Вдруг поняла, что очень хочется посмотреть на кого-нибудь виртуального в реале, послушать, потрогать, понять, что человек действительно существует.
Желание исполнится, это я знаю точно - Вершитель все-таки. Только "рано или поздно, так или иначе" немного смущает.

Мучаюсь с письмами. Друзьям - понятно. А не-друзьям? Например, Стиву. Или Одуванчику. Обожаю обоих.
Рысью мне не нравится.
Сошла с ума. Давно, но недавно напомнили. Приятно.
Так. Не забыть бы.
Словно сон приходит вечер, косо падают лучи. Опускается на плечи, точно шаль, тепло свечи. Напевает в поле ветер, сад темнеет за окном, в восковом тягучем свете тихо дремлет старый дом. Безмятежен летний вечер в алом золоте лучей. Старый дом, как время, лечит душу мне теплом свечей.
Инсульт - это как? Глупости. Забыть бы.
Чужое. Котенок - умница пушистая. Цурюка - тоже. Только не пушистая, а ясноглазая.
Жалко всех до ужаса. Но это ведь не моя жизнь, как я могу... вмешаться? помочь?
Сказки. Не умею я их писать.
Ничего не успеваю. Может быть, увижу завтра Стива. Два месяца - и ничего. Но увижу - буду сходить с ума. Пусть. Так веселее. Без боли нет вдохновения.
Руки болят. И спина. Я хочу так много невозможного... Даже не чуда, просто того, чего не может быть. Для себя хочу. И жить. Иногда.

Человек не придумал слов, которыми можно рисовать падающие в ладони звезды, золотисто-рыжий огонь или капли росы в чашечках утренних цветов. Человек не придумал слов, которыми можно звучать гулом ветра, шорохом прибоя, шепотом листьев, звоном колоколов или просто смехом ребенка. Человек не придумал слов, которыми можно летать, или ходить по радуге, или рассказывать любовь. Человек просто не придумал для этого слов.

Я научусь думать дождь. Я почувствую себе крылья. Я подарю миру любовь. Я закрою глаза и перестану быть.
Мечты, мечты...

Когда-то я писала стихи. Или мне так казалось.
Я так мечтала выстраивать ровные ряды слов, цеплять их одно за другое каллиграфически правильными завитушками рукописных времен, складывать, как осколки разноцветного стекла, подбирая подходящие по форме и оттенку, соединять неразрывными звеньями искусной цепи, и, собрав, любоваться их идеальными очертаниями, перекатывать языком их мелодичный звон, пробовать губами их сладкую гладкость.
Но слова обзаводились колючками вместо завитушек и отдавали горечью незаслуженной обиды.
Я так старалась, не понимая, почему неудача следует за неудачей.
Я знала, что могу писать, я любила слова, я следила за игрой бликов на их ломких крыльях, потому что они казались мне бабочками.
Бабочек нельзя трогать руками, ведь собранная на их телах пыльца останется на прикоснувшихся пальцах, и бабочка погибнет.
Слова умирали линиями шариковой ручки на белой, как саван, бумаге.
Уголок исписанного с обеих сторон листа приближался к дрожащему огоньку свечи, по комнате плыл удушающий аромат искусственной сирени, по краю бумаги пробегала желтая, как утенок на детском платье, полоса, огонь неровными скачками выедал белизну до середины, на стол пятнами сыпалась зола, прожигая вишнево-бархатную скатерть, а потом жар становился невыносимым и пальцы разжимались. Бумага догорала в тяжелой хрустальной пепельнице. Рифмованные строчки исчезали в полумраке, растворяясь под потолком струями свинцового дыма. И с каждым ударом сердца эти строчки казались все прекраснее, все совершеннее, и, когда фитилек гас, погрузившись в жидкий воск, в моем воображении банальные строчки с неумело подобранной рифмой и хромающим ритмом становились стихами.
Наверное, поэтому я и перестала писать то, что даже мне казалось стихами только после уничтожения. А, может, потому, что в моей жизни стало меньше боли. Как бы я не пыталась убедить других, что стихи можно писать счастьем, сама я в это не верю.

Давно хотела про него написать. Попробую, не знаю, что получится. Не получится - сотру.

