Давно прочитанная книга. Сейчас читаю «Червя», но отзыв о Джоне Фаулзе от Энтони Берджесса в конце книги, возвращает меня в то, время когда мой один очень давний друг Колдун дал мне почитать «Коллекционера». Затрудняюсь сказать, может быть – это восемь лет назад.
Автор «Заводного апельсина» писал, что
«Червь» - дерзкий литературный эксперимент, представляющий собой истинное художественное достижение…»
Не знаю еще пока, но «Коллекционер» символизирует период ознакомления с целой серией дерзких литературных экспериментов своего времени. Кен Кизи, собственно Берджесс, Фаулз, Курт Воннегут.

Точнее Курт был как бы и до этого, и потом, но, наложившийся на этот период, он дал в том числе и свой отблеск. Но все равно во главе стола тех лет - «Коллекционер». Возможно, он ближе всех подошел к сути переходящей от проблем субъективных к общемировым, например войнам и всему насилию, какое только есть в природе.
Книга подобна карте таро, с двусторонне-зеркальной трактовкой событий.
Точка зрения человека, увидевшего однажды девушку, поразившую его насквозь своей красотой и ставшей его собственностью в тот же миг. До самой смерти. Вот бабочка села на цветок и булавка вонзилась ей между крыльев как западня, последняя, без возможности выпорхнуть и улететь.
Вторая точка зрения – история глазами жертвы. Бабочка по имени Миранда с большими ясными глазами билась в своей камере заточения. С наглухо законопаченними щелями и отсутствием малейших шансов на успех в случае побега.
Камера и надзиратель. В камере его последнее чудо. В двери разделяющей надсмотрщика и чудо есть стекло. Для того, кто смотрит снаружи, оно – скорее витраж, потому что крылья бабочки порхающей внутри комнаты загораются яркими красками и переливаются и горят на свету. Только в комнате нет света, только свет внутри самой бабочки. Она обречена, но обе стороны надеются. Он на то, что она полюбит его навсегда, она – что улетит однажды и это временное недоразумение закончится.
Ничего кроме переживаний внутри самих главных героев вобщем то не происходит, за редким исключением развязки. Но так ли нужно ему на самом деле прикасаться к ней? Он лишь думает, что нужно и смотрит на нее часами. Она пытается убежать только один раз, но почти успешно, хотя и платит за это своей жизнью. Значит, она могла пытаться и раньше, но… Что ее оставляло на месте? Может камера, где она жила в подвале была ее цветком?
Комплекс жертвы – комплекс бабочки на цветке. Насилие как обратная сторона любви… до смерти.
Книгу я вернула обратно, и, получила почитать другую. «Осень средневековья». Мое знакомство с Хейзинга началось еще тогда.

Это у нас был странный союз двух людей, по-моложе и по-старше. Нас тоже всегда разделяла как бы толщина стекла, но не приходить два раза в неделю в гости я не могла, а он так привык, что я приходила. Вобщем сильно покрутившись на месте можно было назвать это дружбой. И мы крутились на месте и оба так говорили. «Мы друзья, как хорошо, что мы есть друг у друга», ну все такое. Я могла иногда сказать или подробно рассказать ему какой он красивый, он тогда показывал свои фотки, где ему 3, или 16 или портрет углем где – 22. Мы говорили часами возле стены полностью заставленной книгами или разглядывая разные штуки отлитые из металла - его ручную работу. Много рассказывали о себе или говорили на отвлеченные темы. Было легко и просто. Два года. Как то раз он рассказал, что ему когда то очень нравились сразу три девушки, но все три были женами его друзей. Я понимала намек. Но дело было не в этом. Стеклянная невидимая дверь отделяла бы нас все равно, даже если… На ней было все завязано для каждого из нас бабочка изображала витраж, на который он мог смотреть часами. Но однажды одна из бабочек устала и улетела. Смысл «улететь» был в том, чтобы это сделать навсегда. Отказавшись на тот момент от самого дорогого, я однажды больше не пришла. Потому что уже нельзя было поступать иначе. Колдун потом где-то пил вино с моим мужем и просил его сказать мне, что терять такого друга как я по ряду причин он бы очень не хотел. Но это уже было не важно. Друг с глазами Миранды остался навсегда за моей стеклянной дверью, сияя своей немыслимой красотой. Где эта дверь я уже точно и не могу вспомнить.

И еще, может быть, я упомяну эпизод из спектакля Романа Виктюка «М. Баттерфляй». Самый последний, когда английский посол начинает отождествлять себя с любимой женщиной и становится ее образом, ею.

Выходов несколько:

1) замучить до смерти (Коллекционер), или просто дать по голове.
2) Отпустить и самому стать свободным (эпизод из моей жизни)
3) Принять внутрь себя любимый образ, потеряв оригинал, настолько глубоко, что начинаешь его играть или жить им (М. Баттерфляй и при удачном исходе - система Станиславского)