дневник заведен 08-07-2007
цитатник:
- • лента
дневник:
- • список
- • календарь записей
- • группы записей
- • rss
19-07-2017 04:35 1-12 Марта 1917
Пошла жара!
1 Марта
Правительство тормозит с разгоном Думы.
Савенков:
"Никто не знает, что будет завтра. Протопопов добивается роспуска Государственной думы и цепляется за все, даже глупую речь Керенского, за которую Государственная дума не ответственна."
2-3 Марта
Всё ещё ничего не происходит. И это на самом деле более чем показательно.
4 Марта
Царь подтягивает Дикую Дивизию, которая однозначно будет за него. Правда она не в Питере, а в Царском Селе.
Все понимают, что Дума будет сопротивляться разгону, и поэтому так тормозят.
Зинаида Гиппус:
"Между тем, как я предрекала, ровно ничего не случилось. Вернее — случилось большое «Ничего». Протопопов делал вид, что беспокоится, наставил за воротами пулеметов (особенно около Думы, на путях к ней; мы, например, кругом в пулеметах), собрал преображенцев... Но и в Думе было — Ничего. Министров ни малейших. Охота им туда ездить, только время тратить! Блокистам дан был, для точения зубов, один продовольственный Риттих, но он мудро завел шарманку на два часа, а потом блокисты скисли.
С тех пор, вот неделя, так и ползет: ни шатко, ни валко. Голицын в Думу вовсе носа не показал, и ни малейшей «декларацией» никого не удостоил. Протопопов предпочитает ездить в Царское, говорить о божественном. Говорил дельное Керенский, но такое дельное, что Пр-во затребовало его стенограмму. Дума прикрыла, не дала."
5 Марта
Император никак не решится ни оставить столицу и поехать в армию (а уже давно пора), ни остаться в столице и добить Думу.
Ничего не происходит. Похоже думу хотят разогнать на пасху, когда у неё будет перерыв. Просто не позволить снова собраться после перерыва. Достаточно странная стратегия, но у власти вообще странные люди.
6 Марта
Вроде бы март, но на улицах в Питере всё ещё -15 с редкими перерывами.
Царь наконец уезжает.
Аджемов о том, что Дума и сама крайне нерешительна:
"В Думе настроение подавленное, атмосфера тяжелая. Произносятся страстные речи, но Вы их не можете читать: их не печатают. Вчера я беседовал с власть имущими относительно угля и получил самые неутешительные сведения на ближайшее будущее. Спешат подвезти уголь на заводы, работающие на оборону и останавливающиеся из-за недостатка топлива. В ведомствах теперь настроение совсем другое. От подчиненных трудно узнать что-либо."
7 Марта
Николай Второй:
"Читал, укладывался и принял: Мамантова, Кульчицкого и Добровольского. Миша завтракал. Простился со всем милым своим семейством и поехал с Аликс к Знамению, а затем на станцию. В 2 часа уехал на Ставку. День стоял солнечный, морозный. Читал, скучал и отдыхал; не выходил из-за кашля."
Николай планирует вернуться через пять дней. Смотаться туда-сюда фактически, просто проверив, как там на фронтах.
8 Марта
Между прочим потепление.
Родзянко:
"Царь уехал. Дума продолжает обсуждать продовольственный вопрос. Но что-то сегодня оборвалось, и государственная машина сошла с рельс. Сегодня совершилось то, о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить…"
Николай в ставке в Могилёве.
Шляпников:
"Петербургский комитет и его районные организации повели агитацию за празднование в Международный день работницы. Работницы откликнулись чрезвычайно живо на предложение Петербургского комитета об устройстве специальных митингов, посвященных обсуждению вопросов о положении наших работниц.
Работницы в этот день выступили застрельщиками забастовки, ходили от одного предприятия к другому и под крики «Долой войну» и «Хлеба» снимали работавших."
Вот оно!
Мирные женские демонстрации ВНЕЗАПНО перерастают в стихийные беспорядки.
