В конце года я оказалась не в лучшем состоянии, по этому поводу у меня есть мысли, которые мне кажется важно записать, но я не хочу включать их в итоги месяца. "Где сейчас Ринсвинд?" — "Под деревом". — "Что он там делает?" — "Жалеет себя".

Так уж вышло, что из-за моих выборов и стечения обстоятельств, я в этом году потеряла дом, который много лет обустраивала под себя; отношения, которые длились треть всей моей жизни; а еще, похоже, у меня на работе серьезный кризис. При отсутствии заметных успехов в каких-либо значимых для меня областях это в сумме давит довольно сильно. Я не чувствую себя уверенно и в безопасности.

На все можно смотреть иначе. Мне есть где жить. Пожалуй, впервые я сама нашла и обустроила себе жилье, пусть даже оно мне не принадлежит. У меня есть друзья, которые поддерживают меня, готовы выслушать и помочь. Человек, которого я люблю, — чуткий и понимающий, поэтому нам удается справляться с ситуацией настолько безболезненно, насколько это вообще возможно. Я в Москве, даже если я не найду сразу работу мечты, смогу подобрать временный вариант, который поддержит меня на плаву, плюс у меня есть финансовая подушка безопасности.

Я недавно слушала Бриджет Джонс, и там была такая фраза: When someone leaves you, apart from missing them, apart from the fact that the whole little world you've created together collapses, and that everything you see or do reminds you of them, the worst is the thought that they tried you out and, in the end, the whole sum of parts adds up to you got stamped REJECT by the one you love.

Вот это оно. Сколько бы я ни старалась, я не буду достаточно хороша для этого мира. Я могу быть стройной, хорошо одетой и причесанной, ухоженной, остроумной и доброжелательной, но мальчик все равно откажется идти пить со мной кофе. Я могу работать по 12 часов, проходить специальные курсы и изучать новые навыки, но мои тексты все равно раскритикуют. Я могу быть внимательной, заботливой и нежной, но человек, который вызывает во мне эти чувства, не останется со мной. Всегда будет кто-то, кто лучше меня. И я ничего не могу с этим сделать. Сколько бы сил я ни тратила, сколько бы я ни старалась. Даже если я буду очень-очень хорошей девочкой, никто не даст мне конфету.

Пожалуй, хватит. Если принять, что нет никаких правильных действий, за которые полагается награда, сразу становится одновременно сложнее и проще. С одной стороны, конфет я себе и сама куплю. С другой, важно не стать мудаком и продолжать звать красивых мальчиков пить кофе. Мир ничего мне не должен. Но и я ему вроде ничего не должна. Я справляюсь со своей жизнью так хорошо, как могу. Я не умная, не красивая, не успешная. Я — "зато добрая", а еще я хорошо умею стараться. И вот мое новогоднее обещание: я определю свои сильные стороны и употреблю их на то, чтобы изменить жизнь к лучшему.

Я побывала на игре Милены «Лето осени» о доме престарелых. Играла молодую санитарку, у которой в ДП мама, а еще эта санитарка влюблена в свою подругу.

Я ехала, зная, что буду реветь и что меня переедет, но не думала, что настолько. Ниже — слабо структурированные мысли по итогам игры. Контекста мало, добавлю потом или по запросу.

Уходить легче, чем оставаться

Смерть пугает. Перед абсолютностью небытия отступают правила живых. Это касается всего: последнее желание умирающего, «Достучаться до небес», «хорошо или ничего». А еще отсутствие ожидаемых реакций, хоть каких-то реакций. Покойник как будто не настоящий человек, а так, заготовка. Отсюда, наверное, концепция души.

Еще страшнее вот что: жить, зная, что с тобой такое случится в любой момент. Может быть, завтра. И не только с тобой — с любым из твоего окружения. Слышать, как старики обсуждают, что по коридорам ходит смерть, что за год они похоронили трех друзей, видеть, как они съеживаются от осознания собственной смертности — все это разбивало мне сердце. Я читала перед игрой терапевтические сказки, но в моменте не смогла найти слов. Ожидание и переживание смерти оказалось для меня слишком сложной темой, чтобы воспринять ее как ролевую цель. В доме престарелых холодные стены, сколько бы цветочков не было на обоях. Потому что на них оседает страх смерти.

Слезы о себе

Не так давно я наткнулась на очень интересную мысль, с которой не сразу согласилась: «когда мы любим человека, мы любим свое будущее с ним».

Я вот знаю, что бабушка вкусно готовит (и всегда покупает колбасу к моему приезду). Что варит варенье и солит огурцы (и можно сидеть и смотреть, как она щипцами таскает из кипятка банки, а потом сует в них пахучий укроп и листья смородины). Что у нее дома мои игрушки, а во дворе — деревянная площадка и качели. Со временем все поменялось, но во мне осталась эта память, и я знала, что где-то там, далеко, есть вот такой кусочек детства. Консервированное счастье. Потом площадку сломали, бабушка забросила промышленное производство огурцов и пирогов — и мне стало скучно к ней приезжать: мы в основном разговаривали, но я не могла рассказать ей о своей жизни и выбирала только нейтральные, неважные мне самой темы. Она стала плохо слышать, с трудом ходить, ей было сложно читать. Ее мир сделался маленьким, но в нем были соседки, хоть что-то. Меня в этом мире не было: я заглядывала раз в полгода обнять и, в лучшем случае, выпить чаю. Мне уже тогда было плохо в этом доме. После смерти дедушки там стало мрачно, и я чувствовала себя обворованной: у меня украли мое консервированное счастье. Я много лет, приехав, первым делом проходила по комнатам, чтобы напомнить себе, что дедушки и правда нет — и это было каждый раз так удивительно. А потом бабушки тоже не стало. И вместе с ней не стало куска моей жизни.

