Кто-то может спросить - ок, весь февраль расписан, где же февральская революция?
Ответ: она условно февральская только по старому стилю (шла между 23 февраля и 3 марта). По современному времени - она шла между 8 и 16 марта. Так что она мартовская.

1 Февраля
Тихомиров
"Я часто ломаю голову над вопросом, чем можно спасти монархию? И право, не вижу средств."

Гучков
"Я убежден, что армия, как один человек, за малыми исключениями, станет на сторону переворота."

2 Февраля

Шульгин
"Еще хуже стало, когда Распутина убили. Раньше все валили на него. А теперь поняли, что дело вовсе не в Распутине. Его убили, а ничего не изменилось. И теперь все стрелы летят прямо, не застревая в Распутине. Итак, надо выиграть время. Два-три месяца."

Гучков
"Нужно стать на путь государственного переворота. Все элементы, которые нужны для того, чтобы вызвать взрыв, налицо: во-первых, состояние самой власти, охваченной процессом гниения, глубокое недоверие и презрение к этой власти со стороны всех кругов русского общества, внешние неудачи, наконец, тяжелые материальные невзгоды в тылу, словом, все, как по рецепту, собрание всех тех элементов, которые нужны для взрыва. "

День сурка.

3 Февраля

Генерал императорской свитый Воейков:
"Государь мне сообщил о выраженном им генералу Гурко желании безотлагательно вернуть в Петроград с фронта одну из двух гвардейских кавалерийских дивизий. Почему-то это желание царя генералом Гурко исполнено не было, и вместо гвардейской кавалерии он прислал в мое распоряжение в Царское Село находившийся на фронте батальон Гвардейского экипажа."

Важная деталь. Присланный батальон был из моряков, которые всегда были революционно настроенными в отличие от кавалерии. То есть генералы уже не скрываясь саботируют приказы и окружают царя войсками, которые его схватят.

В войну вступает Америка.

4 Февраля

Ничего

5 Февраля

Жуткие морозы.

THe New York Times
"Право собственности немцев, не являющихся американскими гражданами, во время войны в США будет охраняться так же тщательно, как и во время мира. Немцы, как и другие иммигранты, могут владеть недвижимостью в Нью-Йорке, и эта собственность будет так же неприкосновенна, как и личные вещи."

6 Февраля

Наконец-то, рабочие выступают с петицией. Это пока что ещё даже не демонстрация. Заметьте, выступают с желанием демократии. О социализме никто толком не думает в массах:
"Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация страны являются теперь задачей, требующей неотложного разрешения, вопросом существования рабочего класса и демократии… К моменту открытия Думы мы должны быть готовы на общее организованное выступление. Пусть весь рабочий Петроград к открытию Думы, завод за заводом, район за районом, дружно двинется к Таврическому дворцу, чтобы там заявить основные требования рабочего класса и демократии. Вся страна и армия должны услышать голос рабочего класса. Только учреждение Временного правительства, опирающегося на организующийся в борьбе народ, сможет вывести страну из тупика и гибельной разрухи, укрепить в ней политическую свободу и привести к миру на приемлемых как для российского пролетариата, так и для пролетариата других стран условиях."

Требования достаточно наивные. Очевидно, царь в ответ на петицию не сложит полномочий.
Здесь хочется отдельно отметить, что большевики до последнего считали, что они смогут создать социализм методом демократических выборов, а не силовым захватом власти. Во многом действовать силой их вынудит уже сама власть.
Именно из-за этой заторможенности и ожидания народной самоорганизации - пройдёт так долго времени между февралём и октябрём. Во многом именно эта заторможенность приведёт к гражданской войне.

7 Февраля

Всё ещё жуткие холода. В питере -20.

Роза Люксембург уже полгода сидит в польской тюрьме:
"«Обвиняемая виновна в том, что 22 сентября 1916 г. она нанесла служащему уголовной полиции Пальму оскорбление словом и делом, прокричав: “Вы самый обыкновенный шпик и собачье отродье, чтобы духу вашего здесь не было,” и бросив в него печатью. Обвиняемая находилась в безопасности, в берлинской женской тюрьме. В день совершения преступления служащий Пальм наблюдал за её беседой с Матильдой Якоб. По истечении 10 минут он объявил беседу оконченной. После чего обвиняемая принялась его оскорблять. Обвиняемая не созналась в том, что бросала в служащего печатью»."