Палеолог
"Весь день Петроград волновался. По главным улицам проходили народные шествия. В нескольких местах толпа кричала «Хлеба и мира». В других местах она запевала «Рабочую Марсельезу». Произошло несколько стычек на Невском проспекте. Несмотря на то, что в воздухе столицы чувствуется восстание, император, проведший только что два месяца в Царском Селе, выехал сегодня вечером в Ставку."
Беспорядки стихийно перекинулись на заводских рабочих.
Спиридович
"Бастовало до 50 предприятий, около 87 500 рабочих. Надо принять во внимание, что на Путиловском заводе, по решению администрации, ввиду непрекращавшихся нарушений рабочими нормального хода работы, завод был закрыт с утра. До 30 000 рабочих рассеялись по городу, возбуждая других объявленным «локаутом».
19 агитаторов, задержанных с поличным на месте преступления по снятию с работы людей, работавших на войну, не были преданы немедленно военно-полевому суду. Немедленный расстрел их по суду произвел бы охлаждающее действие лучше всяких военных частей.
Легенда о недостатке хлеба и о мальчишках и девчонках как о зачинщиках беспорядков была передана Протопоповым и в Царскосельский дворец."
Протопопов давно ждал беспорядков, и тут же вводит в город казаков, но те натыкаются на безоружно протестующих женщин и не могут по ним стрелять. Никто этого не ожидал. Всё перемешивается.
Урусов прекрасен:
"Забастовки на заводах — какие-то беспорядки на улицах — причина всего этого мне неизвестна, и судя по общему впечатлению (я был на Литейной и Невском и в 4 часа, и в 7), серьезного значения это волнение иметь не будет."
9 Марта
Зинаида Гиппиус
"Беспорядки продолжаются. Но довольно пока невинные. По Невскому разъезжают молоденькие казаки (новые, без казачьих традиций), гонят толпу на тротуары, случайно подмяли бабу, военную сборщицу, и сами смутились. Толпа — мальчишки и барышни. Впрочем, на самом Невском рабочие останавливают трамваи, отнимая ключи.
Интересен инцидент в Купеческой управе. Было много гостей, между прочим, Шебеко. Булочкин сказал официальную речь. Doumergue (ничего не понял) отвечал. Этим должно было кончиться. Но через толпу пробрался Рябушинский, вынул из кармана записку и хорошо прочел резкую французскую речь. Нация во вражде с правительством, пр-во мешает нации работать и т.д."
Беспорядки переходят на остальные заводы. Теперь бастуют все. Никто ни против кого. Точнее люди - против руководства, которое не поставляет еду, ворует, из-за которого голод, война и все беды. Что делать - неясно, но работать люди не желают.
Александр Балк
"С утра почти все фабрики забастовали. Невский стал наполняться густой толпой. Ходят толпы и начались митинги. Генерал Хабалов сказал: «Сам вижу из своей квартиры, как с Выборгской стороны народ свободно переходит по льду. Делаю распоряжение о немедленном вызове войск».
Между 11-12 час. дня в градоначальство ко мне в кабинет прибыл Преображенского полка полковник Павленко с адъютантом и заявил мне, что ему приказано Командующим войсками округа вступить в распоряжение войсками и полицией для водворения порядка в городе.
Несмотря на раннее окончание движения народа, прибывший с вечерним докладом Начальник Охранного отделения сообщил мне малоутешительные сведения: в левых верхах было решено, если завтра опять соберутся толпы, использовать положение в смысле агитации и, если заметно будет сочувствие улицы, произвести беспорядки, смотря по обстоятельствам, включительно до вооруженного выступления. Какие выбросят толпе лозунги — ясно не было — тоже смотря по обстоятельствам. Замечалось, что верхи сами не могли понять и разобраться в свалившейся совершенно неожиданно на их голову благоприятной обстановке. Я передал об этом генералу Хабалову. Военное начальство все же решило пока воздерживаться от применения в дело оружия."
