— Прости, внучек. Здесь свободно?
Даня машинально кивнул и с любопытством взглянул на человека, впервые за все это время обратившего на него внимание. Рядом присел дед в наглухо застегнутом пальто и меховой шапке. Он был какой-то фриковый. На улице всего лишь конец августа, а этот чудак неслабо утеплился, как будто собрался на Северный полюс. Хотя одноклассник Женька Леонтьев однажды рассказывал, что старики даже в жару мерзнут. Кровь уже не греет, потому и ходят круглый год в шубах и зимних сапогах.
— Ну, что? Будем знакомиться? Меня зовут Федор Иваныч, — обращаясь к нему совсем как к взрослому, равному себе, представился дед.
Даня мгновенно насторожился. Родители и учителя постоянно предупреждали об осторожности с незнакомцами. Нельзя вступать в разговоры, брать сладости и деньги, садиться в машину, чтобы покататься, и идти на квартиру, чтобы позависать на компьютере в сети. На улицах полно всяких извращенцев, готовых накинуться на беззащитного ребенка и сделать с ним что-нибудь ужасное. Но сейчас ему было очень одиноко и, что скрывать, страшно. К тому же, на соседних сиденьях полно людей, а у выхода с важным видом стоит толстый, усатый полицейский в фуражке. Что может угрожать ему в такой ситуации? И, вообще, дед настолько древний, что еле на ногах держится.
— Даня, — наконец решившись, ответил он.
— И давно ты здесь сидишь, Даня? — поинтересовался дед.
— Наверное... — неожиданно он растерялся. — Не помню... почему-то ничего не помню. Мы возвращались из санатория, отдыхали на море. В Сочи. Там было просто супер. И на вокзале я отошел к киоску, мама попросила купить журнал. И все... Потом в голове все перепуталось, и какой-то туман.
— Понятно. Я тоже там был, сидел на скамейке возле киоска. Иногда в такие моменты ненадолго отшибает память. Не переживай, внучек, разберемся, что к чему. Я пригляжу за тобой.
Даня непонимающе нахмурился, но промолчал. Внезапно стрелка на больших круглых часах, висевших на стене, с громким звуком сдвинулась на одно деление. Где-то под потолком засвистело, заскрежетало, захрипело; и из динамиков прозвучало объявление: "Поезд под номером 25.08.01ММ прибыл на второй путь. Стоянка - пять минут. Посадка с левой стороны перрона".
С сидений в разных концах зала поднялись пассажиры. Больше всего было пожилых людей, а также мужчины, женщины - среди них две беременные и одна с новорожденным младенцем, дети и подростки разных возрастов. Все они, не говоря ни слова, дружно поспешили на выход. В этом молчаливом дисциплинированном исходе чувствовалось нечто безысходное и неотвратимое. Нечто зловещее. Да и вообще на вокзале как-то слишком тихо, вдруг понял Даня и непроизвольно поежился.
— Скорее всего, следующим придет наш поезд. Осталось недолго подождать, внучек, — негромко сказал дед.
— А я никуда не собираюсь ехать, — задиристо ответил Даня. — Я жду маму и папу. Они скоро придут, и мы вернемся домой.
— Любишь их? — спросил дед.
— Да! И Бабая люблю, и Валю.
— Это правильно. Надо любить своих близких, пока есть время. Никогда не знаешь, когда истечет назначенный срок, — одобрительно сказал дед и пристроил морщинистый подбородок на набалдашник трости. — Я вот тоже своего правнука любил, никого так не любил. Не спал ночами, укачивал его, пеленки менял, все отдавал ему. А потом он вырос, стал гонять меня и пенсию отбирать. Так-то он был хороший, добрый мальчик. Это я виноват: где-то проглядел, что-то упустил. Но все кончается, когда-нибудь все кончается, внучек.
Даня сердито поджал губы и демонстративно отвернулся в другую сторону, засунув руки в карманы шорт. Достал уже этот дед, постоянно говорит загадками и о чем-то грустном. А у него и без того паршивое настроение. Как же он устал, и до чего же хочется очутиться дома. Он даже постарается стать хорошим и послушным: исправит все двойки, не будет прогуливать школу и прекратит дразнить Валю. И с Бабаем будет гулять, и по дому помогать. Он, правда, постарается изо всех сил. Почему же мама с папой не приходят за ним? Куда они подевались?! Даня посмотрел на разбитую коленку, которая никак не хотела заживать, и поморщился. Ранка выглядела нехорошо.