8 Февраля

Глобачёв о реакции правительства на статью рабочих:
"Cтала очевидной настоятельная необходимость арестовать рабочую группу ЦВПК. Протопопов никак не решится дать свою санкцию, ссылаясь на то недовольство, которое будет вызвано у общественности, и на то, что рабочая группа как выборная, по его мнению, пользуется правом неприкосновенности. Когда я ему доказал, что он не прав, то он все-таки взять на себя этого не решился и экстренно созвал частное совещание. Совещание решило немедленно ликвидировать рабочую группу, и Протопопов с тяжестью в душе должен был санкционировать это решение."

9 Февраля

Врангель:
"«Беспорядки» обывателя не пугают. К ним привыкли. Поводов к классовой борьбе, казалось, нет, потому что не было ненависти к имущим классам, которые разделяли со всем населением тяготы военного времени. Все слои населения одинаково испытывают неудовольствие против правительства, и поэтому опасаться кровавых эксцессов причин нет. Даже полиция не волнуется. Как и все остальные, она привыкла к беспорядкам и не видит в них ничего угрожающего. Толпа не горит тем огнем, который внушением передается и посторонних заражает, заставляет бессознательно ощущать то, что ощущает она, и следовать за ней."

Горький:
"Рабочая группа при Центральном военно-промышленном комитете арестована. Худо, тревожно и делать тебе нечего."

Ну, пошло-поехало.

10 Февраля

Горький об остановке поездов по всей стране:
"Вчера на совещании по обороне в Мариинском дворце министр путей сообщения доложил: на Николаевской железной дороге топлива осталось на четыре дня всего, на других — не лучше, есть дорога, где топлива на два дня! Вот почему и прекращается товарное движение. 36 000 вагонов стоят на разных путях, груженные всякими продуктами, но нет паровозов, большинство имеющихся — испорчены.

Положение критическое. Если движение будет остановлено на две недели — начнется голод. Здесь уже нет муки."

Гучков:
"Я в прятки с вами играть не буду. Если вы подозреваете Рабочую группу и нас в том, что мы занимаемся политикой, я ни одной минуты возражать не буду. Да, мы занимаемся политикой, но правительство само сделало из нас политическую организацию. Мы считаем, что вопрос обороны может быть решен лишь в том случае, если политически изменятся условия нашей работы. Но я только одно отрицаю — я отрицаю то обвинение, которое предъявлено нашей Рабочей группе: их обвиняют в том, что они замышляли вооруженное восстание и переворот (это действительно был вздор). Я считаю, что уголовно наказуемого за ними ничего нет."

Спиридович:
"Арест Рабочей группы совершенно нарушил внутреннее равновесие Протопопова. Он пришел в такой экстаз от добытых при обысках данных, что раздул значение арестов до Геркулесовых столбов.

Он доказывал в Царском Селе, что сорвал революционный заговор, что аресты предупредили революцию. Он хвастался и кричал при всяком удобном случае, что раздавит революцию, как щенка. Что, когда нужно будет, он, министр, зальет Петроград кровью. Друзья, зная его, улыбались, кто не знал, верили. А в то же время он хитро выгораживал в Царском Селе Гучкова и других либералов, доказывая, что их аресты приведут лишь к увеличению их популярности. Их величества верили ему и тоже переоценили значение арестов Рабочей группы. Стали спокойней принимать слухи об оппозиции. Вера во всезнание Протопопова и в его политическую проницательность возросла еще более."

11 Февраля

Начинаются перебои с хлебом в столицах.

12 Февраля

Ничего

13 Февраля

В Париже арестована знаменитая шпионка Мата-Хари.

Палеолог:
"Одиннадцать рабочих, входящих в состав Центрального комитета военной промышленности, арестованы по обвинению в том, что они «подготовляли революционное движение, имеющее целью объявление республики».