Начальник безопасности Питера Глобачёв:
"Генерал Хабалов берет столицу исключительно в свои руки. По предварительно разработанному плану, Петроград разделен на несколько секторов, управляемых особыми войсковыми начальниками, а полиция почему-то снята с постов. Убрав полицию, Хабалов решил опереться на ненадежные войска, так сказать, на тех же фабрично-заводских рабочих, призванных в войска только две недели тому назад, достаточно уже распропагандированных и не желающих отправляться в скором времени на фронт. Отчасти, конечно, вина за такое решение лежит и на градоначальнике, генерале Балке, который, по-видимому, чтобы снять с себя всякую ответственность, отдал город в распоряжение войскового начальства."
Директор полиции Васильев:
"Бастовало уже почти 200 000 человек, и полиция больше не могла удерживать стремящуюся к центру толпу. Толпа безжалостно забрасывала полицейских камнями и кусками металлолома, в результате чего было серьезно ранено немало храбрых полицейских. Мы не имели сведений о том, насколько революционные партии контролируют эти действия рабочих. Поэтому я поручил начальнику Петроградского охранного отделения генералу Глобачеву изучить этот вопрос.
Оказалось, что социалистические организации стремятся использовать волнения в Петрограде в своих интересах и систематической пропагандой готовят почву для всеобщей стачки и демонстраций на улицах. Я отдал приказ немедленно арестовать революционных лидеров, и генерал Глобачев сумел захватить на частной квартире весь Петроградский комитет большевистской партии, так что она была в тот момент совершенно парализована.
К сожалению, Керенский, представитель партии эсеров, как член Думы обладал депутатской неприкосновенностью. Во время его поездки в Саратов я приставил к нему для наблюдения несколько опытных агентов, и они видели, как он в ресторане передавал какие-то бумаги неизвестному. Того сразу же арестовали и обнаружили спрятанные на нем прокламации с призывами к восстанию, полученные от Керенского. Я обратился к министру юстиции с просьбой лишить Керенского депутатской неприкосновенности и дать возможность полиции арестовать его."
Врангель
"Новый министр внутренних дел Протопопов, креатура Распутина, хочет показать, что он строгий и дельный администратор, что шутки с ним плохи. Он всюду, где только мог, хвастает и кричит, что он миндальничать, как его предшественники, не намерен и раз навсегда беспорядкам положит конец. Но цену ему знают, и никто его словам не придает серьезного значения."
Царь не считает беспорядки чем-то серьёзным и назад в столицу не торопится.
Спиридович
"На другом конце Невского также были демонстрации. Поют революционные песни. Кричат: «Долой правительство!», «Да здравствует республика!», «Долой войну!». Наряд полиции бросается на толпу, его встречают градом ледяшек. Казаки бездействуют. Они лишь шагом проходят сквозь толпу, некоторые смеются. Толпа в восторге, кричит: «Ура!» На «ура» казаки кивают головами, кланяются. Полиция негодует. Одна фраза передавалась в группах расходившихся рабочих: «Казаки за нас, казаки за народ!»..."
Постепенно, понимая несостоятельность никчёмность управления - толпа смелеет.
10 Марта
Родичев
"Был дан приказ: «Разгонять толпу, не стреляя!»."
Начальник свиты царя Воейков:
"Получил от Протопопова телеграмму с извещением, что в городе беспорядки, но все клонится к их подавлению. Доложив эту телеграмму государю, я вторично стал просить его ускорить отъезд. Но государь продолжал настаивать на своем отъезде во вторник, добавив, что я на этот день могу сделать соответствующие распоряжения к отбытию со Ставки."
Беспорядки усиливаются. Не работает почти ничего. Перестрелки то тут то там, но армия колеблется и не решается на решительные действия.
Философов:
"Сегодня утром звонил Гессену, не надо ли статью. Тот говорит, что вряд ли газеты завтра выйдут. Забастовка распространяется. Явился дворник: «Пристав велел сказать, чтоб на улицу не выходили, будут стрелять». С Выборгской стороны по Литейной идут к центру, группами, рабочие.
На Невском заправская манифестация. Красные знамена. Единение студентов с рабочими. Когда идут войска — кричат ура! Военные автомобили, не то случайно, не то нарочно, застряли в толпе и тихо следовали за знаменами. Звонил Каблуков. Говорит, на Знаменской днем большая толпа. Много мальчишек прямо из школы. Усеяли памятник Александру lll. Уселись на круп. Пассажиров «вежливо» на вокзал не пускали."
