такими темпами я буду писать сто лет. Меня гнобит какой-то мерзкий вирус...

Главный пункт, по поводу которого я волновалась - это таможня, потому что никто так и не смог мне внятно объяснить, какие правила, когда выезжаешь из Израиля с двумя чемоданами картин, а главное, когда с ними же въезжаешь в Японию. Когда картины прибыли от рамочника, или как называется этот умелец, я их сложила в столбик у себя в рабочей комнате. Столбик вышел по пояс. Моя мама, которая пришла посмотреть "как вышло", скептически подняла бровь: "Интересно, как ты все это попрёшь?" "А что такое?" - хорохорилась я, - разложу по чемоданам, в чем проблема-то?" Когда мама ушла, я вытащила всевозможные чемоданы, и пыталась сложить картины и так, и эдак. Выходило, что нужно пять чемоданов, а у меня их, вместе с маминым и оренским, было всего четыре, да и рук, собственно, две. Так что половину картин я отправила почтой, остальное распихала в два чемодана и очень этому порадовалась. В Японии почему-то лифт и эскалатор в метро считаются не средством передвижения, а роскошью. То есть, эскалатор присутствует часто, но почему-то только в одном направлении, допустим, вверх. Взгляните на эту грустную картину, и вы меня поймёте. Это я в первый раз еду в галерею.



Хотя я мрачно ожидала, что в посылке доедет художественное месиво из рамочек, стекла и старых изрисованных листиков, все дошло в полном порядке. Орен, паковавший мне картины, долго объяснял мне законы физики, что "если все сильно прижать одно к другому, то образуется такой эффект, что картины можно даже сбросить с высоты, ничего им не будет". Он даже предложил проверить, но я сказала, что спасибо, не надо, и быстро обклеила все красными предупреждениями "Fragile".



Когда я расставила все картины вдоль стен, вдруг оказалось, что их слишком много - галерея была меньше, чем мне представлялось в воображении. В следующий раз будет нелишним попросить измерить стены. Пришлось вытащить семь. Я долго не могла выбрать, какие же не выставлять. Галерист, молодой симпатичный японец Кейго, поменял их на семь других и сказал, что японский вкус немного другой. Потом он еще ухитрился втиснуть две над стендом с открытками.



Галерея мне страшно понравилась. Можно сказать, она превзошла все мои ожидания. Внутри фешенебельного ресторана с канделябром светился на возвышении прозрачный белый куб. Там ходили люди, смотрели на мои картины. А я сидела снаружи в ресторане, и смотрела на них. Каждый день торчала там с семи вечера до десяти. Зачем, не знаю, но Кейго сказал, что это важно. Еще он мне сделал всю еду за полцены, так что со скуки я развлекалась обжорством. Несколько раз приходили какие-то важные критики. Первому Кейго меня представил. Критик с интересом посмотрел на мои картины и спросил, какими красками я пользуюсь и как долго, по моему мнению, они продержатся. Я наврала, что пользуюсь только первосортными красками (а что, раз древняя акварель "Ленинград" еще жива, значит она не такая уж плохая), хотя прибавила, что не знаю, проживут ли они еще триста лет. Кейго с ужасом на меня посмотрел и больше с критиками меня не знакомил. А зря, потому что первый критик написал обо мне статью в культурную газету.



С коммерческой точки зрения затея не совсем удалась, картины мои никто не купил. Но галерист заверил, что вокруг моих картин ажиотаж (не знаю, может ажиотаж бывал по утрам, пока меня не было), и он хочет оставить себе пять, чтобы попытаться продать их позже. Зато я продала все открытки и получила 120$, что мне хватило ровно на билет из Киото в Токио.



Да, еще в галерее был хитрый японский туалет. Я там в первый раз застряла надолго, пытаясь угадать, на какую же кнопочку надо жать, чтобы слить воду:


(а вот угадайте!)