[...]
Конечно, в первое время меня радовало, что моя собака наконец-то живет у меня на участке. Я и раньше ее привязывала, но лишь на несколько часов. Джейси играла со Шреком, а потом Шрек убегал. А она, вроде, и не хотела за ним. Если скучала, то начинала рыть ямы. Стоило лишь прикрикнуть, как она послушно ложилась и строила из себя примерную девочку, смотря лукаво на нас.
Моя память не различает, что было именно в 2007, а что в 2008. Наверное, я не ошибусь, если все отнесу к 2008. Да и какая, в сущности, разница, когда это было? Главное, что было. А в зиму седьмого года я часто приезжала. Каждые две недели - так точно. Кормили, осматривали участок и уходили. Джейси была на сносях, но всегда, всегда провожала нас. До остановки. За несколько дней до родов, правда, она смогла дойти только до моста через реку. И потом, через десяток дней, тоже только до туда. Мы часто гнали собак назад. Остановка находится далеко от сада, по пути может встретиться чужая стая. Тогда наши старались или проскочить с нами или, если оказывались далеко, уходили. Они знали, что это надо - уйти с чужой территории, на которой недругов куда больше, чем их самих. Но в остальных случаях - они не уходили. Мы кричали, кидали камни (правда, я никогда не делала ни того, ни другого) - собаки отходили и плелись сзади. А потом грустно, тревожно смотрели на уходящий автобус.
От того февральско-мартовского помета у Джейси осталось два щенка. У нее всегда рождались только два типа щенков: либо чисто белые, либо черные. Черные вырастали в красивейших овчарок. Те два щенка были черными. Одного охранник отдал в деревню, он и теперь жив (был осенью точно, пока еще не видела). Откормленный, красивый пес. А вот второй щенок не попал в хорошие руки. Изначально он вообще никуда не попал. Поэтому к тому времени, как я начала ездить в сад, щенок был диким и нелюдимым. И все попытки поймать оказывались бесплодными.
А Джейси гостила у меня. Она сидела только на цепи, все веревки перегрызала. И даже не для того, чтобы убежать, а просто так - ей нравилось. А не привязывать ее я не могла. Во-первых, это, кажется, мне нравилось. Во-вторых, к нам часто приходили другие люди, а Джейси ничего не стоило кого-нибудь цапнуть. А раз она была у нас, то и все остальные собаки тоже. Они спали под нашей машиной. Так в один день я и поймала Динку - второго Джейсиного щенка. О, это была знатная трусиха! Но я была упорнее. Цепь у меня была одна, а сидела на ней Динка. Я кормила ее вместе с Джейси. Я пыталась хоть показать, что не надо меня бояться. Я даже ходила с ней гулять! Точно-точно. Первый раз это был час позора, но какое мне было до этого дело? Упирающийся дикий щенок - то еще удовольствие. Но где-то на третий раз у нас все прошло хорошо. Через неделю или полторы охранник изъявил желание забрать ее к себе домой, в деревню. Помню, что отвела ее к ним (к тому времени, Динка уже не натягивала цепь и терпела нас вполне и вполне). А она сбежала. Думали, всё пропало. Но как я была тронута, когда этот щенок вернулся к нам и улегся под кустами смородины. Я подошла к ней, а она не убежала. Щенок, который не подпускал человека на 100 метров, не убежал.
Но через день ее все равно увезли. Говорят, что она вскоре стала хорошей сторожевой собакой. Верю? Не верю? Я не знаю. Хотела, могла бы, но охранник...

С Джейси мы гуляли часто. Обычно вечерами. На ночь она была привязана, утром я первым делом шла к ней, ласкала и гладила ее, спускала с цепи. Она ходила только до ворот и сразу возвращалась обратно, на привязь. Я возвращалась в дом, умывалась, готовила еду - нам и ей. У нас было недостаточно денег, чтобы нормально кормить собаку, но я старалась. Покупала ей куриные ножки, готовила супы, еще что-то: если очень хочешь, то сможешь. Конечно, этого было мало. Но это было лучше, чем ничего, которое осталось теперь для Шрека.
Прогулки не всегда были мирными. Ночи не всегда были спокойными. Тогда время шло "веселое". К нам залезали, пока мы спали (ну, ко всем садоводам), мальчик-недо из деревни изнасиловал через пару лет свою трехлетнюю сестру, а тогда просто воровал у нас... Да много чего там было. Кое-что я помню особенно. Однажды мне нужно было встретить родного человека, а идти по лесу одной - все-таки опасно. Конечно, я взяла с собой Джейси. (или она со мной пошла?). Мы вышли из сада, пошли по деревне. И тут как раз этот мальчик-недо вышел на дорогу. Он, кажется, замахнулся рукой - как Джейси на него накинулась. Она вообще умница была, моя собака. Она хорошо знала этот жест - замахнуться, чтобы ударить или кинуть камень. Тогда и позже она все-таки боялась. Ведь и в нее кидали камни, и ее били. Но как можно было ей бояться, когда рядом тот, кого нужно защитить? Вот она и кинулась на врага, словно почуяв, что я его опасаюсь. Я окликнула ее, и она бросила его, подбежала ко мне. Шрек никогда не слушал.