Вновь громко щелкнули часы, нарушая мертвую тишину, и равнодушный, неживой голос сообщил о посадке на очередной поезд. Даня испуганно подскочил с сиденья и огляделся вокруг. Зал опять был заполнен ожидающими, которые появились словно из ниоткуда. Теперь они, тихо шаркая, дружными шагами направлялись на перрон.
— Нам пора, — тихо произнес дед.
— Я ведь сказал, что никуда не пойду, что вам еще не понятно? — Даня исподлобья взглянул на него, готовый сопротивляться до самого конца.
— Пойдем, внучек, так будет лучше. На этот поезд лучше не опаздывать. Я не желаю зла. Поверь мне.
Дед вздохнул и протянул ему морщинистую ладонь. Глаза у него были усталые и больные, как у побитой собаки; и в то же время выжженные изнутри, присыпанные пеплом. И Даня словно загипнотизированный вложил свои пальцы в дрожащую ледяную руку.

Они вышли на пустой перрон, по которому ветер гонял обрывки газет, щепки и какие-то тряпки. Электронное табло на столбе мигало, показывая число "двенадцать". На путях стоял состав, как две капли воды похожий на тот, в котором Даня возвращался домой. Все двери были распахнуты настежь. Они поднялись друг за другом по истертым железным ступенькам, зашли в ближайший вагон, прошагали по коридору с размалеванными дверями и немытыми окнами и зачем-то вышли с другой стороны. Снаружи на них обрушилась осень. Моросил дождь, дул пронизывающий ветер, раскачивая пожелтевшие кроны деревьев, но Даня не мерз, несмотря на легкую одежду. Дед деловито огляделся по сторонам, взял его за руку и куда-то повел по узкой асфальтированной дорожке.
— Где же это? Неужто запамятовал? Вот же старый дурак, — зорко осматриваясь по сторонам, пробормотал он себе под нос. — Так, вроде бы вспомнил. От этого дерева налево, и скоро придем. Не волнуйся, внучек, доставлю тебя в лучшем виде.
Даня молча шел рядом, смахивая с лица дождевые капли. Спрашивать о том, куда его ведут, внезапно расхотелось. Непонятно почему, но он, кажется, поверил, что дед не станет причинять вред.
— Ну что, Даня, вот мы и пришли. Ничего не бойся, подойди поближе и все поймешь. — Прервал его невеселые размышления дед. — А я пойду к себе. Тут недалеко, так что я не прощаюсь, еще увидимся, внучек.
Он помахал рукой и, тяжело опираясь на трость, двинулся дальше. Даня проводил взглядом сгорбленную фигуру в тяжелом пальто, подошел к мокрой плите, увидел свое лицо, высеченное на граните, и прочел надпись:
"Данечке, любимому сыну и брату, от родных и близких.
Помним, любим, скорбим.
Ты навсегда в наших сердцах".
И чуть ниже две даты, мерцающие тусклым золотом. И венок с лентами. И свежие цветы в вазоне. И тарелочка с печеньем. И плитка его любимого шоколада. И банка кока-колы.

И тогда Даня все вспомнил. Счастье из-за хорошего проведенного времени. Каникулы. Лето. Солнце, море и пляж. Высушенную морскую звезду и раковину, переливающуюся перламутром. Вредную девочку Марину из соседнего корпуса в санатории. У нее была забавная ямочка на правой щеке и рыжая челка. Радость из-за возвращения домой и предвкушение встречи с друзьями и Бабаем. Шумный вокзал. Взрыв в пассажирском вагоне, стоявшем напротив газетного киоска. Панику, крики, слезы. Боль. И кровь, кровь, кровь, очень много крови. Телевизионные репортажи о бесчеловечном теракте на железнодорожном вокзале, списки жертв, бравые отчеты различных служб о проведенном расследовании. Трехдневный траур, объявленный в области. Морг, опознание, похороны. Глухой стук земли о крышку гроба. Пустоту, темноту и холод. Недолгую печаль друзей. Неизбывное горе близких. Слезы мамы, беспомощное молчание папы в ответ на вопросы Вали и звериную тоску Бабая. И тогда Даня вспомнил, что сорок дней тому назад умер. И с небывалым облегчением понял, что наконец-то он нашелся и больше никогда-никогда не потеряется.

