Пасс.
Да, но если ты сейчас целуешь ему глаза - а ты ведь не умеешь иначе, правда, Мартина? - так вот, ты целуешь ему глаза, а может, он циклоп, и тогда ты целуешь единственный его глаз, красный, накаленный, распахнутый, хлебающий краями губ воздух, как жаркая проволока - и ты даешь ему пить, ты любишь поить глаза слюной, правда ведь
"Семь треф",- сразу же быка за рога - Павлик.
"Пасс" - это уже ДжиДжи. Помотал головой.
"Против лома нет приема" - Павлик. Набит поговорками. Записной остряк.
Пасс.
"Вист".
Не суть.
Костас на прикупе, глядит, как Раечка в высокой белой шапочке мягко скользит меж столов. Третий час уже.
Навряд ли ты его выпустишь, знать бы только кого. Хотя мы привыкли так вот обходиться , то есть жить - без, а у ревности зеленый цвет. Не к лицу тебе зеленый, Ману, не к лицу. Ядовитый. Не к лицу. Как у гремучих змей. Великих американских гремучих змей. ВАГЗ. Где уж нам.
"Хода нет - ходи с бубей." - ДжиДжи издевается. Павлик теребит пухлые губы, они налитые, выкатившиеся, он думает, что женщины любят таких. Впрочем, он и так. Обожать себя - наверно, все поэты такие. И ДжиДжи, хотя он другой. У Павлика была жена. И дочка. Сонечка. Жена была продвинутой. И Павлик. Они ходили при Сонечке голыми, и занимались всем, что возможно делать двум разнополым. Но при ребенке. А ребенок рос. А они продвигались. И всем рассказывали. И ребенок продвинулся тоже, Сонечка то есть. А жена Павлика и того дальше продвинулась - и нет ее. Живет где-то. И Сонечка где-то. Вот он и пишет теперь. Хотя жаль, чего тут, собственно. Но и она была глупой. Понты всё, а вот то, как Павлик облизывает пухлые губы - не понты, это размах поэтический, чёрточка.
Где-то ты нынче? Это не принципиально, удивительно одно: что скучаю как зверь, как зверюга скучает по крови. Я употребляю слова, я использую слова, Мара, дикая темная богиня, мой cauchemar - я употребляю их, пользую. Жуть. Пользую, как врач пациента, использую, как туалетную бумагу. Они вылетают, слова - наши мостики-слова-игрушки, им бы после употребления сливаться да помирать, ан нет, льнут, будто мотыльки к лампе. Набит словами воздух. Плотно. Мара сидит на моей груди, ее нет, а сидит, и душит, и из куколок слов родятся образы, образы - темные бабочки, мертвая голова. Очарование женщины, приседающей в стороне на корточки. Женщина заставляет таять незыблемое: снег. Это не моя мысль. У меня нет мыслей.
"Всё пыль" - ДжиДжи.
"Пасс" - Костас.
Пасс.
"Ага" - потер руки Павлик, и, завидев подходящую Раечку, Раю с пепельницей в мягкой нежной руке, радостно изрек предсказуемое: "Скатерть, вино и женщины - злейшие враги преферанса". Зря. Раечка всех бы сделала тут, она очень логична.
Всё это заведомо известно: как еженедельные посиделки у Костаса за пулечкой, так и все эти приговорки. И невозможно вывернуться из круга, потому что фразы эти - неизбежная часть ритуала, как мы говорим иногда, в нужный момент: "я голоден", или "я тебя люблю", или "я хочу пи-пи". И никакой разницы - что говорить, какие пользовать слова, или с какого края начинать облизывать губы. А удивляться - да, тут она даст кому угодно сто очков форы, Мартина. Потому что тудно дружить с бродячей собакой. Даст. Да.
Как-то давеча ("ты сдаешь?") рассказывала что-то про перевернутую лодку, про игру в перевернутой, как она с кем-то была там, в лодке, внутри, на песке, а небом для них было то, куда ставят в лодке босые ноги, и горели ("кто спросил, тот и сдает") отпечатки ног, капли отпечатков - ну точь-в-точь как созвездия.
А мне душно играть так, Мара, я не могу, когда сидят на груди - и душат. Удав.
А Мартина ритуально целует циклопий глаз, она нанизывает лицо свое на глаз, губы нанизывает, целует, и снова говорит, что никогда в жизни этого не делала, в 1й. Ее тело - темная вода, ее вздымает луна по ночам, и тянется вода. И горит свеча, потому что. Потому что не может она без свеч, без подсвечника, мама-папа, игра, дрожание. Дрожание стелет стоячий глаз (похоже, Мара? ты дрожишь, Мара? а во мне дрожит зеленое, мне зеленое не к лицу, мне к лицу - другое), горит глаз стоячий, а умеет ли он целовать верхний уголок пламени, Мара, а, где горячо, где горячее? Научи его плохому, ты умеешь, я умею, мы умеем, пусть умеют и они. И сосок твой брать в рот и сосать, будто лимонную дольку, карамельку, будто луну качать в глазах, будто ручей луну - нет, мало. Мало. Всегда мало, так не бывает.
"Всем стоять" - Павлик.
"Сталинград" - Костас.