М-дя. Видела Синего Мастера. Неспешно гуляли в районе, который, как известно, большая коммуналка - кого только не встретишь. Вот скажите мне, откуда в Москве столько народу? И куда они все зимой деваются? Люди, пора на дачу! Отдыхать! К морю! А то шляются толпы по улицам, лавочек свободных нет. Ну, то есть, одну мы таки нашли, но легче от этого не стало: на моих штанах отчетливо выделялась белая краска. Пришлось идти домой к Синему Мастеру, благо живем рядом, и отчищать эту гадость уайтспиритом. Штаны теперь дюже вонят этим самым спиритом, зато чистые. По дороге сочиняли куплеты по примеру песенки "У Пегги жил веселый гусь"
читать подробнее

Вот некоторые образчики нашего творчества (самые запомнившиеся, потому как сочинено их было немерено, а диктофона с собой, как всегда, не было...)

У Пегги свин зеленый жил,
болел болезнью модной "сплин"
Ах, до чего занудлив был!
Спляшем, Пегги, спляшем.

У Пегги слон веселый жил,
кого-то попой придавил,
Ах, до чего тяжелый был!
Спляшем, Пегги, спляшем.

У Пегги жил персидский кот,
Заглядывал всем дамам рот,
Ах, до чего нескромный кот!
Спляшем. Пегги, спляшем.

У Пегги жил один маньяк,
Варил пельмени кое-как
И тем он запивал коньяк.
Спляшем, Пегги, спляшем.

У Пегги пол весь был в песке
И муж ходил в одном носке.
Ах, до чего дыряв носок!
Спляшем, Пегии, спляшем.
(не в рифму, знаю)

Вот. Этой забавы мне надолго хватит - составлю поэму под названием "Магический дурдом".

Поэт один у Пегги жил,
Вот это все он сочинил,
Его народ почти прибил.
Спляшем, Пегги, спляшем.

Elvi, мое почтение и низкий поклон

Если я буду снегом,
я растаю.
Если я буду бумагой,
я сохраню эти строки.
Если я буду цветком,
я подарюсь тебе.
Если я буду временем,
я развернусь.
Если я буду крылом,
то твоим.
Если я буду ветром,
я приду с юга.
Если я буду звуком,
это будет твой голос.
Если я буду цветом,
это будут твои глаза.
Если я буду злой,
я закрою дверь.
Если я буду улыбкой,
то только тебе.
Если я буду мечтой,
то несбытной.
Если много думать,
можно заключить абсурдность своих дум.
Если не задумываться вовсе,
абсурдным станет существование.
Если слишком быстро падать,
то можно этого не заметить.
Если закрыть глаза,
мир умрёт.
Если любить,
то ни за что.
Если бежать,
то к.
Если ты уйдёшь,
мне будет некуда идти.
Если ты улыбнёшься,
станет теплее.
Если я захочу плакать,
я прогоню тебя.
Если я стану нужна тебе,
ты будешь говорить со мной чаще.
Если ты меня полюбишь,
мне станет теплее.
Если утро придёт с рассветом,
значит лето придёт с уходом холода и талой воды.
Если я умру,
ты будешь плакать обо мне.
Если ты умрёшь,
некому будет плакать обо мне.
Если он говорит — это чёрный, а она говорит — это белый,
то на самом деле — это красный.
Если остановить время,
не к чему будет стремиться.
Если остановить время,
нечего будет бояться.
Если остановить время,
не от чего будет бежать.
Если остановить время,
умрёт надежда.
Если не дышать,
можно обязательно умереть.
Если продолжать дышать,
и в этом случае можно умереть.
Если в темноте нет проблесков,
сложно найти в ней темноту.
Если упадёт потолок,
это будет уже пол.
Если сон не понравился,
это реальность.
Если, открыв глаза, сон не прекратился,
значит, его не было.
Если тебе темно,
включи свет.
Если тебе темно,
дождись дня.
Если тебе темно,
открой окно.
Если тебе по-прежнему темно,
просто открой глаза.

Если я буду солнцем,
я буду светить только ему.
(с)

Меня гонят в магазин за молоком. Аргументирует мама это тем, что ей нечего надеть. Она бы еще сказала, что ей красится долго! Поражаюсь я на нее иногда...