1. "Щегол" Донна Тартт. Пулитцер 2014 г. и еще пара медалек.
Обзор, с которым я согласна.
На мой взгляд, это лучшее, что на текущий момент написала Тартт, что бы там ни говорили о "Тайной истории". "Маленький друг" - этой книге вообще стоило бы быть дебютом. Выглядит совсем слабо после первой.
Главный герой - мальчик Тео теряет мать, и в его жизни все меняется не в лучшую сторону. Казалось бы. Но на самом деле еще до смерти он с другом занимается мелким воровством, то есть дурные гены его отца - вот они. Они есть уже при жизни матери. А отец - вор, мошенник, алкоголик и наркоман. По этому же пути идет и Тео. Он похож на отца не только внешне. Может быть, будь мать жива, он не скатился бы настолько глубоко, а, может быть, как раз ее смерть сделала его лучше, потому что он ужасно страдал и не стал таким прожженым негодяем, как его отец. Совершая дурные поступки, Тео думал о том, чтобы не причинить боль тем, кого любит, потому что познал боль потери самого близкого, самого любимого человека. И в конце концов постарался исправить свои ошибки, в отличие от отца.
Основной секрет успеха лично мне видится в том, что "Щегол" взращен, как и "Тайная история", на русской почве. Тартт нырнула настолько глубоко в нашу реальность, что даже упомянула советский фильм "Зимняя вишня". Это просто волшебство какое-то, до чего же это прелестно.
Самый лучший друг Тео - Борис. Юный эмигрант украинско-польского происхождения, впоследствии ставший бандитом, но по сути русский. Потому что сам Борис, будучи бандитом и наркоманом, читает "Идиота" и философствует о жизни и проч.
Совсем, совсем близко к финалу я увидела в " Щегле " мотивы "Идиота". Тео - это в некоем роде вариант князя Мышкина, только без ореола юродивости и патологической честности. Плохие гены отца, не забываем о них. Он постоянно рефлексирует из-за своих плохих поступков, оглядывается на прошлое и по большому счету плывет по течению. Алкоголь, наркотики в жизни Тео - это вариант душевной болезни князя. Мошенничества с предметами искусства Тео совершает, изначально не ради наживы, а чтобы спасти своего друга, свою семью от банкротства. Он больше десяти лет думает о том, что надо вернуть украденную картину и ничего не предпринимает. Топчется на месте, прямо как князь. И в конце концов его ошибки исправляет Борис, и все его глобальные проблемы решает Борис. Действует Борис. Чем не Рогожин, а?
В финале Тео так же, как князь, бежит от свадьбы, бежит от любви только не в душевную болезнь, он возвращает деньги обманутым клиентам. И, казалось бы, что при всем этом мешает ему жениться или попытаться добиться любви девушки, которую он любит с детства? Да не создан он для такой жизни и, возможно, подсознательно понимает, что испортит все, испоганит жизнь любящим женщинам, будущим детям, так же, как его отец, так же, как князь Мышкин. Потому что он не видит в этом смысла. Такая жизнь не для него. Князь погружен в духовность, а затем в безумие; Тео отдал себя служению прекрасному: предметам искусства.
Финальные строки в основном посвящены Борису, беседам с ним. Так же, как в "Идиоте" чувствовалась эта странная связь между князем и Рогожиным, связь на духовном уровне, рядом с которой бессильна любая женщина. Они разные, но как плюс и минус притягиваются друг к другу. Тартт идет дальше. Тео не раз повторяет, что любит Бориса. И подростковый секс, который между ними был, это дело прошлого. В настоящем у них связь на совсем другом уровне. Больше, чем любовь, больше, чем дружба. Они взаимодополняют друг друга, делают друг друга лучше.
И, конечно, вся книга пропитана пиететом перед силой искусства, перед красотой вещей, которые надолго переживают хрупкие человеческие тела, продолжают жить, пока ими восхищаются люди, и парадоксальным образом изменяют и соединяют людские судьбы.

2. "Вопрос Финклера" Говард Джейкобсон. Букер 2010 г.
