С известным телеведущим и режиссёром беседует Владислав Шурыгин

Владислав ШУРЫГИН. Александр, сегодня много говорят о так называемом кодексе этики журналиста. С начала девяностых стало модно на факультетах журналистики говорить о непредвзятости журналиста, о том, что он должен быть независим, должен находиться над схваткой, не быть ангажированным. Помню, в ходе первой чеченской кампании, увидев в моих руках автомат, один из либеральных журналистов, оказавшихся рядом, был буквально возмущён и обвинил меня в грубейшем нарушении журналистской этики. И все мои доводы о том, что война идёт на нашей земле, что защищать свою жизнь я должен сам, а не вынуждать других служить моим щитом, разбивались об его упрямое: "Журналист должен быть над схваткой!" Но очень скоро, когда уже его телевизионная компания оказалась в центре масштабного скандала, он с жаром и энергией окунулся в борьбу на вполне определённой стороне и довольно ангажированно её отстаивал.


Вы сами вообще верите в "независимость журналиста" и в "независимую журналистику"?

Александр ГОРДОН. Я не верю ни в независимость журналиста, ни в независимость журналистики. Это не более чем фикция. Штамп массового сознания. Не может быть беспристрастной подачи информации, если у тебя есть хоть какая-то жизненная позиция. А если этой позиции нет, то тем более. Тогда журналист просто становится громкоговорителем тех хозяев, кому он в данный момент служит. Любой журналист пристрастен. И не важно: это пристрастие выросло вместе с ним, было выстрадано или появилось вчера и за деньги.

В.Ш. Есть феномен современности — телевидение. Есть те, кто его демонизирует. Кто считает останкинскую телевизионную башню этакой чудовищной иглой, через которую в миллионы зрителей закачивается дурман и парализуются воля к сопротивлению и способность реально оценивать всё происходящее вокруг. Другие считают телевидение обычным коммерческим предприятием, шоу, где осваиваются огромные деньги.

Вы хорошо знаете телевизионную кухню изнутри. Попробуйте ответить, что же такое сегодняшнее телевидение?

А.Г. Мне кажется, что по-своему правы и те и другие. Я как-то пытался для себя сформулировать задачи идеального телевидения. Это некий институт, который должен информировать, развлекать, просвещать и устанавливать — провоцировать зрителя на активную жизненную позицию.

Чем отличается наше сегодняшнее российское телевидение от идеального? Мне кажется, непрерывными перекосами в ту или другую сторону. То развлекают до изнеможения, то информируют до отвращения, то вдруг начинают просвещать, но почему-то на отдельно избранном канале, а остальные ни при чём. То начинают политически "направлять", но уже на таком провокационном уровне, когда телевидение становится просто подстрекателем к массовым волнениям и расправам.

На мой взгляд, люди вообще переоценивают роль телевидения в жизни человека. Не в жизни общества, а именно человека. Телевидение не тот инструмент, с помощью которого можно изменить человека. Можно лишь изменить его настроение — обычно испортить, можно навязать образ жизни. Но серьёзно, глубинно — нет.

Телевидение — это скорее огромный рынок, где продаётся всё: от идей, мозгов, концепций и шоу — до пива, прокладок и памперсов. Вот как к рынку к нему и надо относиться. Если тебя устраивает товар, который оно тебе предлагает, покупай, пользуйся. Нет — просто выключи его и дело с концом.

В.Ш. Что вас оскорбляет в окружающей вас жизни?

А.Г. Глупость. Заведомая продажность. Различного рода перевёртыши. Всякого рода "общественные гуру", которые очень любят узурпировать право называть чёрное белым, и тот, кто не согласен с ними, тот недостойный и конченый человек. Ещё оскорбляет такой милый тип совершенно невинного предательства. Например, вот с Витей Шендеровичем мы никогда не были друзьями, но мы знаем друг друга лет двадцать. Я, никогда не разделяя его взглядов, все эти годы спокойно относился ко всему, что он делает, но стоило мне высказать свою точку зрения, причём далеко не в первый раз, как тут же с удивлением читаю в газете, что Виктор Анатольевич, оказывается, всегда сомневался в моих моральных качествах. Я начал лихорадочно припоминать, специально расспросил общих знакомых, коих у нас много, что же я такое сделал, чтобы дать ему такие основания? Потом понял, что основания надо искать не в себе, а в нём. И мне стало страшно. Неужели за те тысячи долларов, которые он получает, можно так, мягко скажем, "гнуться"? Вот это меня задевает.

Оскорбляет, когда при тебе обижают женщину, ребёнка или страну. Для меня это категории нравственные и равные. Тут, безусловно, кулаки чешутся. По первому и по второму поводу, слава Богу! — приходится не часто выяснять отношения. А вот по поводу страны в последнее время приходится разбираться довольно часто. А поскольку я сдерживаться в этих случаях не привык, то у меня на груди буквально вырастает табличка с надписью, за которую меня либералы, кажется, готовы повесить — "Патриот"...

Я знаю, что вы не зададите один вопрос, но без ответа на него наш разговор с газетой "Завтра" не будет искренним до конца. Когда меня спрашивают, кто я по национальности, особенно если вопрос этот задают люди, далекие от национальной темы, я, честно говоря, теряюсь. Я об этом всерьёз не думал никогда. Когда мне задают вопрос израильские СМИ, я отвечаю — русский. Потому, что я, безусловно, русский человек по своему менталитету. Но газете "Завтра" скажу, так, как есть — я еврей.

В.Ш. Несколько неожиданный "самовопрос". Спасибо за откровенность. У нашей газеты есть много друзей евреев. Нас связывала дружба с погибшим Львом Яковлевичем Рохлиным, мы много лет дружим с неукротимым Израэлем Шамиром. Но для нас никогда национальный вопрос не стоял, как черта, отделяющая своих от чужих. Вы сами только что упомянули слово "патриот". Вот это, действительно, тот водораздел, который отделяет наших друзей от противников. И тут не важно, что написано в соответствующей графе паспорта. Если человек любит свою страну, свою Родину, если для него эти слова не пустой звук — он наш друг и товарищ.

Но уж если вы сами подняли это вопрос и для Израиля вы русский, а для "Завтра" еврей, то попробуйте тогда определить, что же в себе вы сами видите русского и что еврейского?

А.Г. Без лукавства — не знаю. Меня всегда удивляет и коробит, когда при знакомстве тот или иной человек, представляясь, перед именем и профессией ставит национальность. "Я русский инженер такой-то", "Я еврейский писатель такой-то". Я совершенно толерантно отношусь к национальному вопросу. Уважаю людей любой нации, но мне всегда казалось, что при самоидентификации, в определении кто ты, чего достиг, что является твоей заслугой, национальность это всё же последняя ступень. Тебе её дали не спрашивая. И говорить о ней можно с людьми близкими, дорогими тебе. С кем можно поговорить о корнях, о семейной истории, о могилах предков. Это сфера личного. Или пафосного, когда рвут рубаху на груди перед врагом. Здесь понятно и естественно. Но когда в обычной обстановке человек с порога говорит: "Я казах!" — просто теряешься. Ну, слава Богу, что казах. А кто ещё кроме этого?

Далее--->>