Current music: а нетути
Состояние: ехидное

Я шел по метро, босой и пьяный. Куда шел? Откуда? Зачем? Не помню… Почему босой? Были ведь на мне казаки. Точно помню, были. Куда делись? Сняли, пропил, оставил на память, забыл надеть, выходя из дома? И как я попал в метро? Карточки нет, студенческого проездного нет… А я вообще учусь где-нибудь? Не помню…
Косуха болталась за спиной, ногам было холодно. Почему я так напился? Пил… Что пил? Не помню. Помню, что пил один. Почему же я так напился? Почему пил один? Где пил? Как, все-таки, оказался в метро? И что это за станция? Что это вообще за город?
Я остановился перед витражом, тупо смотрел на него. Я мучительно пытался вспомнить, как меня зовут. Но не вспоминалось что-то… Я почесал в затылке. Кличка тоже ускользала из памяти. Что-то укололо самую чувствительную часть тела (вообще-то спину., а не то, что вы подумали). Я обнаружил за спиной розу, заткнутую за пояс. Вытащил, поднес к глазам. Увядшая белая роза. Вот же дебил – почему-то подумал я, пожал плечами и сунул розу обратно.
Я пошел к выходу из метро. Я опять пытался что-нибудь вспомнить, ну хоть что-нибудь… Плохо получалось. Просто отвратительно, честно говоря, получалось.
Ведь был у меня пояс… - думал я, поднимаясь по остановившемуся эскалатору. – И висело на нем что-то… Что висело? Шпага? Ну нет… Топор? Меч? Меч?! Меч не на поясе висел, меч был за спиной… Что же висело на поясе? Не помню…
А где мой паспорт? – была моя следующая мысль. – И почему менты не пристают? И, выходя в дверь с надписью "вход", я снова попытался вспомнить, почему же я так напился… Безуспешно. На улице были теплые вечерние сумерки, пахло приближающимся дождем. Я остановился рядом с колонной, искал сигареты в карманах вытертых джинс. Не нашел. Ничего не нашел. Проверил карманы косухи, нашел упаковку презервативов, жвачку. Паспорт на чье-то (мое? Не мое?) имя с чужой фотографией. Пачку красного Мальборо и дешевую зажигалку. Закурил и пошел, куда глаза глядят. Глаза глядели прямо, потом налево. Обрывки мыслей цеплялись друг за друга.
Помню, был у меня брат… Где он теперь? Помню, спросили меня, где брат мой, а я ответил, что не сторож я брату своему… Когда спросили? Кто? Где? Не помню…
Помню, носил я белый плащ с кровавым подбоем… Где теперь плащ? Порвался. И собака у меня была. Где она теперь? Не помню. Или это не со мной было?
Из подворотни донесся собачий вой вперемешку с запахом розового масла. Тьфу, вот же гадость! – Я поморщился и ускорил шаги. – Никогда не любил этот запах.
Помню, жил я в каком-то странном городе. Носил тюрбан и все время с кем-то дрался… С кем? Зачем? Что защищал? Не помню…
Навстречу мне шла мятая шляпа. Вернее, человек в мятой шляпе. Помню, видел я его где-то… Даже знаком был. Шляпа скользнула по мне взглядом. Отшатнулась, ускорила шаги. До меня донеслось неразборчивое бормотание: "Привидится же такое…"
Помню, однажды я ушел из дома и до сих пор так туда и не вернулся. Как меня зовут? По-разному зовут.. Не помню. А иногда не зовут, сам ухожу…
Я сидел в каком-то парке на качелях и смотрел на бывшую танцплощадку. Курил. В пачке осталась одна сигарета. Качели скрипели, ноги чиркали по земле. Зачем я вырос таким длинным?