В общем, жираф большой — ему видней, и все такое. Это я про академиков от литературы, что наградили сие писево медалькой. Лично я открыла, почитала о том, как какой-то престарелый хрыч с придыханием вспоминает о цыганке, нагадавшем ему любовь всей жизни, когда он был еще школьником. И, значит, он прожил всю жизнь в ожидании не пойми чего. Цитирую:
К сорока девяти годам он был в хорошей физической форме, не получил ни единого синяка с той поры, как в младенчестве упал с маминых коленей, и даже не мог назваться вдовцом. Насколько он знал, ни одна из женщин, с которыми у него когда-то была связь или хотя бы мимолетная интрижка, не отбыла в лучший мир; впрочем, лишь немногие поддерживали с ним отношения достаточно долго, чтобы их смерть можно было худо-бедно представить как трогательный финал большой любви. Это затянувшееся ожидание жизненной трагедии странным образом сказывалось на внешности, придавая ему неестественно моложавый вид.
На этом, ОЙ ВСЕ. Очередной марти сью, якобы отлично сохранившийся в ожидании той самой единственной. Нахуй такой юмор и психологизм, и что там еще хвалили. Пусть читают академики и закусывают своей медалькой на десерт.

3. "Весь невидимый нам свет" Энтони Дорр. Пулитцер 2015 г.
Впечатления после прочтения: "Один палка, два струна, и хозяин всей страна". Не знаю, может, быть это веяние нового времени, этакая новая литература. Но если пишешь репортажным, клипмейкерским стилем, избегая живых диалогов, то надо брать чем-то другим. Продавливать эмоции, щекотать нервы. Эта книга - банальщина на банальщине, приправленная бедностью слога и стиля. Ничего нового не сказал автор, а лишь сухо, бледно, примитивно оттарабанил шаблонную историю, из которой вылезли на свет затасканные истины. "Фашизм - это плохо, Париж - город любви, голубое небо - это красиво, миру мир - это распрекрасно". Молодец, садись, жуй свою медальку. По сравнению с предыдущим лауреатом - Тартт и ее "Щеглом" - это чтиво просто чудовищно убого.

4. "Волчий зал" Хилари Мэнтел. Букер 2009 г.
Прочитала где-то с четверть текста и закрыла. Та же ерунда, что и с "Весь невидимый нам свет" Дорра. Только здесь чукчанский речитатив сменяется старобританскими байками. Ни одной внятной, ясно прописанной сцены. Мутное многословие, отсутствие минимальной структуры в тексте, скелета - это не то, что я люблю в художественной литературе. Уж лучше почитать какого-нибудь философа. Флешбэки - это хорошо, я их люблю, но в исполнении Мэнтел - это какое-то безобразие. Главного героя - Кромвеля - его не видно за тоннами словесных нагромождений. Боже мой, как роскошно можно написать это смутное и кровавое время. Но... Увы, увы.

5. "Солнце клана Скорта" Лоран Годе. Гонкур 2004 г.
Вот представьте себе. Италия. Дикая жара. Мужик отсидел в тюрьме пятнадцать лет и едет на осле в деревню, чтобы отыметь женщину своей мечты, о которой мечтал все время, проведенное на нарах. А потом, хоть трава не расти, пусть деревенские мужики убивают. Главное, отыметь женщину своей мечты. Ну, все так и получилось. Отымел, забили камнями, перед смертью, валяясь в пыли, внезапно узнал, что отымел младшую сестру женщины мечты, потому что та имела наглость умереть, пока он сидел. Да и хрен, главное, что хоть кого-то отымел, в конце концов, решил он и помре. Потом после родов помре и сестра женщины мечты. А жители деревни решили, что священник должен убить младенца, потому что его папаша был бандит. Конечно же, дитя выжило и переплюнуло родителя. "Как же так?" - спросил у него падре. - "Что же ты сволочь такая?"
"А потому что вот, ибо я - наказание жителям деревни", - дерзко ответил тот.
И тогда я пожалела себя, Италию и осла, потому что мы точно не заслужили наказания, и закрыла этот "шедевр". Гонкуровская премия, твою мать! Эй, дерзкие фикбучники-графоманы, срочно переводите свое добро на французский язык и посылайте тамошним академикам. У вас есть шанс получить медальку.

6. "Путь в один конец" Дидье ван Ковелер. Гонкур 1994 г.
