03-12-2015 19:19
начал смотреть турбиных, переключился на спектакль от мхт, продолжил чтением оргинала, соскочил в википедию почитать подробней про петлюру, от него сполз к гетману скоропадскому, где узнал, что гетмана разбомбили американцы весной сорок пятого, во как.
Комментарии:
Terra
03-12-2015 21:17
Дневник • Профиль
эка тебя прошвырнуло...))))
Terra
Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставившие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связи с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, домовладельцы, покинувшие дома верным тайным приказчикам, промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели. Бежали журналисты, московские и петербургские, продажные, алчные, трусливые. Кокотки. Честные дамы из аристократических фамилий. Их нежные дочери, петербургские бледные развратницы с накрашенными карминовыми губами. Бежали секретари директоров департаментов, юные пассивные педерасты. Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров. Вся эта масса, просачиваясь в щель, держала свой путь на Город.
Всю весну, начиная с избрания гетмана, он наполнялся и наполнялся пришельцами. В квартирах спали на диванах и стульях. Обедали огромными обществами за столами в богатых квартирах. Открылись бесчисленные съестные лавки-паштетные, торговавшие до глубокой ночи, кафе, где подавали кофе и где можно было купить женщину, новые театры миниатюр, на подмостках которых кривлялись и смешили народ все наиболее известные актеры, слетевшиеся из двух столиц, открылся знаменитый театр "Лиловый негр" и величественный, до белого утра гремящий тарелками, клуб "Прах" (поэты - режиссеры - артисты - художники) на Николаевской улице. Тотчас же вышли новые газеты, и лучшие перья в России начали писать в них фельетоны и в этих фельетонах поносить большевиков. Извозчики целыми днями таскали седоков из ресторана в ресторан, и по ночам в кабаре играла струнная музыка, и в табачном дыму светились неземной красотой лица белых, истощенных, закокаиненных проституток.
Город разбухал, ширился, лез, как опара из горшка. До самого рассвета шелестели игорные клубы, и в них играли личности петербургские и личности городские, играли важные и гордые немецкие лейтенанты и майоры, которых русские боялись и уважали. Играли арапы из клубов Москвы и украинско-русские, уже висящие на волоске помещики. В кафе "Максим" соловьем свистал на скрипке обаятельный сдобный румын, и глаза у него были чудесные, печальные, томные, с синеватым белком, а волосы - бархатные. Лампы, увитые цыганскими шалями, бросали два света - вниз белый электрический, а вбок и вверх - оранжевый. Звездою голубого пыльного шелку разливался потолок, в голубых ложах сверкали крупные бриллианты и лоснились рыжеватые сибирские меха. И пахло жженым кофе, потом, спиртом и французскими духами. Все лето восемнадцатого года по Николаевской шаркали дутые лихачи, в наваченных кафтанах, и в ряд до света конусами горели машины. В окнах магазинов мохнатились цветочные леса, бревнами золотистого жиру висели балыки, орлами и печатями томно сверкали бутылки прекрасного шампанского вина "Абрау".
И все лето, и все лето напирали и напирали новые. Появились хрящевато-белые с серенькой бритой щетинкой на лицах, с сияющими лаком штиблетами и наглыми глазами тенора-солисты, члены Государственной думы в пенсне, б... со звонкими фамилиями, биллиардные игроки... водили девок в магазины покупать краску для губ и дамские штаны из батиста с чудовищным разрезом. Покупали девкам лак.
Гнали письма в единственную отдушину, через смутную Польшу (ни один черт не знал, кстати говоря, что в ней творится и что это за такая новая страна - Польша), в Германию, великую страну честных тевтонов, запрашивая визы, переводя деньги, чуя, что, может быть, придется ехать дальше и дальше, туда, куда ни в коем случае не достигнет страшный бой и грохот большевистских боевых полков. Мечтали о Франции, о Париже, тосковали при мысли, что попасть туда очень трудно, почти невозможно. Еще больше тосковали во время тех страшных и не совсем ясных мыслей, что вдруг приходили в бессонные ночи на чужих диванах.
- А вдруг? а вдруг? а вдруг? лопнет этот железный кордон... И хлынут серые. Ох, страшно...
***
Фиг такое экранизацией передать, слишком густо писано.
Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставившие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связи с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, домовладельцы, покинувшие дома верным тайным приказчикам, промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели. Бежали журналисты, московские и петербургские, продажные, алчные, трусливые. Кокотки. Честные дамы из аристократических фамилий. Их нежные дочери, петербургские бледные развратницы с накрашенными карминовыми губами. Бежали секретари директоров департаментов, юные пассивные педерасты. Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров. Вся эта масса, просачиваясь в щель, держала свой путь на Город.
Всю весну, начиная с избрания гетмана, он наполнялся и наполнялся пришельцами. В квартирах спали на диванах и стульях. Обедали огромными обществами за столами в богатых квартирах. Открылись бесчисленные съестные лавки-паштетные, торговавшие до глубокой ночи, кафе, где подавали кофе и где можно было купить женщину, новые театры миниатюр, на подмостках которых кривлялись и смешили народ все наиболее известные актеры, слетевшиеся из двух столиц, открылся знаменитый театр "Лиловый негр" и величественный, до белого утра гремящий тарелками, клуб "Прах" (поэты - режиссеры - артисты - художники) на Николаевской улице. Тотчас же вышли новые газеты, и лучшие перья в России начали писать в них фельетоны и в этих фельетонах поносить большевиков. Извозчики целыми днями таскали седоков из ресторана в ресторан, и по ночам в кабаре играла струнная музыка, и в табачном дыму светились неземной красотой лица белых, истощенных, закокаиненных проституток.