В моей жизни вот уже два года присутствует явление по имени Даник. Даниил, Данька, Дашка, Дашуня, Дэниел, Дэник... Голубоглазое, пушистоволосое чудо, забирающееся в ящики моего стола, рвущее письма и документы, раскрашивающее стены маркерами, засовывающее монеты в видеомагнитофон и тапочки в тостер, отнимающее кучу времени и требующее постоянного внимания... Чудо.

Помню, как первый раз держала его на руках. Было страшно. Он был такой маленький, такой легкий, такой хрупкий, я боялась его сломать, как старую бабушкину куклу с фарфоровым лицом.

Потом, конечно, привыкла. Ребенок как ребенок, симпатичный, забавный, подвижный, умный, немного капризный, любимый. Я научилась его кормить, одевать, переодевать, купать, выгуливать, укладывать спать... Я выучила наизусть детские книги и мультфильмы. Я познакомилась с молодыми мамами и их чадами на спортивной площадке. Я привыкла к разбросанным по дому игрушкам и вечной нехватке времени. Распорядок дня изменился также радикально, как и вся моя жизнь.

Шесть утра. Ребенок проснулся и соизволил разбудить меня полными недовольства криками. Конечно, я не единственная, кто может его успокоить, поэтому я просто отворачиваюсь к стене и жду. Даник замолкает, я засыпаю. Я вообще не люблю рано вставать.

Десять. Папа уходит на работу, по поводу чего устраивается истерика. Вздыхаю, иду утешать. Даня стоит у двери и стучит по ней кулаками. Еще раз вздыхаю, подхожу, обнимаю, начинаю уговаривать, расспрашивать, рассказывать, обещать всякие вкусности и интересности. Ребенок всхлипывает, но плакать перестает.

Двенадцать. Предлагаю пойти погулять. Даник соглашается. Дальше - цирк под названием "поймай ребенка и надень на него майку, шортики, носки и босоножки". Цирк продолжается полчаса. Ребенок бегает от меня по всей квартире с радостным смехом, прячется в ванной, залезает под стол, укрывается одеялом и уворачивается от моих рук. Ему весело. Мне тоже. Я люблю его смех.
Наконец, Дэнни одет, я натягиваю кроссовки, и мы выходим из квартиры. Ребенок тут же кричит "На лифте. Поедем на лифте". Соглашаюсь, поднимаю его на руки, он нажимает на кнопку. Держа его в воздухе, думаю, сколько же он прибавил за последние месяцы.
Спускаемся, открываю входную дверь, Даник выбегает на улицу. По крайней мере, он сегодня не упал с крыльца. Иду за ним, навстречу - сосед-старичок. Улыбается: "Какой пацан! Ну, парень, дай руку!" и протягивает свою для рукопожатия. Даник прячется за мою ногу, я говорю: "Будь вежливым, поздоровайся - дай дяде руку". Ребенок смотрит на меня, явно не зная, что предпринять, наконец, решается, делает шаг вперед и выставляет свою ладошку. Старичок ее встряхивает и уходит довольный.
А мы продолжаем свой путь туда, куда и собирались - в парк. По дороге тратим минут двадцать на хождение по высокому бордюру. Ребенок не отпускает мой палец, так как падал достаточно и знает, что это больно. Я помогаю Дашке сохранять равновесие, наслаждаясь тем, что я ему нужна.
Добираемся до парка. У ворот парни играют в баскетбол, хочется остановиться и посмотреть. Мне хочется, ребенку - нет. Идем дальше.
На детской площадке как всегда людно и шумно. Спрашиваю у Даника, чем займемся. Ребенка интересует горка. Забраться на нее он и сам может, так что я просто стою и наблюдаю. Наконец, случается то, чего я ждала: ребенок падает, расстраивается и ведет меня на другой конец площадки - к турникам. Беру его на руки, подсаживаю, он цепляется своими крохотными ручками, я отпускаю, он держится. Секунд пять, наверное. Соскальзывают слабые еще пальчики. Ловлю, он смеется. Повторяем. Потом у меня устают руки.
Мы бегаем по площадке. Я кричу "догоню, догоню", Даник хохочет. После нескольких кругов ребенок утомляется и просит покачать его на качелях. Качаю. Долго качаю, пока он не начинает засыпать. Тогда мы идем домой.