Наконец-то, что-то читабельное. Даже удивилась, что дали медальку настолько легкому, ненавязчивому тексту. Немного грустное, немного ироничное повествование от лица молодого человека, вся жизнь которого с пеленок проходит по навязанному кем-то сценарию. Пока он не берет дело в свои руки, не начинает режиссировать действительность и уже сам влияет на жизни и смерти других людей. Ближе к концу произошел конкретный пшик, и история сдулась, закончилась, толком не начавшись. Но задел на что-то интересное в начале книги был совсем неплох.

7. "Светила" Элеонора Каттон. Букер 2013 г.
Дюже занудная книга. Вот есть авторы, которые пишут многословно, и в то же время легко, увлекательно, не словоблудя и не повторяясь. Здесь не тот случай. Начало вообще жуткое, еле продралась. Но если продеретесь, то есть шанс дочитать. В общем, автор однозначно страдает графоманией. Первая часть книги до безумия нудна и растянута, но это полбеды. Одно и то же событие разные герои обсуждают раз за разом. Раз за разом! Чтобы было понятней, приведу отвлеченный пример, не связанный с сюжетом.
Убили кролика Банни. Собрались волк и лиса и обсудили, какой покойник был вкусный. Собрались дрозд и енот и обсосали, какой ужас, убили же вкусного покойника. Собрались крот и орел, и посудачили, о том кому известно, что вкусный покойник убит.
Нет никаких слов, в общем. Ближе к финалу главы становятся все короче и короче, и я поняла, что это такой авторский прием, который ни разу не впечатлил, если честно. Потому что в каждой части, в каждой короткой главе снова обсасывание одного и того же. Это просто сюр какой-то.
Отдельная статья - это астрология, впихнутая в книгу. Мне, как человеку, не интересующемуся подробностями звездной науки, было совершенно непонятно и неинтересно читать обо всех градусах, широтах, долготах, Лунах в Стрельце и Венерах в Марсе. Логической взаимосвязи с сюжетом и интригой я не увидела, но главное, что автор этим моментом, кажется, безумно гордится. Ну, чем бы дитя не тешилось.
Сам сюжет, собственно, ничего особенного из себя не представляет, интрига так себе, на очень среднем уровне, ярких характеров нет. Единственная радость, ближе к финалу читается все легче и легче. И наконец с облегчением закрываешь опус. Все, отмучился.
Особую благодарность хочется вынести "переводчику", пожелать ей сжечь проф. корочки, если они есть, и даже близко не подходить к текстам, пока не доучится хоть чему-нибудь. Когда в тексте о Новой Зеландии викторианских времен читаешь такие простые слова "передоз", "кайф", "ломка", "Буренка" и "Бобик или Шарик", то НЕТ НИКАКИХ СЛОВ. И когда "переводчик" бесконечно склоняет Аннино колено, Нильссенов локоть, Притчардово ухо, Джо-Шепардову пятку... Вот текст сам по себе тяжелый, громоздкий, неповоротливый, и "переводчик" сделала все, чтобы усугубить эту тягостную картину. Да, эта "мастер" худ. перевода победила всех. Я считаю, что Джо-Шепардова пятка - это новое слово в литературе.
Короче, этой книге дали Букера? Нуну.

8. "Время смеется последним" Иган Дженнифер. Пулитцер 2011 г.
Просто отлично. Проглотила книгу буквально за несколько часов. Чем-то напомнило "Райские пастбища" Стейнбека. Но если у него истории людских жизней тянутся, как ветви дерева от гигантского ствола жизни, то у Иган вьются как многочисленные нити, непроизвольно разматывая и сматывая клубок бытия. И в целом настрой более оптимистичный. Жизнь одного героя становится продолжением жизни следующего. Все истории автономны и одновременно взаимосвязаны, временами переплетаясь друг с другом. А если по простому, то это одна большая, прекрасная история о жизни и времени. О том, что рано или поздно заканчивается любая жизнь, но сразу начинается чья-то другая, потому что нити в клубке никогда не заканчиваются. Чей-то конец пути становится началом дороги для другого. И важна каждая нить вне зависимости от ее яркости и блеска, то есть добился человек успеха или нет, не имеет значения. Ведь жизнь - это нечто большее, чем материальное благосостояние, всемирная слава или американская мечта.

9. "Обладать" Антония Байетт. Букер 1990 г.
