За окном шелестел дождь, желтеющие листья изо всех сил цеплялись за ветки, как будто это могло что-то изменить. Я нехотя открыл глаза, поднял тяжёлую мохнатую голову и снова уронил её на лапы. Пришло Время Сна.

Сейчас вряд ли кто вспомнит, когда и кем на окраине Города, в старом поселке, был построен серый трёхэтажный дом. Может быть, в своё время он казался современным и уютным, но сейчас Город окружил неказистый домишко, взяв его в плотное кольцо де-вятиэтажек. Сдаться бы трёхэтажке, пойти на слом, но она ещё дер-жалась.
Пару лет назад по соседству стояла её подруга, такая же трёхэ-
тажка. Но вот то по одному, то по двое стали куда то уезжать из нее жильцы. По утрам приезжали грузовики, на которые грузился вся-кий хлам, и во туже ветер заиграл распахнутыми окнами, разбивая оставшиеся кое-где стёкла, завывая в пустых комнатах и пугая зазевавшихся прохожих. А в один из дождливых дней появился бульдозер и сравнял уже сдавшийся дом с землёй. Через пару дней самосвал буднично увез остатки дома на далёкое кладбище.
Вторая трёхэтажка не сдавалась, хотя и к ней то и дело подъезжали машины, в которые бывшие её обитатели грузили свой нехитрый скарб. Дом, всхлипывая растрескавшимися рамами, про-щался со своими жильцами, понимая, что и его смерть не за горами.
Ещё вчера он подмигивал позднему путнику светом всех девя-ти квартир, сегодня же огонек теплился только в одной.
Соседние новые дома зыбко прятались по вечерам за желез-ные двери с массивными замками, а наша трёхэтажка по-стару-шечьи гостеприимно хлопала своей единственной деревянной дверью. Заходите, люди добрые и недобрые - взять то всё равно нечего…
Казалось, не выкарабкаться ей, погибнет бесславной смертью - хватит, пожила… Но на тот единственный огонёк, теплившейся в ней, как бабочки, стали слетаться люди. Люди издалека, через нес-колько границ (впрочем, что им, умеющим летать, границы!). И вот уже и второе, и третье окно озарялись тёплым, почти весенним, светом. Дом оживал, отмываясь от предсмертной судороги.

У меня давно уже нет дома. Девчонка, когда-то любившая меня, лет пять назад переехала в другой город, даже не поманив за собой. Я остался здесь, где все напоминало о ней; без крова и люб-ви, даже не зная, что же мне нужнее в первую очередь. О том и другом одновременно я даже и не мечтал…
Я ел что придётся и спал где придётся, лишённый покоя и ласки. Голодным взглядом провожал стройные ножки, вспоминая её, мою девчонку…

Однажды, когда солнце начало совершать свой послеобеден-ный путь ко сну, у трёхэтажки остановилась ещё одна машина. Дверца кабины отворилась, и на землю спрыгнула симпатичная де-вушка в ослепительно снежных джинсах, казавшихся ещё девствен-нее среди осенней хмари бывшего посёлка. Золотой ежик волос на секунду затмил почти уже зимнее солнце. Откуда она появилась, дом не знал…

Отплясали своё странное танго жёлтые птицы, завертелись над Городом белые мухи. Уютная теплотрасса, где так приятно было проводить прохладные осенние ночи, уже не спасала. Ныли старые собачьи раны - к непогоде. Я запоздал: давно уже была пора искать дом.
Шерсть моя свалялась - уже несколько лет некому ласково расчёсывать деревянным гребнем мою седеющую шевелюру. Я давно не в стае - не хочу никого видеть. Мне нужен покой. И поэ-
тому я каждый вечер прихожу в этот двор, к трёхэтажке, окна которой светят весенним тёплым светом. Я хочу войти в этот дом, в этот мир, но никак не решаюсь. За долгие холодные ночи я придумал себе уютный мирок этого дома, и, наверное, просто боюсь не найти здесь придуманного мною уюта.

Золотое Солнышко раскрасила тусклый быт обитателей серо-го дома. От одной её улыбки оживала самая мрачная комната, и никто уже не обращал внимания на обшарпанные, в разводах осен-них дождей, стены.
Дом чувствовал свою причастность к Солнышку. Она была его лекарством, его спасением, его жизнью. С ней он забывал о кро-вотечении батарей, ломоте половиц и ревматизме петель. К дому возвращалась последняя молодость.
Вечерами, не зажигая огня, сидела Золотое Солнышко у окна, глядя на пустынный двор. Уже не раз и не два замечала она у свое-го подъезда такого же одинокого пса, неуверенно переминавшегося с лапы на лапу.

Мне хотелось иметь свой дом. Но я боялся его, этого моего призрачного дома. Золотое Солнышко вдруг напомнила мне ту дев-чонку. От нее исходило такое тепло, что казалось: подойди побли-же - сгоришь. Однажды обжегшись, по шерсти не плачут… Я хо-тел к ней. Но она не звала.

Никто не знал, откуда приблудился этот пес. Он никогда не появлялся в доме днём. Приходил вечером, когда обитатели дома или спали, или готовились ко сну, и проводил всю ночь у закрытых дверей Золотого Солнышка, а рано утром молча уходил. Куда - дом не знал.
Дом не знал и имени пса (сколько их, таких безымянных!), и кто-то окрестил его Стражем. Он охранял ночной покой Солнышка, ставшей символом дома, а, значит, был стражем и самого дома.

Однажды ночью, когда особенно хотелось взвыть на луну, стоявшую высоко в небе, я решился. Скользнул в открытую дверь и, прижимаясь к холодной стене (на моё счастье, лампочка в подъ-езде перегорела, а новую ввернуть не успели), проковылял к двери Солнышка.
У её входа лежал коврик, пахнущий не глиной и осенним вечер-ним дождём, а весенней травой и свежим ранним утром. И где-то, почти в подсознании, родилась сумасшедшая мысль: а вдруг этот коврик - для меня? Вдруг она меня ждёт? Ведь одиночества, гово-рят, иногда сходятся…

…Каждый вечер я прихожу сюда, чтобы скоротать ночь у твоей двери, надеясь, что ты всё-таки позовёшь меня…