Три. Даник лежит на родительской двуспальной кровати, я грею бутылку с молоком, которое он пьет галлонами. Приношу подогретое молоко в его комнату, устраиваюсь рядом на кровати, сую ему бутылку, беру книжку, начинаю читать. И мне, и ему абсолютно неважно, что именно. Дочитываю до третьей главы и замечаю, что тихое булькающее сипение, издаваемое покидающим бутылку молоком, сменилось мирным посапыванием. Смотрю на ребенка, умиляюсь, вспоминаю, что моя свобода закончится через два часа, вскакиваю и бегу заниматься делами: готовить, убирать, гладить постиранное в выходные, болтать по телефону и смотреть телевизор. За компьютер не сажусь, зная, что потом не встану.

Половина шестого. Приходит, ам-м-м, ну, скажем, Альта, она же Котенок, а вообще-то - моя сестра. Младшая. Рассказывает последние услышанные на работе сплетни. Я разрешаю ей разбудить ребенка. И последить за ним до папиного прихода. Она сердито фыркает, но слушается. Пока Котя с Даником будут смотреть мультики, я смогу сходить за покупками и немного прогуляться.

Восемь. Возвращается папа. Ребенок счастлив, мы с Котенком - тоже. Я спрашиваю про работу, про коллег и про последнего заказчика. Папа рассказывает, одновременно пытаясь переодеться в домашнее и показать ребенку, что любит его несмотря на долгое отсутствие. Потом я закрываюсь в комнате с компьютером, оставив ужин на столе.

Десять. Мама (Данькина) возвращается с курсов. Последние полгода она получает второе образование и попутно ищет работу. А я сижу с ребенком. Два раза в неделю - в те дни, когда у нее занятия. Но мне, в общем, не жалко, потому что братика я люблю и сидеть с ним - тоже, особенно после того, как ему исполнился год и он начал понимать человеческий язык.
Как бы ему объяснить, что нельзя нажимать на большую кнопку посередине того ящика, который стоит под моим столом? А то загружаю полночи что-нибудь интересное, а ребенок приходит – и полный ...

Конец.

Не получилось, но стирать не буду. Пусть.

Это не любовь и даже не про любовь. Это просто тени, бредущие по стенам освещенной комнаты. Это просто сказка, сочиненная для меня, сказка о принцессе, ведьме, людоеде и великане, сказка о том, что пьяный принц валяется под лавкой, меч сломан, кольчуга заржавела, конь вспахивает поле, а на заре в лесу поют птицы.

- Не бойся ничего и не переживай. Я всегда смогу понять тебя, ведь мы мыслим схожим образом.
- Как в сказке... Спасибо. Я уже ничего не боюсь. И надеюсь, что тоже смогу тебя понять.

Я (не) люблю

Читаю... до тумана в голове, до пляшущих огоньков перед глазами... Спа-ать! К черту.
Слишком много написано... книг и не только... слишком красиво, мудро, правильно, слишком знакомо, незнакомо, непонятно, слишком радостно и больно... Ни сил, ни времени, ни веры не хватает... Такие слова, такие мысли, зачем я буду... Нелепые попытки оправдать собственное существование. Ну и что, что придумывается? Задушить. Льдисто-лучитстое, обжигающе-огненное, пушисто-теплое, колюче-жесткое, солнечно-золотое, звездно-черное, мое, родное, пустое, никому ненужное...
Внимания и похвал. К черту.

Страшно обидеть ненастоящих, но умеющих испытывать боль. Нарисованный парень с темным ежиком волос, лисьими глазами и коротким именем, конечно, ты прав. В игру надо играть и не забывать, что это – игра. Всего лишь игра. А то боль станет слишком настоящей. Бывает ли игрушечная боль? Да. Та, что я придумала.

И почему я их всегда убиваю?..

Боюсь, что меня обидят. Ненастоящие, но умеющие причинять боль. Своими словами или отсутствием слов. Привыкаю... как к наркотикам. Один день не могу. К черту, конечно, не в первый раз и, видит Небо, не в последний. Что это было сначала? Фильм?.. Очередной милый, улыбчивый, придуманный?.. А потом?.. Кажется, именно тогда началось... серые глаза, серебряные волосы... ни малейшего разнообразия. Ну и пусть.