Нет, я, конечно, понимаю, что книга о романе между двумя викториансками поэтами. Но зачем буквально в каждую главу пихать уныло-велеречивые, невыносимо нудные стихи авторства якобы этих самых поэтов, сочиненные, естественно, самой Байетт? В конце концов начинаешь ментально лезть на стенку при одном виде этих зубодробительных виршей. Причем в современном отрезке книги не один раз и не два персонажи, далекие от филологии, заявляют главным героям: филологам Роланду и Мод, что учили эту тошнотень в школе и ничего не понимали в этакой высокой поэзии. Как вы сами понимаете - эти персонажи поданы червяками, ничего не смыслящими в искусстве. Ну да, ну да. Эти люди дело говорили, вот что я скажу. Еще какая тошнотень.
Так-то Байетт пишет хорошо, но слишком холодно, рассудочно. Лично меня не затронули перипетии ни викторианского романа, ни современного: двух исследователей поэтического творчества. Небольшой детективный момент тоже довольно смазан. Но страсть к исследовательству любого рода, раскрытию тайн — героями движет филологический интерес — очень даже понимаю.
Единственное, стало жалко викторианского поэта Падуба. Жена устроила ему сорок лет целибата и на его смертном одре не отдала прощальное письмо от любовницы. Любовница спрятала от него общего ребенка и попыталась убедить, что тот умер. Нет, я понимаю, общественное устройство того времени угнетало женщин, но как же конкретно эти две женщины были жестоки к мужчине, который не сделал им ничего плохого.
Еще проскользнул интересный момент. Мод исповедует идеи феминизма. И носит на голове различные головные уборы, потому что в свое время в одном фемин. сообществе ее обшикали женщины не за речь, а за цвет волос. Мол красишь локоны в блонд, чтобы услаждать взоры мужчин-угнетателей. Она натуральная блондинка. Читала я это и думала, как же верно показана мизогиния по отношению к представительницами своего пола со стороны тех, кто вроде как борется за права всех женщин. Двойные стандарты — как же это мило и увы жизненно.
В общем, впечатление от книги неплохое, но стихи, наводняющие ее страницы, — унылая тошнотень.

10. "Будденброки" Томас Манн. Нобелевка 1929 г.
Видимо, не раз повторю, как мне нравятся книги — семейные истории с описанием жизни многих поколений. Это как раз тот случай. Вот просто с огромнейшим удовольствием читала о буржуазном семействе, начиная с возвышения патриарха и заканчивая смертью последнего отпрыска мужского пола. Женщины, как вы понимаете, там за продолжение рода не считались. Тем не менее они выписаны Манном куда с большей симпатией, чем мужчины. Даже тогда, когда он иронизирует над ними, показывая их ограниченность и абсурдную покорность, обусловленную требованиями хорошего тона и благопристойности. Опять же именно Антония Б. - внучка главы семейства - бросает вызов обществу и целых два раза разводится, оставаясь под материальной опекой брата, иначе у нее выхода не было бы. Жила бы с постылым и подлым мужем.
Заканчивается история семейства крахом. Торговое дело по завещанию одного из Б. свернуто, его юный сын умирает от тифа. Но на самом деле все закончилось намного раньше, потому что в каждом новом поколении Б. уже рождались другими. Не могли, не желали соответствовать идеалам купеческого бытия и посвящать жизнь поклонению золотому тельцу. Очень жаль, что Манн отправил в могилу последнего из Б. Ганно (Иоганна). Ах, какой из него получился бы славный представитель культурной элиты. Мальчик жил в мире прекрасной музыки, обожал театр, возможно стал бы композитором. Но, но... Зато Манн ввел в сюжет его друга из обнищавшей графской семьи, который явно тяготел к сочинительству. Не себя ли он выписал в этом юном аристократе, похоронив собственные бюргерские корни вместе с Ганно? Вопрос, вопрос.
Что еще очень четко прослеживается в книге. Все мужчины, практически все мужчины у Манна - уродливые, несуразные существа. Впрочем, мальчики не лучше. К женщинам Манн более добр: описание их внешности, особенно в сравнении с мужчинами читать приятно. А теперь о мальчиках. В этой книге у Манна промелькнули всего лишь три привлекательных мальчика.