Встал с качелей. Куда-то пошел. Куда? Зачем? Ноги сами пошли, я не мог оставаться на месте. Да и не хотел.
Ноги остановились напротив сбербанка. Я смотрел на смутное отражение в стекле. Вытертые джинсы с бахромой внизу, растянутая, полинявшая футболка, растрепанные светлые волосы… Косуха… Где косуха? Оставил на память этому странному городу. Вместе с паспортом, сигаретами и зажигалкой. Ну и фиг с ним. Не жалко. Что-то еще было странное в моем отражении…
Глаза. Один черный, другой зеленый. Линза выпала? Если линза, то какая? Черная? Зеленая? Отражение растерянно моргало, отражение чесало репу, отражение переминалось с ноги на ногу, отражение плюнуло и ушло куда-то. А я остался стоять перед окном сбербанка, в котором отражался только окружающий пейзаж. Я вспомнил, что это все-таки были мои глаза. Какие есть, зато свои.
Я повернулся, перешел дорогу и зашел в какой-то двор. У качелей на детской площадке стояли трое. Две девушки и парень. Я подошел, попросил сигарету. Получил Вирджинию, прикурил от зажигалки, как две капли похожей на мою (даже царапина на том же месте!), присел неподалеку на корточки. Прислушался. Компания говорила громко, смеялась, но я ничего не понял. По отдельности слова были вполне понятны, а собранные во фразы, образовывали какую-то бессмыслицу. Я кидал камешки через плечи себе за спину. Докурил, встал, попросил еще сигарету, получил в подарок зажигалку (другую… не такую, как моя…) и пошел дальше.
Я опять очутился в каком-то парке. Уже стемнело. Я шел, прячась от пятен фонарного желтого света. Терпеть не могу электрического света. То ли дело газовые фонари… Или свечи…
Очередные качели. Притягивает меня к ним, что ли? Салиться не стал. Из принципа. Стоял рядом, курил. Хотелось пить. Рядом заманчиво поблескивала лужа. Я встал на четвереньки. Пил жадно, лакая воду языком, как собака, захлебываясь, отфыркиваясь, разбрызгивая вокруг капли, распугивая бабушек с младенцами (а что они тут, собственно, делали в такое время?).
Кто же я все-таки? И что это за город? Не знаю где я жил, но не здесь, точно… Надо было спросить тех троих во дворе… А… Вон они идут мимо входа… Мимо… Мимо… Мимо… Я вскинул голову и завыл на равнодушную луну, ухмыляющуюся у себя в вышине. Вышел из парка, пошел следом. Зачем? Не знаю. Лю-юди! Где вы?! И где я?!
От парка шли прямо, потом налево… Шли долго. Трое впереди не оборачивались. Они с явным удовольствием что-то обсуждали, курили, напевали что-то вполголоса. Я плелся в десяти шагах сзади. Они не замечали меня. Или просто не обращали внимания. Правильно, кто я такой? Не помню…
Впереди образовался очередной парк. Но на этот раз, против обыкновения, я заметил вывеску. "Сад Эрмитаж". Не помню… Я шел по дорожкам, потеряв из виду компанию, за которой пришел сюда. Набрел на памятник. Почему-то казалось мне, что это памятник Гюго. Кто такой? Чем знаменит был? Не помню… Я всмотрелся в монумент и увидел у подножия свои казаки. Что они там делали? Как оказались? Не помню… Спросил у кого-то сигарету, закурил. Подошел к лавочке, сел, сфокусировал зрение. Кто я?! Зачем я здесь?! Люди, помоги-ите!!!
На лавочке напротив обнаружились три знакомые личности. Они молча смотрели в небо. Я тоже посмотрел туда… И начал исчезать.