С ней было безопасно гулять. Когда за нами гнались деревенские, кидаясь камнями, она бежала рядом только потому, что мы попросили ее бежать. Но когда я тормознула, потому что мне вдруг показалось бессмысленным бежать, когда деревенский собирался швырнуть в меня камень, Джейси вцепилась ему почти что в зад. Немного промахнулась - он увернулся, и лишь порвала куртку. Они, деревенские, боялись ее. Грозились кастрировать, видно, думали, кобель. Но как бы они там не хамили, чем бы не угрожали - они боялись ее.
Как-то, когда мы были в своем "шалаше" - беседке, устроенной под разговоры и карточные игры, мы услышали крик, рычание, лай. Если Джейси спала, она нападала молча. Лишь потом рычала и гавкала. Нам сказали, что она укусила какого-то подростка, а он удрал. ай-ай-ай, какая нехорошая собака. А мы переглянулись друг с другом, улыбнулись уголками губ и кивнули друг другу. Мы-то знали, что пришли по нашу душу. А увидеть собаку за машиной он не мог, вот и напоролся. Мы не расстроились. И больше нас не беспокоили.
Мы засиживались до поздней ночи, а потому нам очень кстати была такая охрана. Однажды мы сидели в кромешной темноте, как вдруг наша белая собака встала и молча, с тихим урчанием уверенно пошла в тьму. Мы испуганно пошли за ней, когда она уже с рычанием наскочила на людей. Но это были свои. Свои перепугались тоже. Мы смеялись над своим испугом. Боялись мы не напрасно этих ночей. Но уж больно мы их любили. Особенно августовские звездопады.
В этих строчках трудно увидеть, как на самом деле мы с ней любили друг друга. Когда я уезжала, она провожала отчаянным взглядом. Когда возвращалась - она улыбалась. Она умела улыбаться. Я никогда не видела, чтобы собаки улыбались. В Биме, кажется, был такой момент. Вот и она, когда встречала меня у ворот, у нее поднимались губы, чуть оскаливались зубы, она фыркала и мотала головой. А потом засовывала морду поглубже - где-нибудь между телом и рукой, а я ее гладила. С моей стороны, она была тем, ради чего вообще стоило приезжать в сад. Она делала мою жизнь не одинокой, а счастливой. Я знала, насколько она любит меня - так редко любят домашние звери. Потому что любовь бродячего зверя всегда имеет другой оттенок. Может, это от того, что они выбирают - между свободой и нами? Милая моя собака! Ты столько раз выбирала меня. Ты так плакала, когда я уходила. И так радовалась, когда я возвращалась. А я, спустя три года, увидев в фотографиях приюта фото собаки, похожей на тебя, так и не съездила туда. Знаешь, родная, дело не в том, что у меня были дела, что я просто не могла найти свободный день - это только отмазки. А если бы я съездила, если бы это была ты, забрала ли я бы тебя в тот ад? Но дело даже не в этом. Я ведь могла бы навещать тебя: отвозить еду, гулять с тобой, курировать. Я ничего не сделала. Тогда я второй раз доказала, что ни черта я не умею любить, наверное. Хотя и сейчас я невольно спрашиваю у себя: а почему я не съездила? Почему?

Нет, все и в 2008 было не так безоблачно. Собаки топтали чужие участки, а садоводы жутко ругались. Не без рукоприкладства. Поэтому Шрека я привязала у охранника, рассчитав, что там его и покормят, и бить не будут. Джейси я держала у себя, щенка (Динку) изловила. Остались беспризорные собаки, но они были мне чужие - и если их гонят, то пусть гонят. Однако причина была вовсе не в собаках, когда...
Мы шли купаться. Наши собаки бежали перед нами: беременная Джейси, Шрек и рыжий приблудный. Сосед, который шел нам на встречу, поднял палку - опору для забора (удивительно, как вообще сил хватило) - и со всей дури ударил по позвоночнику сначала Джейси, потом Шрека, а рыжий, кажется, успел удрать. Мне и сейчас трудно это вспоминать, я чувствую эту боль. Собаки, которые шли за своими людьми. Которые шли по аллее. Вдруг получают такой удар по спине, что... Шрек до самых ворот не мог идти. У него, наверное, отнялись задние лапы. Он оглядывался на них, полз, но все-таки потом пришел в себя.
Я долго молчу, смотря на мигающий курсор. В голову лезут мысли, которые были тогда, которые остались сейчас. Я думаю, насколько светлее они, наши псы, которые ни разу не укусили ни его, ни его детей, ни его жену? Я знаю, собаки помнят. Потому что теперь, спустя четыре года, стоит нам пару раз позвать "Джейси, Джейси", как Шрек, ковыляя, подходит и осматривается по сторонам. В его глазах я вижу надежду. "Где?" - спрашивает он. А мне стоит огромных усилий не разрыдаться. Сотни раз избитый до потери сознания, с выбитыми клыками, без одного когтя, с артритом на суставах, с множеством шрамов на морде, исхудавший настолько, что я в который раз могу пересчитать все ребра и остальные кости, вздрагивающий от малейшего шума, он приходит и ложится около нашего порога, не в силах встать. Но встает, потому что тоже хочет увидеть ее.
Да что мы все знаем об этой жизни? Об одиночестве и побоях? О вечном голоде, о бесконечных зимах? Я, домашняя девочка, столько раз писавшая о боли, что я на самом деле о ней знаю по сравнению с ним? По сравнению с ней? И что такое мое одиночество, по сравнению с тем, на что обрекли их мы?
Я не смогла простить. Они - прощали. Это легко не сравнивать, думая, что это - всего лишь звери. Но если звери - знают, помнят и в принципе-то умеют мстить? Что тогда?