Ганно. Светло-русые, на редкость шелковистые волосы начали у него отрастать после болезни с необыкновенной быстротой и вскоре уже спадали на плечики, тонувшие в сборках свободного и широкого платьица. В нем уже явственно проступали черты семейного сходства: широкие, несколько коротковатые, но изящные будденброковские руки; нос в точности как у отца и прадеда — хотя ноздри Ганно, видимо, и в будущем должны были остаться более тонко очерченными; нижняя часть лица — удлиненная и узкая — нисколько не напоминала ни Будденброков, ни Крегеров, а выдалась в Арнольдсенов — губы смыкались скорбно и боязливо, что впоследствии прекрасно гармонировало с выражением его необычных, золотисто-карих глаз с голубоватыми тенями у переносицы.
Его друг - юный граф Кай Мельн. Голос его ломался, как у всех мальчиков в переходном возрасте; для Ганно эта пора еще не наступила. Ростом Кай был теперь не ниже Ганно, но в остальном ничуть не переменился. Он по-прежнему носил костюм неопределенного цвета, на котором кое-где недоставало пуговиц, а штаны были сзади сплошь в заплатах. Руки Кая, и сейчас не очень-то чистые, отличались необыкновенно благородной формой — длинные точеные пальцы с овальными ногтями. Рыжеватые волосы, посредине небрежно разделенные пробором, как и раньше, космами спадали на алебастрово-белый, безупречно красивый лоб, под которым сверкали голубые глаза, глубокие и в то же время пронзительные. Разница между его крайне неряшливым туалетом и благородной тонкостью лица с чуть горбатым носом и слегка вздернутой верхней губой теперь бросалась в глаза еще сильнее.
И Петерсен. Мальчик, промелькнувший в эпизоде на уроке в школе. Он был хорошенький мальчик, с белокурым коком надо лбом и с необыкновенно красивыми синими глазами, в которых теперь светился страх.
В общем, вырисовывается очень интересная картина. Гротескно-уродливое мужское племя, терпимое в общем и в целом женское племя и очень штучные прекрасные мальчики. "Смерть в Венеции" и все такое. Лалала. Дальше я промолчу.
Единственное, у Ганно и Кая была очень необычная дружба. Никакой мальчик со стороны не допускался в их отношения. До самого конца. Да они и не были похожи на обычных мальчишек, живя в реальности, созданной их руками.
Поначалу безудержный напор Кая даже напугал Ганно. Этот маленький заброшенный мальчик с такой страстью, так настойчиво и по-мужски домогался благосклонности тихого, нарядно одетого Ганно, что сопротивление было немыслимо. Правда, во время уроков Кай ничем не мог быть полезен своему новому другу, ибо его необузданная, свободолюбивая натура не принимала таблицы умножения, так же, как и мечтательная, самоуглубленная натура маленького Будденброка. Но зато он одаривал его всем, что имел: стеклянными шариками, деревянными волчками, отдал ему даже погнутый оловянный пистолетик — лучшее из всего, чем он владел. На переменах они ходили взявшись за руки, и Кай рассказывал ему о своем домишке, о щенках и курах, а после занятий, хотя Ида Юнгман с пакетиком бутербродов в руках уже дожидалась у школьных дверей, чтобы вести гулять своего питомца, норовил как можно дальше проводить его. Во время таких проводов Кай узнал, что маленького Будденброка дома зовут Ганно, и с тех пор присвоил и себе право звать его этим уменьшительным именем.
И вот в финале, женщины семейства Б. вспоминают недавно умершего Ганно.
Потом разговор незаметно, робко вернулся к событиям недавнего прошлого, но когда кто-то упомянул имя маленького Иоганна, в комнате вновь воцарилась тишина, и только еще слышнее стал дождь за окном.
Какая-то мрачная тайна окутывала последнюю болезнь маленького Иоганна, видимо протекавшую в необычно тяжелой форме. Когда речь зашла об этом, все старались не смотреть друг на друга, говорить как можно тише, да и то намеками и полусловами. Но все же они вспомнили об одном эпизоде: о появлении маленького оборванного графа, который почти силой проложил себе дорогу к постели больного. И Ганно улыбнулся, заслышав его голос, хотя никого уже не узнавал, а Кай бросился целовать ему руки.
— Он целовал ему руки? — переспросили дамы Будденброк.
— Да, осыпал поцелуями.
Все задумались.
Что тут думать, что тут думать, сказала бы я им. Но к их счастью, меня там не было. Так что я еще раз промолчу. Хаха.