Я говорю уверенно и надменно, с чувством собственной исключительности и неоспоримого превосходства: "Я ничего не боюсь". Но это, конечно же, ложь. Я боюсь... Как же я боюсь этого страха! Когда-нибудь он убьет самое дорогое, самое важное, самое любимое... Если уже не... Избавиться бы от него – липкого, приторно-сладкого, болотно-дурманного... Мне бы того выдуманного газа... и не побоялась бы шагнуть, наконец, через опостылевший подоконник... И был бы короткий, пронзительный, как порыв ветра в лицо, полет, и все... Все.
Страх не позволит. Клясть его? Восхвалять?
Мне бы воздуха – глоток, каплю. Не дышится. И ночью темно. Если, конечно, свет не включать.
Все ли хотели..? Нет, конечно, не все. Но и не я одна такая. Как не хочется быть как все, быть с толпой, быть в толпе... Выбора... Выбор всегда есть. Глупость, да?..

Ты придумал образ, и я тоже. Пусть пока будет так, потом разберемся. А пока – неактуально.

Еще чуть-чуть бреда. Повторяюсь.
Когда рождается словами, цветами, голосами... сколько похоронено в пыльных закоулках памяти?.. Сколько не запомнено, не рассказано, не дописано?.. Нужно ли? Мне?..

Есть – радужная паутина. Блаженство не-бытия.
Есть – то, что нужно жить. Кому нужно? Мне?..

Можно ставить сколько угодно точек и вопросительных знаков. Ни уверенности, ни ответов от этого не прибавиться.

Стихов бы написать, но... Глупо, конечно.
И говорить неправду, и скрывать правду... Все глупо.

Жить вредно. Не жить – пока не получается. Мне бы газа...
Запомнилось же... Газа, газа... Прыгать по карнизам, нецензурно выражаться, убивать без сомнений и угрызений совести...
Чего я боюсь больше всего? Кто бы сказал... Не смерти и не одиночества, не мышей и не пауков... не луны и не конца света... не предательства и не боли... Может быть, унижения?.. Или действительно страха...

О чем только не думается во время прочтения Oi_евского дневника, со всеми его мучительно-изящными записями, а также комментариями к записям и комментариями к комментариям, в пять утра, когда голова кружится, а через два часа – утро, а до вечера – еще длинный, жаркий, привычно-скучный день... А потом можно будет опять читать, и опять не выспаться, и опять восторгаться чужой гениальностью и сожалеть об отсутствии подобных людей в поле моего зрения... Хотя, конечно, опять неправда... Ну и к черту.

А понравившиеся дневники я читаю от первой до последней записи. В хронологическом порядке.

Вставлю, не вставлю... Опять буду бояться обидеть очередную маску... Опять испугаюсь, что очередная маска меня обидит... Прав все-таки был тот парень, игру надо играть, а не жить...

Раз я хочу это выставить, значит хочу ответа? Отзыва? Одобрения или порицания, но хочу ведь... Или нет?.. Запутали меня все эти классификации и степени открытости-закрытости дневника. Мой дневник – что хочу, то пишу! Так? Или?.. К черту.

А зачем мне нужен дневник? Можно же читать чужие, не имея своего. Правда, зачем? Дневник-сцена? Конечно. А так хотелось стереть... к черту. Но... Кто-то же должен этот бред читать. То есть никто ничего не должен, конечно, но раз уж читают, почему бы не продолжить?
Все слишком просто. Надо только не забывать, что я все-таки для себя пишу. Иначе смысла не имеет.
Все к черту.
Все.
К черту.