Аресты этого рода нередки в России, но обычно публика о них ничего не знает. После тайной процедуры обвиняемые заключаются в государственную тюрьму или ссылаются вглубь Сибири; ни одна газета об этом не говорит; часто даже семья не знает, что сталось с исчезнувшими. И молчание, обычно окружающее эти короткие расправы, много содействовало установлению трагической репутации «охранки». На этот раз отказались от тайны. Сенсационное сообщение возвестило прессе арест одиннадцати рабочих. Протопопов хотел таким путем доказать, что он занят спасением царизма и общества."

14 Февраля

Великий князь Александр умён:
"Некоторые «тайноведы» уверяли, что дело ограничится тем, что произойдет «дворцовый переворот», т. е. Царь будет вынужден отречься от престола в пользу своего сына Алексея, и что верховная власть будет вручена особому совету, состоящему из людей, которые «понимают русский народ». Этот план поразил меня. Я еще не видел такого человека, который понимал бы русский народ."

Силы Антанты планируют массовое наступление на Апрель-Май.

15 Февраля

Франция поставляем солдатам нижнее бельё из конопли.

Шингарев:
"Положение ухудшается с каждым днем. Мы идем к пропасти. Революция — это гибель, а мы идем к революции. Да и без революции все расклеивается с чрезвычайной быстротой.

В Петрограде уже серьезные заминки с продовольствием. Не сегодня завтра не станет хлеба совсем. В войсках недовольство. Петроградский гарнизон ненадежен. Меж тем, как вы знаете, наше военное могущество, техническое, выросло, как никогда. Наше весеннее наступление будет поддержано невиданным количеством снарядов. Надо бы дотянуть до весны…"

16 Февраля

Ничего.

17 Февраля

Урусов:
"Чтоб удержаться, Протопопову, очевидно, нужно доказать наличие таких достоинств, которые признаются Царским Селом, но не признаются ни Думой, ни обществом, ни Россией. Не приходится предполагать, что он ведет такую тонкую линию, что он под видом угодничества водит за нос Царское Село — он просто ведет свою линию, мелкую, эгоистичную, и тем самым делает игру Царского Села, которое держит его как своего человека и главным образом в пику ненавистной и презираемой Думе.

Линия поведения Царского Села вполне понятна — это борьба за власть — яркое нежелание уступить хоть одну пядь занимаемых позиций — логика в этом поведении имеется — несомненно, что за первой уступкой последует дальнейшая, и от полноценной власти в руках останется только фикция власти — превратные понятия рисуют настроение в тылу и на фронте как верноподданное — кто возвышает голос — крамольная Москва и вечно недовольный Петроград — и в этих двух центрах кричат и негодуют только единицы, только кучки людей — капитулировать перед ними? — совершенно немыслимо, преступно — и самодержавие продолжает властвовать, считаясь только с им же самим выдуманной обстановкой, которая вовсе не напоминает действительность — и эта политическая чушь может действовать только потому, что теперь война, и неясно сознанное чувство опасности дисциплинирует всех за исключением Царского Села."

Факт в том, что времена монархии позади. Она ещё может попытаться быть конституционной, но полноправной - не может.
Спасти монархию невозможно уже пятнадцать лет как. Она изначально обречена, и может разве что постепенно цепляться за позиции.
И времена Первой Мировой - худшее время, в которое монархии стоит этим заниматься.

Один из убийц Распутина великий князь Андрей, сосланный в Кисловодск:
"Две недели, что я здесь. Тишина кругом, кроме гор и снегов ничего не видно. Мир, кажется, где-то далеко-далеко, а здесь забытый угол, где веками ничего не тревожило, где даже культура лишь скользнула, споткнулась и ушла. И в этой тиши вспоминаешь декабрьские дни. Сколько было пережито волнений, сколько передумано, перестрадали — как близко были от крупных событий. Казалось тогда — вот-вот разразится гроза, движение сорвется с рук и увлечет все. Но нет. Ничего не изменилось с внешней стороны. Один сошел в могилу— другие невольно уехали, остальные разбрелись кто куда — и все пошло по-старому. Страсти улеглись. Раны душевные затянулись — забылись некоторые и, возможно, что опять внешне ничего не изменилось. Прошло лишь время."