***
Парень, сидевший на скамейке напротив, медленно растворился в воздухе.
-Что ж, может, хоть теперь он найдет свой настоящий паспорт? – меланхолично спросил вампир.
-А толку? Уж ты-то мог бы знать, что вот уж чего никогда не бывает в паспортах, так это настоящих имен.

Он сидел на грязных ступеньках одного из самых задрипанных трактиров этого захолустного городишки. Рваный плащ неопределенного (когда-то фиолетового) цвета. Глаза, меняющие цвет в зависимости от погоды, настроения и наличия денег в кошельке. Какой-то музыкальный инструмент в чехле. Лютня не лютня, гитара не гитара, лей не лей… Фигня какая-то, короче. Самому музыканту и вовсе было глубоко плевать на все названия, вместе взятые – играет, и ладно, и хорошо, и на фиг еще что-то надо?
Музыкант шевельнулся. Расчехлил инструмент. Все-таки лей… пятиструнный… Грустно уставился на облупленный гриф. Из чехла вывалился ворох разлохмаченной бумаги, ветер подхватил исписанные бледными чернилами, пожелтевшие листы и понес их куда-то. Музыкант безучастно провожал их взглядом. Тронул струны, сморщился, но настраивать инструмент не стал. Так и сидел, привлекая внимание давно привычных ко всему нищих. Снова тронул струны и снова передумал. Вздохнул, достал откуда-то из-под плаща новый лист, карандаш и начал что-то быстро писать. Зачеркивал, иногда застывал, уперев в небо не то укоризненный, не то вызывающий взгляд. Дописал. Перечитал, плюнул, проворчал, что дескать, для ярмарки сойдет и спрятал лист.
Дверь скрипнула и открылась, едва не задев музыканта. Из душного и дымного сумрака (почему-то в трактире окон не было) выполз, щурясь от солнечного света (совсем, между прочим, неяркого) и мотая головой… Кто-то. Тоже в плаще, еще более поношенном, чем у музыканта. Откуда-то из-под плаща (что у них всех там, склады, что ли?) доносилось слабое позвякивание. Этот кто-то мрачно оглядел музыканта, сел рядом, помолчал, потом проворчал, почти про себя.
- Музыкант?
- Менестрель – вздохнул певец.
- На ярмарку?
- И то… - музыкант снова вздохнул. – А ты?
- Шуты мы… Местные… - Шут мрачно покосился на менестреля. – Спой ты мне, менестрель, песню. У тебя новая есть, я знаю.
- Не. Нет у меня, шут, хороших песен. Ерунда всякая, для ярмарки – это сколько угодно. Но тебе ведь не это нужно?
- Не. Мне не это нужно. Есть у тебя песня. Спой, менестрель. Я заплачу. Ты не смотри, что плащ грязный и рожа опухла. У меня деньги есть, я заплачу.
- Иди ты со своими деньгами… - Музыкант подозрительно смотрел на шута. – Знаешь куда… - и на всякий случай отодвинулся. Чтоб, значит, если бить будут, убежать успеть.
- Знаю. Был там уже сегодня. Не пойду. Спой ты мне, менестрель. Плохо мне сегодня. Душно мне. Горько мне. Мне, шуту, не шутится сегодня.
- Мне, певцу, что-то не поется. И не пишется. Иди ты… шут… народ веселить… на площадь на центральную. – Шута перекосило. – А я тут посижу. Хорошо тут. Кабы еще не шлялись всякие.
- Спел бы ты… - Еще раз буркнул шут. – Или давай что ли ролями поменяемся, коли тебе не поется а мне не шутится… - музыкант посмотрел на него, как на сумасшедшего. Потом с отвращением посмотрел на свой лей. Прислушался к звону (чего уж там… бубенцы это звенят, бубенцы…). Снова плюнул.
- Ты чего мне крыльцо пачкаешь? – хмуро поинтересовался шут.
- Я? Тебе? Крыльцо? – Менестрель явно не понимал, что происходит, что говорят ему и что говорит он сам.
- Ну да. Работаю я здесь. Шучу, значит. Веселю почтеннейшую публику. А ты мне посетителей отпугиваешь. – Шут скорчил непередаваемую гримасу.
- Не, шут. – Менестрель явно думал о чем-то своем. – Не буду я с тобой ролями меняться. Неохота. Пошли лучше со мной на ярмарку. Там народу много… - теперь шут посмотрел на менестреля как на сумасшедшего, прислушался к тихому стону струн, которые музыкант неосознанно поглаживал изрезанными кончиками пальцев. Струны окрашивались кровью из еще не заживших после вчерашней игры порезов.
- Не, музыкант. Не пойду я с тобой никуда. Иди ты… один. На ярмарку. Песни петь.
- Пойду. А тебе не буду я сейчас петь, шут. Но если когда-нибудь мы еще встретимся, я тебе спою… Ох и не понравится тебе то, о чем я спою…
- Тогда до встречи, певец.
- До встречи, шут.
Менестрель встал и пошел куда-то в ближайший переулок. Шут еще посидел и пошел внутрь трактира, где ждали его жена и труппа. Он и так задержался, Призрак (да человек я, человек… Чего смотрите? Прозвище у меня такое… А вообще скальд я) будет недоволен…