Победа, победа... Два людоеда подрались тысячу лет назад. И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. "... и славы ратной достигли, как грится, не посрамили! Да здравствует этот... бля... во всем мире... солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой. А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных. Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали... ик! хули вы передали? это перечница..."

А копеечница - это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле...

"Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.

А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.

А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не "волга", до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.

А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян..."

Для меня этот спектакль предстал образцом товарищества и взаимовыручки, или "битый небитого везет".

Зал, извините за выражение, - полный трындец. Вентиляции нет, звук не очень, кресла антикварные, сортир - мрак, к вешалке, с которой все начинается - плохо организованная очередь. Буфет навестить побоялась.
Публика... публика разношерстная: в основном - вырвавшиеся в культурку провинциалы, кое-где разбавленные бабульками старой закалки. Ну, и мы еще. Мне, разумеется, снова достался ароматный сюрприз: опять какую-то бабушку внуки вынули из нафталина в театр, что и при хорошей вентиляции - не ахти.

Пьеса... ну пьеса. Впечатление, что писалась в соавторстве с кем-то умеющим писать диалоги. Все остальное ничем не примечательно.
Постановка... не заметила, чтоб кто-то над этим работал.
Балет... кроме одного мальчика, видимо, где-то обучавшегося - мрак и ужас. Обучавшийся мальчик - ужас поменьше.

Сценография отменная. Ничего такого экстра-новаторского, но добротно и со вкусом. Практически удавшаяся попытка спасти спектакль - смотреть было красиво. Видно, что хоть кому-то было интересно и в радость работать.
Фрейндлих. Для тех, кто помнит ее Леди Макбет, конечно не дотягивает. Но... Именно на ней держится все. Все эти яйцатые танцоры, художники, режиссеры... И еще она очень очевидно благодарна залу, а это приятно.
Так случилось, что это для меня - второй подряд спектакль, в котором играет только один актер из труппы. Первый - совершенно провальный. Второй - этот.

Итого: лучше, чем ожидалось, но хуже, чем стандарт.