18 Февраля

Опять жуткие холода.
Питер -21. Москва -22

Посол Англии Бьекенен составляет прекрасный доклад:
"«Антибританская кампания умерла, и англо-русские отношения никогда не были лучше, чем в настоящее время. Как император, так и большинство его министров и большая часть народа твердо поддерживают англо-русский союз. Можно наверняка сказать, что масса народа вполне оценивает огромные услуги, которые оказала Великобритания своим флотом, армией и казной, и именно от нее они ожидают осуществления своих надежд на окончательную победу.

Труднее высказаться с точностью по вопросу о продолжении войны Россией. Большинство народа, включая правительство и армию, единодушны в решимости вести борьбу до победного конца, но на этом национальное единство кончается. Наивысший фактор — император — плачевно слаб; но единственный пункт, в котором мы можем рассчитывать на его твердость, — это война, и это тем в большей степени, что сама императрица, которая в действительности правит Россией, держится здравых взглядов на этот вопрос. Она не является, как это часто утверждают, немкой, работающей в интересах Германии, но она — реакционерка, желающая сохранить самодержавие в неприкосновенности для своего сына; именно поэтому она побуждает императора избирать себе в министры людей, на которых она может положиться в том отношении, что они будут проводить твердую политику, причем их способности совершенно не принимаются во внимание; но в этом она действует как бессознательное орудие других, которые действительно являются германскими агентами.

Я мог бы резюмировать положение следующим образом. Хотя император и большинство его подданных желают продолжения войны до конца, однако Россия, по моему мнению, не будет в состоянии встретить четвертую зимнюю кампанию, если настоящее положение будет продолжаться без конца; с другой стороны, Россия настолько богата естественными рессурсами, что не было бы никаких оснований для беспокойства, если бы император вверил ведение войны действительно способным министрам. При настоящем же положении будущее представляется книгой за семью печатями. Политическое и экономическое положение может нам сулить неприятные сюрпризы, тогда как финансовое положение может быть испорчено повторными выпусками бумажных денег. Однако Россия есть страна, обладающая счастливой способностью к опьянению, и моя единственная надежда состоит в том, что она окажется в состоянии выдержать до конца, если мы будет продолжать давать ей необходимую помощь»."

Маннергейм докладывает Николаю положения на фронтах.

19 Февраля

Маннергейм
"Общее настроение в Петрограде подавленное. Люди открыто осуждают не только правительство, но и самого царя. Из-за сильных метелей на путях застряли десятки тысяч товарных вагонов, и вследствие этого положение с хлебом и топливом в столице и других крупных городах стало особенно тяжелым."

Чудовищные аномальные холода продолжаются.

20 Февраля

Струве:
"Внутриполитическая обстановка в России в настоящее время характеризуется двумя особенностями: 1) Экономическими трудностями, связанными с войной. 2) Все более углубляющимся противостоянием между царской властью и народом. Недовольство положением дел в стране стало предельно острым и ясно ощутимым. Вполне очевидно, что доведение войны до победного конца требует национального согласия, основанного на компромиссе между различными интересами, и подчинении этих интересов единой, высшей цели.

В принципе нация готова к подобному уровню согласия, о чем не раз заявляли представители различных социальных групп и слоев. Следует заметить, что в настоящее время старый лозунг «борьбы с бюрократией» исчерпал себя. В сегодняшнем противостоянии лучшие представители бюрократии — на стороне народа.

Таково нынешнее положение дел в России."

21 Февраля

Ничего. Много разговоров о том, как всё плохо.
И очень холодно и голод.

