С одесского кичмана
Сорвались два уркана,
Сорвались два уркана в дальний путь.
В вапняновской малине
Они остановились,
Они остановились отдохнуть.

Один, герой гражданской,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не сумел.
Он весь в бинтах одетый
И водкой подогретый,
И песенку такую он запел:

«Товарищ, товарищ,
Болять-таки мои раны,
Болять мои раны у боке.
Одна же заживаеть,
Другая нарываеть,
А третия застряла в глыбоке.

Товарищ, товарищ,
Скажи моёй ты маме,
Шо сын её погибнул на посте.
И с шашкою в рукою,
С винтовкой — у другою,
И с песнею весёлой на усте.

Товарищ малахольный,
Зарой ты моё тело,
Зарой ты моё тело в глыбоке.
Покрой могилу камнем,
Улыбку на уста мне,
Улыбку на уста мне сволоке.

За що же ж мы борёлись?
За що же ж мы стрыждались?
За що ж мы проливали нашу кровь?
Они же ж там гуляють,
Карманы набивають,
А мы же ж подавай им всё новьё!

Они же там пирують,
Они же там гуляють,
А мы же ж попадаем в переплёт!
А нас уж догоняють,
А нас уж накрывають,
По нас уже стреляеть пулемёт!»

Эту песню пели в очень многих оказывается вариантах. И Утесов и Аркадий Северный. И просто люди. Разные, с разными судьбами. В разные времена.

Мне сегодня по дороге на маршрутку, после работы пришла в голову мысль: "Почему мучинеческой называют смерть, а мучениками тех, кто умер мученической смертью. А тех, кто жил мученической жизнью, почему для них даже слова не нашли?". Может раз ты живой, то все тебе должно быть хорошо?

А песня "С Одесского кичмана" очень веселая, правда поют ее с легким оттенком грусти.