты вчера не торгуясь взял. Который сразу надел и красивый дальше пошел через шумный базар на широкий проспект, где есть на кого и себя кому. И они не на плащ твой новый глядели, не на часы твои золотые пялились, а от глаз твоих спотыкались, и под взглядом твоим внутри юбок своих потели. Сильный да ладный, молодой да здоровый, и все что хочешь — перед тобой. А когда вот так вот лежишь, и когда стемнело совсем, и когда хрипеть прекратил — мешок с ногами, предмет неясный, что-то выпуклое на чем-то ровном. Двадцать семь тебе было до того, как стоять не смог. Двадцать семь дышал, смеялся и мускулами играл, а сегодня под тополями после малого разговора, без соплей, без драки, без каких-либо вариантов — в бок. И ушли. А ты за стенку схватился. Но не было стенки. Ты падать-то не хотел бы. Но тянет земля. И лег. Боль — это когда убили тебя, а ты еще жив. Боль — она жива, пока ты живой. Боль — это тебе напоследок вместо слуха и зрения, осязания и обоняния, ощущение полноты смерти вместо полноты жизни. И лежишь. До самого до утра никто до тебя не дотронется. Пусто вокруг и тихо, и все что ни есть — ничье. Во всяком случае, не твое. И ты — не Серега больше, не Сашка и не Андрей. А просто кто-то. Кто кем-то был, да вот как-то вдруг перестал...
______________________________________________________________________________

Возьми меня за руку, мама, которой нет. Пойдем туда, куда меня привезли. Где лежу я, накрытый флагом, накрытый миной. Где стоишь ты, мама, и больше стоять не можешь. Где сотни глаз, и пахнет хвоей, и собирается дождь, и посреди двора не сын твой на табурете сидит, а на четырех сразу длинный мой ящик стоит — я снова здесь, снова твой, снова рядом. А мина, мама — это кусок железа такой. Такой, что слышно сначала, когда летит, потом горячо, потом больно, потом тихо и все равно. А смерть, мама — это такое утро в бору. Когда медведь по сосне ползет, когда грачи прилетели и серый волк куда-то бежит. Когда все есть, но кого-то нет, когда все будет, но уже не с тобой, когда ты — это всего лишь обрывок крика и обрывок плоти в зеленом красном сукне...

отредактировано: 21-02-2004 23:46 - БГВ