Город разбухал, ширился, лез, как опара из горшка. До самого рассвета шелестели игорные клубы, и в них играли личности петербургские и личности городские, играли важные и гордые немецкие лейтенанты и майоры, которых русские боялись и уважали. Играли арапы из клубов Москвы и украинско-русские, уже висящие на волоске помещики. В кафе "Максим" соловьем свистал на скрипке обаятельный сдобный румын, и глаза у него были чудесные, печальные, томные, с синеватым белком, а волосы - бархатные. Лампы, увитые цыганскими шалями, бросали два света - вниз белый электрический, а вбок и вверх - оранжевый. Звездою голубого пыльного шелку разливался потолок, в голубых ложах сверкали крупные бриллианты и лоснились рыжеватые сибирские меха. И пахло жженым кофе, потом, спиртом и французскими духами. Все лето восемнадцатого года по Николаевской шаркали дутые лихачи, в наваченных кафтанах, и в ряд до света конусами горели машины. В окнах магазинов мохнатились цветочные леса, бревнами золотистого жиру висели балыки, орлами и печатями томно сверкали бутылки прекрасного шампанского вина "Абрау".
И все лето, и все лето напирали и напирали новые. Появились хрящевато-белые с серенькой бритой щетинкой на лицах, с сияющими лаком штиблетами и наглыми глазами тенора-солисты, члены Государственной думы в пенсне, б... со звонкими фамилиями, биллиардные игроки... водили девок в магазины покупать краску для губ и дамские штаны из батиста с чудовищным разрезом. Покупали девкам лак.
Гнали письма в единственную отдушину, через смутную Польшу (ни один черт не знал, кстати говоря, что в ней творится и что это за такая новая страна - Польша), в Германию, великую страну честных тевтонов, запрашивая визы, переводя деньги, чуя, что, может быть, придется ехать дальше и дальше, туда, куда ни в коем случае не достигнет страшный бой и грохот большевистских боевых полков. Мечтали о Франции, о Париже, тосковали при мысли, что попасть туда очень трудно, почти невозможно. Еще больше тосковали во время тех страшных и не совсем ясных мыслей, что вдруг приходили в бессонные ночи на чужих диванах.
- А вдруг? а вдруг? а вдруг? лопнет этот железный кордон... И хлынут серые. Ох, страшно...
***
Фиг такое экранизацией передать, слишком густо писано.
Согласна, экранизацией не передать этот накал. Да и вообще хорошую литературу невозможно экранизировать достойно. Имхо.
Насколько я помню экранизация была по пьесе "Дни Турбиных", а она не идентична роману "Белая гвардия", хотя и написана Булгаковым (естественно порезана в угоду театральности), потому и деталей нет.
04-12-2015 12:31
Кстати, почему "Дни Турбиных" отличаются от "Белой гвардии" можно почитать в булгаковском же "Театральном романе" 
КЛ
КЛSuper Bubba неидентичность вносит сильный диссонанс. Например, Мягков в роли врача, в порыве патриотизма на пару дней примерившего шинель, был бы аутентичен, но Мягкову-полковнику-фронтовику (который одновременно и Най-Турс, и Малышев и собственно Алексей) я не верю. И там много такого вот. Сильная упрощёнка эта ваша пьеса.
Гость в "театральном" он, можно сказать, мстит театру-то.
04-12-2015 13:46
pakt Но еще и описывается процесс написания
Кстати, пьеса "Иван Васильевич" тоже намного проще фильма.
Опять же, недавний сериал "Белая гвардия" близок к тексту романа, но сделан ИМХО не очень. КЛ
Кстати, пьеса "Иван Васильевич" тоже намного проще фильма.
Опять же, недавний сериал "Белая гвардия" близок к тексту романа, но сделан ИМХО не очень. КЛ
Гость нафиг все эти экранизации, кроме "собачьего сердца" всё равно ни одной нормальной нет, и не будет.
pakt - неидентичность вносит сильный диссонанс. - примитивный ты камрад пакт, не в состоянии выдержать несколько версий реальности 
Тут главное понять, что кино (театр в том числе) и литература это разные виды искусства, и изобразительные средства у них разные, потому и воспринимаются по разному. Именно поэтому самые лучшие экранизации не равны дословным следованиям оригинала. И роман и фильм и пьеса все хороши по своему.
Тут главное понять, что кино (театр в том числе) и литература это разные виды искусства, и изобразительные средства у них разные, потому и воспринимаются по разному. Именно поэтому самые лучшие экранизации не равны дословным следованиям оригинала. И роман и фильм и пьеса все хороши по своему.
Super Bubba и роман и фильм и пьеса все хороши по своему - хороши в том случае, когда экранизации или постановки адаптируют персонажей, а не лепят их из говна и палок. Турбин в постановке - это как если бы слепили Фродо из Сэма, Пиппина и Голлума. Мне такое совсем не нравится. Переосмысляйте персонажей, давайте им другое прочтение - это хорошо (например мне и ливановский холмс нравится, и камбербетчевский, и дауни - хотя это три разных холмса), либо лепите уникальный контент, расширяющий/меняющий оригинал (допустим как "розенкранце и гильденстерне" да или хотя бы в "ромео+джульетте"), но компот в суп лить не надо, невкусно это. Постановочная версия турбиных - не переосмысление, не расширение, не бережный перенос, а просто слепленная на скорую руку адаптация, да ещё под давлением безденежья, режиссера и тонкого исторического момента.