Как всегда, ты уплотняешь мое время. Насыщаешь его собой. И снова два дня вбирают в себя эмоций и счастья на полмесяца обычной, такой, казалось бы, осмысленной и уравновешенной жизни, к которой я стремлюсь в повседневности. И разноцветными нитями событий я плету узоры воспоминаний. И я буду помнить...
Я буду помнить, например, как ты уютным клубком сопела в моей постели, зарывшись в гнездо из простыней, а моя кошка вальяжно дрыхла рядом. И я постеснялся тревожить этот пушистый уголок и ушел бродить по кухне, попивая водку и чай... За окном кухни таяла полупрозрачная синька летней питерской ночи, белели далекие фонари, агрессивно верещала пьяная шпана. И мне казалось, что я словно даю тебе твой отдых с дороги, будто в этом моем предутреннем бдении, в этом бездумном карауле твоих снов, имеется какой-то смысл...
Я буду помнить, как ты, нахваливая, лопала приготовленное мною мясо. Меня посетило кулинарное вдохновение. Как здорово было тебя кормить... А как ты открывала бутылку, боги, на весь дом ни одного штопора - это ниглеже, эта бутылка зажатая в продолговатых пятках, эти наклоны, эти ноги, эти позы. Какое, к черту, вино? Открывай, открывай, я полюбуюсь...
А может и ты помнишь, как мы забежали, ломая хрустальные копья воды, в обычный затрапезный шалман, взяли вкуснейший кофе в бумажных стаканчиках... Я-то знаю, где разбросаны в городе кофейные самородки. Я-то знаю, что дело не в цене и не в умении, а в кофеварных машинах, стоящих по заведениям. И мы сидели на углу стеклянных стен и сочные, крупные капли разбивались перед нашими лицами... И было так уютно смотреть как беснуется на своей пьяной лошади дождь, как пешеходы мчатся в спасительное бомбоубежище метро, как дергаются под ударами ветра провода... и мы вне этого, и только смех, брызги с мокрого зонта и запах кофе...
Я буду помнить, как ты, поеживаясь, шипя и смешно ругаясь на покрывающие дно камни, заходила в воду негостеприимного холодного залива... Ребенок решил искупаться - и он-таки искупался. Чего бы ему это не стоило. А как мы удачно в Зеленогорске угодили на день города... Словно праздник по заказу. Пьяные веселые горожане, звуки музыки, маски, воздушные шары, ливень... Кролячьи разборки наших друзей под случайным козырьком. И как я укрывал тебя от дождя, развернув плечи, растопырив широчайшие мышцы спины, а ты выглядывала из кольца моих рук, как любопытный зябкий звереныш... И эта лошадь, на которую ты влезла, и смешной грум-парнишка в бабочке и сюртуке - "У нас, сударь, естественно, заведено оплату впереду. Да, естественно заведено." И где слов-то таких набрался?.. Да что там лошадь - вообще везуха перла явно не случайная. Транспорт находился волшебным образом - и та же лошадь, и автобус, и даже тютелька в тютельку пришедшая электричка...
Мне все это почему-то кажется важным. И даже наша водочка под шашлычок под зонтиком открытого кафе, и подколки друзей, и безусловная миска майонеза. Куда же тебе без него?.. И радуга над далекими островами, и темное огромное пространство воды. Придурки - купальщики, нелепый шансон, понтоватое жлобье - лысины, пузики, барсетки... Даже это не вызывало неприятия, лишь спокойную усмешку... И хорошо было и сидеть в этом, с потугами на крутизну кабачище, и распивать виницо на пляжу в лучших студенческих традициях. С беспричинным смехом и пожиранием салатиков из пластмассовой одноразовой посуды. Все было мило и хорошо. Даже поход к электричке с пьяными песнопениями, бутылкой гуляющей по рукам и последующим вредничаньем в вагоне...
А когда ты царила в моем доме, он мне, почему-то, казался несколько другим. И он и сейчас еще хранит неуловимые следы твоего пребывания. И утром я смотрел на ставшие уже привычными предметы и вспоминал, как ты, возлежала на турецкий манер этакой соблазительной одалиской - крутой изгиб бедер, тонкие пальцы на краешке дивана... Как ты вкусно тянула парагвайский чай через трубочку... Ах, это всё... всё - и наши торопливые споры о нелегкой судьбе российской психологии, применимо, само собой, к нам, любимым. И разбросанные по полу книги, и вырванные с мясом цитаты... Флейты и скрипки классики, которую ты на самом деле не так уж и жалуешь... А помнишь, когда мы в очередной раз сцепились, вырывая друг у друга книжку, и вовсю шкворчали в воздухе твои хлесткие слова в соусе моей ядовитой иронии... и тут заиграл пресловутый марш Мендельсона? Уржаться. Очень символично...
И еще я вспомнаю мега-трехслойные-бутерброды с карбонадом и помидорами и как ты потешно их лопала, хищно и широко распахивая свой аппетитный рот... и блеск твоих глаз в упор, и волшебство твоей груди, и вкус твоего рта, и отражение в зеркальной стенке серванта двух распахнутых настежь и навстречу друг другу переплетенных горячих тел...
Я выбираю помнить именно это. Ведь это МОЯ память. И пусть она будет избирательной. Я отказываюсь брать с собой дальше нагар и накипь, которые неизбежны и в кулинарии и в общении... И были, были, конечно, и бритвы, и иглы, и слезы, и ревность, и необоснованная злость и отчаянная паутина непонимания... Не хочу это брать с собой... Хочу помнить то, что я хочу... А знаешь, ты уехала и забрала с собой только установившуюся в воскресенье погоду. Хмарь крутит. Тучи зреют дождем. И я курю, брожу вокруг фонтана по вымощенному брусчаткой дворику. Я вспоминаю тебя, я думаю о тебе и снова это кажется мне значительным и важным...