Мне захотелось написать ещё один рассказ (прошлый здесь) по выбранной наугад Машиной картинке.
Рассказик совсем короткий и я не уверен, насколько хорошо получилось, но как-то вот.

Слабо виляя меду деревьями и почти даже не забирая в бурелом, заброшенная тропинка вывела Митяя к домику.
Входить внутрь паренёк не торопился.
Выбитые стёкла, закопченные брёвна стен, сгнившая сорванная с петель дверь. Митяю было страшно даже подойти. Воображение рисовало какое-то мутное обросшее мохом существо, наблюдающее сейчас за ним из чердачного окошка. Но уходить было нельзя – из газетной заметки Митяй знал, что завтра вечером здесь начнут строить завод, и домик снесут.
Где-то вдалеке шло шоссе, и гул машин смешивался с равномерным шепотом леса, переливаясь, будто прибой.
Парень призвал на помощь здравый смысл: Откуда там внутри быть чему-то? Кому он вообще сдался? Да и потом, даже и будь там какие-то воображаемые чудовища – отбиваться от них он всё равно сможет только фонариком, так что в лесу он ничуть не в большей безопасности. Давай, давай, пошёл, а то стемнеет скоро, и вот тогда точно решимости хватит максимум на то, чтобы не слишком быстро уносить ноги.
Наконец, он принял твёрдый вид, и выкрикнул: «Эй! Ты!» Вышло невнятно, но он выдержал паузу, и прокричал: «Боишься?! Вот найду – все рога пообломаю!!!»
И быстро, не позволяя исчезнуть настрою, зашёл.

Перевёрнутые шкафы, голая, без матраса, раскладушка, сломанный стол и пробитые стены.
И картины. Облупленные, почерневшие, заплесневелые. Огромными кучами. Везде.
На первом этаже было всего две комнаты, мало чем отличающиеся друг от друга. На чердак Митяй лезть побоялся – а вдруг лестница провалится? Да и вообще…
О том, чтобы лезть в погреб, тоже, естественно, не было и речи.
Митяй присел рядом с одной из стопок картин, положил фонарик, и принялся разгребать. Звуки леса доносились теперь как-то глухо, будто тот остался где-то далеко-далеко позади.
Картины были странные: Какие-то люди с неестественными пропорциями тел, несколько неузнаваемых животных, деревья, такие, что непонятно, где кончаются ветки, и начинаются облупившиеся от времени проплешины.
Митяй понял, что разобрать здесь что-то было бесполезно. Он уже собирался уйти, как вдруг наткнулся взглядом на картинку, каким-то чудом оставшуюся на стене. На рисунке была изображена женщина, играющая с ребёнком, лет четырёх, на вид. Наверное, они были изображены счастливыми, но плесень до неузнаваемости исказила их лица. Впрочем, она не справилась с ярко рыжими волосами ребёнка.
Митяй всмотрелся в уголок картины. Там явно были какие-то подписи. Он попытался снять картину со стены, но та оказалась прибита гвоздями. Времени до темноты оставалось совсем мало, так что паренёк, почти что с отчаянием вцепился в картину, пытаясь отодрать её. Это удалось, но отвалились и несколько досок. Громыхнуло, так, что на мгновение показалось, будто домик развалится. В проломе забегали насекомые.
Митяй решил уйти, и вернуться завтра с пилой или молотком.

Из той же газетной заметки он знал, что когда-то давно в этом домике жил сумасшедший художник. Местные жители недолюбливали, и боялись его. Говорили, что лет десять назад к художнику пришла милиция, после чего его никто не видел.
А ещё этот художник – был отцом Митяя.

Уже глубокой ночью паренёк вернулся домой. Он сразу понял, что что-то не так – никто не спал, свет был включен во всех комнатах. И тут он увидел родных – они столпились перед включенным телевизором. Вместе с ними стояли какие-то незнакомые люди.
Женщина обернулась с тревогой в глазах, подбежала к Митяю и обняла его за плечи, чуть не плача.
«Митяй», - сказал она.
«Да, тёть Валь?»