22 Февраля

Директор полиции Васильев:
"На столичных улицах стали появляться группы демонстрантов, шумно требующих хлеба. Конечно, когда эти манифестации принимали серьезные размеры, их быстро пресекала полиция, но подобные выступления повторялись вновь и вновь, почти непрерывно. Слухи об угрозе голода постоянно распространялись среди населения, им все верили; они порождали панические настроения. Чтобы прекратить их, я обратился к петербургскому градоначальнику Балку и попросил его, не теряя времени, узнать, как обстоят дела со снабжением столицы мукой и хлебом.

После консультации с чиновниками, контролирующими снабжение продовольствием, генерал Балк заверил меня, что запасов, имеющихся в наличии, достаточно, чтобы кормить население Петербурга более трех недель, даже если не будет новых поставок. Следовательно, в ближайшее время голод не грозил.

По моему приказу информация об этом была распространена при помощи расклейки официальных объявлений, составленных понятным для простых людей языком, и эта мера, по крайней мере на время, прекратила волнения в столице. Однако несколько сотен безработных и бродяг, подзуживаемых агитаторами, крича, ходили толпами по улицам."

Началось!

23 Февраля

Начали выдавать хлеб по карточкам.
Холод непрерывно ниже двадцати градусов неделями.

Палеолог о массовых забастовках рабочих:
"Государственная дума должна возобновить свои занятия в ближайший вторник, 27 февраля, и это вызывает возбуждение в промышленных районах. Сегодня агитаторы обошли Путиловские заводы, балтийские верфи и Выборгскую сторону, проповедуя всеобщую забастовку для протеста против правительства, против голода, против войны. Волнение настолько сильно, что военный губернатор столицы велел расклеить афиши, воспрещающие скопища и извещающие население, что «всякое сопротивление власти будет немедленно подавлено силой оружия»."

Великий князь Александр:
"Я кратко обрисовал общее политическое положение, подчеркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения и что все клеветы и сплетни принимались им за правду.
Она резко перебила меня:
— Это неправда! Народ по-прежнему предан Царю. (Она повернулась к Ники). — Только предатели в Думе и в петроградском обществе — мои и его враги.
Я согласился, что она отчасти права.
— Нет ничего опаснее полуправды, Аликс, — сказал я, глядя ей прямо в лицо. — Нация верна Царю, но нация негодует по поводу того влияния, которым пользовался Распутин. Никто лучше меня не знает, как вы любите Ники, но все же я должен признать, что ваше вмешательство в дела управления приносит престижу Ники и народному представлению о самодержце вред. В течение двадцати четырех лет, Аликс, я был вашим верным другом. Я и теперь ваш верный друг, но на правах такового я хочу, чтобы вы поняли, что все классы населения России настроены к вашей политике враждебно. У вас чудная семья. Почему же вам не сосредоточить ваши заботы на том, что даст вашей душе мир и гармонию? Предоставьте вашему супругу государственные дела!

Она вспыхнула и взглянула на Ники. Он промолчал и продолжал курить.
Я продолжал. Я объяснил, что, каким бы я ни был врагом парламентарных форм правления в Росcии, я был убежден, что, если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной думы, то этот поступок уменьшил бы ответственность Ники и облегчил его задачу.
— Ради Бога, Аликс, пусть ваши чувства, раздражения против Государственной думы не преобладают над здравым смыслом. Коренное изменение политики смягчило бы народный гнев. Не давайте этому гневу взорваться.
Она презрительно улыбнулась.
— Все, что вы говорите, смешно! Ники — Самодержец! Как может он делить с кем бы то ни было свои божественные права?
— Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о его «божественных правах». Теперь это — увы — слишком поздно! Быть может, чрез два месяца в России не останется камня на камне, что бы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.
Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.
— Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, — кричал я в страшном гневе: — Я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас! Разве все мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть.
— Я отказываюсь продолжать этот спор, — холодно сказала она. — Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.
Я встал, поцеловал ее руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя, и вышел."

24 Февраля

Ничего.

25 Февраля

Маннергейм выезжает в Финляндию.

27 числа должна открыться новая Дума, которая, как заранее понятно, будет в оппозиции Николая, и из кого ещё набирать Думу - не ясно.

26 Февраля

После двух месяцев в Петербурге, сразу по окончанию холодов, царь наконец собирается возвращаться в ставку командующего, чтобы готовиться к активным действиям весной.

