- Здравствуй, - в сумраке свежего римского вечера она присела на самом краешке
парапета, расправив складки дорогого струящегося платья из шелка с грацией, присущей только ей одной.
Пускай подступающая ночь скрадывала цвета, но здесь, на балконе высотного здания, горели фонари, и можно было заметить, что подол платья золотистый, как и яркие золотистые искорки в глазах женщины.
Облокотившийся на ограждение мужчина молчал и думал, очевидно, о чем-то совершенно своем.
- Ты совсем не меняешься, - даже сейчас, в свете фонарей Мариус напоминал выточенную из мрамора статую, пример работы какого-нибудь выдающегося скульптора древности. Что отчасти, вполне могло оказаться правдой, кто знает, что происходило в его жизни в то далекое время.
Темноволосая женщина статично улыбнулась, ничего не ответив, на секунду погрузившись в ту часть своих воспоминаний, которые были ей приятны, а от того оберегались особенно тщательно.
В небе сегодня не было, ни облаков, ни пресловутой Луны. Только звезды – прекрасные и холодные, как и две человеческие фигуры на этом балконе в окружении искусственных огней.
- Пандора -, бледные губы голубоглазого мужчины, наконец, дрогнули и сложились в улыбку, почти отеческую, но такую мраморную и неживую.
Послежизнь раз за разом методично сводила этих двоих, встретившихся в Древнем Риме. Снова и снова.
Последний раз – 30 лет назад, что по меркам вампиров едва ли можно было сравнить с разлукой на несколько месяцев.
Вот только Пандора была уверена, жизнь развела их один единственный раз. В первый и последний, все в той же Римской Империи, в которой они впервые встретились. После – каждый из них продолжал свое броуновское движение сам по себе, изредка сталкиваясь, как сталкиваются в атоме нейтроны.
Она достала из сумочки серебряный портсигар, инкрустированный солнечным янтарем, и закурила. Запах крепких мужских сигарет плохо вязался с хрупкой женской фигурой и развевающимся на ветру подолом вечернего платья.
- Я научилась курить… Я помню, тебе всегда нравились курящие женщины. Говорят, что это убивает, - губы вампирши скривились в усмешке, на секунду обнажились острые клыки.
- Это далеко не самый главный критерий, - если до сего момента голос Мариуса казался просто холодным, то сейчас он достиг по интонациям минимальной температуры, зафиксированной на планете Земля. Его застывшая поза еще больше роднила мужчину с двумя каменными горгульями на разных концах парапета – излюбленный элемент декора старинных особняков, прижившийся даже в США.
Пандора отвернулась и теперь вглядывалась в горящий огнями город, вслушивалась в его шум, которые казались ей глазами и голосом Рима.
Кареглазая женщина долго молчала, решая, поделиться ли этой неожиданной мыслью с собеседником или оно того не стоит.
- Ты ищешь свой идеал, а его нет. Потому что идеалов не существует, - наконец проговорила она с каким-то налетом горечи, прекрасно понимая, что Мариус никогда не согласится с этим утверждением.
- А ты пытаешься придумать повод не прекращать свое существование, - флегматично проговорил блондин, качнув головой – Каждому из нас нужен смысл.
- Знаешь, ты тоже не меняешься, Мариус. Только партнеры твои век от века все моложе и моложе, все ранимее и беззащитнее, - фыркнула Пандора, отчего-то уязвленная словами своего некогда возлюбленного «создателя».
Мариус сделал шаг в сторону:
- Я слышу упрек в твоем голосе. Милая Пандора, ты все еще не разучилась ревновать. -, голос вампира смягчился, потеплел примерно до нулевой температуры.
Он протянул руку, чтобы коснуться длинных темных вьющихся волос одного из своих почти совершенных созданий, но Пандора отклонилась в сторону от этого прикосновения:
- Хватит, ты может быть и Пигмалион, вот только я не Галатея.
Женский голос прозвучал, пожалуй, даже слишком резко.
- Но ты, конечно, отыщешь свою Галатею, вот только сможешь ли ты когда-нибудь остановиться?, - окончание фразы донеслось откуда-то снизу и Мариус впервые задумался о том, что его бывшая спутница все же изменилась – до этого дня вампирша редко пользовалась левитацией, предпочитая другие эффектные выходки.
В свете фонарей, освещавших дорожки сада показалась ее изящная фигурка, послала светловолосому мужчине воздушный поцелуй; на миг мелькнул золотистый шелковый подол, и исчез, растворившись в темноте.
Не одну тысячу лет нужно было прожить Пандоре, чтобы осознать, одиночество – не ограничение, а свобода.