Я беру маленький красный ярлычок от чая riston, что тянется белой веревочкой к самому пакетику, с непосредственно клубничным чаем. Белая кружка с надписью «Марина» почти пуста. Я обхватываю маленький красный ярлычок, безымянным и большим, пальцами, одновременно с этим оборачивая указательным тонкую белую нитку. Я взметаю пакетик с остатками чая на высоту около двух метров от пола, затем приподнимаю голову и спускаю один экземпляр чая riston себе в рот. Преувеличение. Не полностью, а так чтобы он упирался в мои зубы, в те мгновения, когда маленький красный ярлычок весит на уровни шеи. Дальше я сжимаю губы, словно незамысловато целуя кого-то в щеку или куда либо еще, высасывая, впитывая остатки кофеина и клубнично-чайного привкуса, в себя искроено любимого. Я опускаю голову и расслабляю губы, так что пакетик клубничного чая, а за ним и нитка, а за ней и м. к. ярлычок, летят примаком в мусорную корзину. В тоже время, кипит вода, и чайник отдает своим тысяча-каким-то-по-счету щелчком готовности, я беру всю туже кружку белого цвета и кладу туда новый пакетик клубничного чая, который тут же промокает со дна в остатках своего предшественника. Я заливаю кружку прозрачным кипятком, чья прозрачность, в кружке из под тысячи напитков с кофеином, также недолговечна, как и мое собственное ожидание, охолождения до премлимого уровня. И игра в эго-конструктивное, форсированное столь любимым с некоторых пор клубничным или смородиновым или лимонным черным чаем, провидение времени продолжается.