Когда мы влюбляемся, а потом расстаемся (или просто слышим отказ), больно за то, что твое будущее не приняли, а щекотное предвкушение радости в твоей груди так и осталось предвкушением: будущего не будет. Когда уходят старики, больно за тот кусок жизни, который навсегда уходит с ними.

Ритуалы нужны живым

Не новая мысль, но я опробовала ее на себе. Меня по-прежнему тошнит от поминок, мне тяжело далась сцена прощания с моей игровой матерью, я до сих пор плачу, когда думаю об этом. Но вот что. Сидеть и тонуть в горе — невыносимо. Лучше делать что угодно: разбирать шкафы, подписывать бумаги, обзванивать родственников, заказывать селедку под шубой. Все эти слова: «Светлана Кузьминична была замечательной женщиной...» — ужасная пошлость, но это часть терапии, часть процесса проживания горя, способ в том числе принять происходящее. Мне любопытно, что чувствовала девушка, которая играла мою мать, слушая речи на похоронах, но мне они были нужны не меньше. И когда все кончилось, я чувствовала такое опустошение, что включиться снова в игровой процесс было трудно, мне потребовалось время прийти в себя.

Важной частью игровых похорон была возможность прощания. Наверное, она символизировала момент, когда все подходят к гробу, но для меня все иначе. Там, в гробу, лежал посторонний человек. Моя бабушка никогда не выглядела так, как та женщина. На игре у меня была возможность еще раз обнять теплого, родного человека, встретиться глазами. Это бесценно. То самое, чего так не хватает в реальности.

Я не пойду за ней

Важный момент, который я хочу отметить отдельно. Я была почти уверена, что Таня Оле откажет. Но там назревала драма-драма, и я могла решить ее в традиционном для себя ключе: пойти за своей любимой в закат, поддерживая ее во всем. Я вдруг поняла, что не должна. Ей это не надо: что она станет делать с моей жертвой, она ее не просила. И мне это не надо: у меня своя жизнь, свои цели, свои амбиции и способы себя применить. Тут нет выбора между любовью и долгом. Всегда, в любви, в работе нужно быть верной себе. И я решила: независимо от того, что ответит Таня, я останусь здесь, буду работать и начну научный проект. Таня отказала и облегчила мне выбор. А еще подсказала путь развития: я решила заниматься профилактикой профессионального выгорания. Даже героям иногда нужно спать.

Хорошее

Да, оно было. Оле повезло с друзьями. Занятно, но все три молодых человека в команде прекрасно к ней относились и заботились о ней. Виктор вообще влюбился. С ними было весело. Наши летучки, шуточки на грани фола (начинаешь понимать, почему врачи так цинично шутят) — все было прекрасно. Мы все искренне боролись за наших стариков, и это самое главное.

Сны. Больше всего мне понравился сон, который я не увидела) Про Анну и ее Сьюзен, про любовь к женщине и к родине, про непростые решения и личные границы. Я так безумно жалею, что не досмотрела его до конца.

Итого: это прекрасный опыт, который я никогда не хотела бы повторить.

Читаю веб-комикс, в котором очень круто отображены эмоциональные состояния. Такие безглазые человекоподобные сущности, которые стоят у героини за плечом. Очень точно. Тревога, тоска, страх. Я хорошо все это знаю.

В последние дни я много говорила с человеком, который живет во власти этих сущностей. Хочется взять его за руку и вывести на свет. Сказать: "Не так уж страшно здесь, в аду".

Я снова ревела. Каждый день я нахожу доказательства своего несовершенства. Причины меня не любить. Но беда в том, что никого другого у меня не будет. Это страшная мысль, на самом деле: знать, что ты навсегда обречена быть с собой. Но это не мои мысли. Это безглазые твари за моей спиной. Люди сражаются каждый день с вещами, которые гораздо страшнее всего, что я когда-либо видела. Я просто не имею права быть слабой.

Знаете, на что это похоже? На то, как ловишь баланс на доске. Наклон — и ты можешь удержаться только за чьи-то руки. Наклон назад — и ты падаешь. Но в какой-то момент ты чувствуешь эту точку баланса где-то внутри себя. Тот безупречный центр, который позволяет расправить плечи и встать ровно. Нужно только время и много попыток. Однажды я перестану хвататься за чужие руки, но никогда не стану их отталкивать. Мне случалось видеть людей, который разучивались подпускать кого-то близко. Я не хочу строить стены, там, внутри, темно и сыро, как в старом колодце. Это мрачное место.

Тот человек меня не прочитает. И хорошо, он не просил моего совета. Но все, кому это отзывается, кто смотрит по сторонам и видит только темноту, знайте: она не бесконечна. Идите вперед, и там будет свет. С каждым шагом прочь вы будете сильнее. Вы не одни. И я не одна.