27 Февраля

Председатель Думы Радзянко:
"Открытие Думы обошлось совершенно спокойно. Никаких рабочих не было, и только вокруг по дворам было расставлено бесконечное множество полиции. Чтобы не подлить еще больше масла в огонь и не усиливать и без того напряженное настроение, я ограничился в своей речи только упоминанием об армии и ее безропотном исполнении долга. Вместо общеполитических прений заседание оказалось посвященным продовольственному вопросу, так как министр земледелия Риттих пожелал говорить и произнес очень длинную речь.

Центр поддерживал Риттиха, кадеты резко на него нападали. Из речи Риттиха было ясно, что в короткий срок ему немногое удалось сделать и что с продовольствием у нас полный хаос. Городам из-за неорганизованности подвоза грозит голод, в Сибири залежи мяса, масла и хлеба, разверстка между губерниями сделана неправильно, таким образом, что хлебные губернии поставляли недостаточно, а губернии, которым самим не хватало хлеба, были обложены чрезмерно. Крестьяне, напуганные разными разверстками, переписками и слухами о реквизициях, стали тщательно прятать хлеб, закапывая его, или спешили продать скупщикам."

Рудич:
"Разгон Государственной думы неизбежен; когда он будет — это вопрос нескольких дней. Уступок ни со стороны правительства, ни со стороны Государственной думы не будет. У Голицына уже готовый Указ в кармане, и он сказал сам, что дальше терпеть не будет.

На вопрос, что он намерен делать, таинственно молчит. Одним словом, положение таково, каким оно еще никогда не бывало, и это в такую минуту жизни Poccии. В идеологии правительства есть своя логика, оно говорит: «Государственная дума нам нужна, и особенно в момент заключения мира, так как союзники, несомненно, будут нас урезывать. Эта Государственная дума не желает с нами идти, она добивается парламентаризма, но на это мы не пойдем, так как форма правления для нас неприемлема; новую Государственную думу раньше 6–8 месяцев мы собрать не можем, и будет ли она левая или правая — это безразлично, так как к этому времени вопрос о мире будет решен, а посему и раздумывать здесь нечего».

Неужели нам придется переживать революцию? Родзянко был на приеме, но прием был сух и безрезультатен. Много всяких слухов, но, несомненно, верно одно, что нас разгонят, так как разгон предрешен, и только ждут случая, когда критика правительства перейдет границу."

Пуришкевич:
"Нет власти, способной понять всю серьезность переживаемых событий. Перед Думой альтернатива: либо стать лакейкой министра внутренних дел, либо сохранить свое лицо, лицо честных верноподданных граждан и патриотов, выразителей нужд народной души в дни военной брани."

28 Февраля

Дума держится приличий не долго. Уже на второй день выступает Керенский:
"У нас, господа, есть гораздо более опасный враг, чем немецкие влияния, чем предательство и измена отдельных лиц. Это — система: это система безответственного деспотизма, система средневекового представления о государстве не как об европейском современном государстве, а как о вотчине, где есть господин и холопы.

Так вот, господа, вы провозгласили здесь устами депутата Маклакова, весьма категорически сказавшего отсюда: «Настало время решительно сказать: или мы, или вы!». Да кто же эти «вы»?!

Что это — Протопоповы, Распутины? Эти сегодняшние очередные фигуранты? Или наконец вы поняли, где корень зла, вы поняли наконец, что корень зла — это личный режим, это сконцентрирование вокруг фигуры власти всех подонков общественности, которые не управляют государством, которые не руководствуются интересами государства, которые льстят, восхваляя личные качества человека, заискивают и получают свои личные выгоды и делают свои личные карьеры?

И вот я и спрошу вас, гг. члены Государственной думы (а вместе с вами — и ту общественность, которую вы представляете): что же, наконец, эти три года войны привели вас к тому основному убеждению, которое, и только оно одно, может вас соединить с нами, представителями демократии?! Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят? Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем, что отсюда подчеркивается, что вы хотите бороться только «законными средствами»?!"