Буковки, буковки... Разноцветные закорючки на экране.
Звучит музыка. Торжественно и возвышенно. Кажется, кого-то женят. Или хоронят. Купол уносится куда-то вверх, высоко-высоко, и теряется в полумраке.
С каждым днем все сложнее говорить и писать, приходится напрягать память и тянуть из нее ставшие вдруг чужими слова, которые упрямо цепляются за полузабытые и вовсе никогда не виденные образы.
Круглый плоский диск, радужная поверхность, обладающая странной чарующей красотой. Кажется, "странный" - мое любимое слово. Кажется... Может, это все только кажется? И я проснусь в настоящем мире, чтобы прожить настоящую жизнь, проснуться и обнаружить, что по-настоящему ничего этого не было? Забавно. И хочется, и страшно.
Символ. Символ справедливой кары и заслуженного наказания. Чуть нелепый плащ и маска, как у Зорро. Это тоже откуда-то из детства, далекого-далекого, точно радуга. И, конечно, Мыш, потому что других ассоциаций нет и быть не может. И, как всегда, шрам от брови до подбородка. Странно, что не крест-накрест, как у бродяги-самурая. И сразу - следующее звено: рыжие волосы и глаза... спокойные, уверенные... то зеленые, то золотые, то фиолетовые, а в глубине - искорки смеха, как у прилетевшего со звезд мудреца.
Любая мысль рано или поздно (так или иначе) приводит к воспоминанию о нем. То ли пес, то ли волк. Серая шерсть и серо-зеленые глаза. Кожаный ошейник и хрустальная бусина. Девочка-подросток, "девочка без имени"...
Неужели я когда-то писала стихи? Великий Энма, какая глупость! Зарифмовать полдюжины строк и поражать близких собственной гениальностью. Кажется, это было давно. Если, конечно, вообще было...
Где мысль, а где мечта? Нет, серьезно, какие из моих мыслей принадлежат мне? Тот дневник - он мой, или не мой? То есть - не мой, или мой? Опять, конечно, глупость. И опять, конечно, незаконченная.
Мне бы хоть что-нибудь дописать. Время есть. Сюжеты-идеи есть. Слова придут, когда начну писать. Если начну.
Список, чтоб не забыть: Люди и не-люди (только не надо плагиата!), Ведьма (ну не нравится слово, а я что сделаю? можно, конечно, назвать "колдунья" или как-нибудь иначе, только вот "ведь-ма" звучит правильнее), Сказка про красивых людей (а-ля Бальгар), Праздник Осенних Листьев (или Весенних, один Вечный Король разберет), и, конечно (конечно "конечно"), про тех четверых (зеленый-рыжий-красный-черный, красный при желании заменить на серебряный). А не много ли? Тем более что есть еще начатые рассказы про БиБи. Или не про БиБи, все зависит от имени главного героя.
Стыдно. Вина - дурацкое чувство. Еще глупее надежды.
Ну и бред! Либо "конечно!", либо "кажется..." Даже не знаю, что лучше.
О чем я вообще собиралась писать?

Господи, Дьявол, за что? Мне больно, больно, больно...
Это слова, это просто слова, и ведь не мне говорят, но сердце заходится в бесплодной попытке вырваться, остановить, уберечь от странной, неправильной, бессмысленной боли...
Неужели так трудно замолчать? Они ведь делают мне больно. Они кричат друг на друга, и слова их наполнены злобой...
За что?
После огненного дождя, после светлячков в траве и поющих фонтанов, после падающих звезд - я успела забыть.
Слова обжигают, как расплавленный метал, как яд находят дорогу к сердцу вместе с кровью. Становится трудно дышать, горло сжимает и царапает, точно морозным воздухом, и больно, больно, больно...
Руки сжимаются в кулаки. В такие минуты мне хочется уничтожить всех двуногих, безликих, пустоглазых, равнодушных, которые загрязняют мой мир. Как было бы хорошо без них. Но я не могу, не умею и не имею права убивать.
Единственная жизнь в моих руках - моя. Единственная смерть в моей власти - моя. В такие минуты боль становится ненавистью. И бьется внутри огнем. От слез станет легче, но я не заплачу. Слишком много огня - он высушил, выжег душу. А есть ли вообще душа?
Теплое письмо, мелькающие за окном деревья, радостная беззубая улыбка черноглазой малышки, башня с часами, восторженные лица сотен людей, - все разрушено двухминутной ссорой.
...но при чем здесь я?
Они не вспомнили обо мне. Слава Богу или Дьяволу, что не вспомнили. Я успела захлопнуть дверь и замерла в спасительной пустоте комнаты. А потом сквозь щели и стены, сквозь поры в меня ворвались пронзительные голоса. Больно, больно, больно...
Не хочу... Ненавижу...
И не только их. И не только за это.

Я ищу слова, которых не должно быть. Или просто не может быть.
Слова, которых нет. Слова, которые не нужны никому кроме меня. И мне, в принципе, тоже не нужны.
Я то ли играю, то ли пытаюсь спрятаться от одиночества. Одиночество - это такое слово. На самом деле его не существует. Не для меня.
Странный я человек. Все люди странные.

Увидела твою вечно-клетчатую рубашку и свернула в ближайшую дверь со всей возможной скоростью. Только тебя мне сегодня не хватало...

Знакомлюсь с очередным дневником. Открываю. Читаю в полной уверенности, что автор - девушка.
Оказалось - парень.
И ведь не в первый раз...