При этом чёткой цели нет. Люди ждут от правительства ответа, реакции, правительство же решает, что можно оставить всё как есть.
Родзянко:
"Ну вот, события дошли до своего апогея.
Говорят, что часть заводов, расположенных на Выборгской стороне и на Васильевском острове, забастовала и толпы рабочих двинулись по направлению к центру столицы. Я уже объехал эти части города и убедился в том, что работы действительно прекращены, что возмущение народа, преимущественно в лице рабочих женского пола, дошло до крайней степени и что действительно толпы рабочих приближаются к центру столицы, в каких целях — мне еще неизвестно.
Волнение уже охватило заречную часть города. Возвращаясь назад через Литейный мост, я увидел, что набережные, как Французская, так и остальные, уже заняты отрядами войск. В моей голове созрел план немедленно добиться созыва Совета Министров и настоять перед ним, чтобы в этом заседании были представители Законодательной Палаты, Земского и Городского Самоуправления, дабы совместными усилиями выработать те меры, которые могли бы, хотя и временно, успокоить взволнованное население столицы."
Глобачёв о том, что армия не хочет стрелять по людям:
"Солдаты лейб-гвардии Павловского полка отказались исполнить приказание своего командира батальона и нанесли ему смертельные поранения на Конюшенной площади. Зачинщики были арестованы и преданы военно-полевому суду."
Великий князь Александр о массовом саботаже генералов:
"Я телеграфировал Ники и отдавал себя в полное его распоряжение. Одновременно я вызвал моего брата Сергея Михайловича к телефону. Eго голос звучал очень озабоченно:
— Дела в Петрограде обстоят все хуже и хуже, — нервно сказал он. — Столкновения на улицах продолжаются, и можно с минуту на минуту ожидать, что войска перейдут на сторону мятежников.
— Но что же делают части гвардейской кавалерии? Неужели же и на них нельзя боле положиться?
— Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт."
Спиридович:
"Бюро Центр. Комитета большевиков выпустило листовку с призывом ко всеобщей забастовке. Она заканчивалась так: «Впереди борьба, но нас ждет верная победа. Все под красные знамена революции. Долой Царскую монархию. Да здравствует демократическая республика. Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Вся помещичья земля народу. Долой войну. Да здравствует братство рабочих всего мира. Да здравствуеет социалистический интернационал». Всюду лозунг — бросать работу и на Невский.
Около 6 часов у Городской думы из толпы стали стрелять по полиции и по драгунам 9-го Запасного Кавалерийского полка. Офицер спешивает драгун и дает по толпе залп. Несколько человек убито, несколько ранено. Толпа разбегается.
На тротуарах паника. «Стреляют, стреляют!» — летит по Невскому. Этот слух производит охлаждающее действие в районе от Аничкова моста к Знаменской площади. Бойсман только что был принят в Царском Селе Императрицей и, вернувшись оттуда, передавал, что Государыня против каких-либо крутых мер и особенно против стрельбы по демонстрантам.
Протопопов шутил, смеялся и высказал, что революцию надо было вызвать на улицу, чтобы раздавить, что теперь и выполняет Хабалов. Растерявшийся от подобного объяснения происходящих беспорядков офицер не знал, что и ответить министру. Но слышанным от министра он был настолько поражен, что вечером же доложил о том по начальству. Речам министра удивлялись и офицеры, комментировали их не в пользу правительства."
С запозданием и очень вяло и неумело пытаются возглавить происходящее большевики. Армия где-то стреляет по людям, где-то отказывается. Ситуация шаткая. В тот момент, когда армия перейдёт на сторону бастующих - царская власть закончится.
Балк:
"Положение дел признано грозным, и генерал Хабалов заявил, что им решено с завтрашнего дня приступить к действию оружием."
Никчёмность властей поразительная. Впрочем, после русско-японской войны уже сложно чему-то удивляться.
Шляпников глубок и умён:
"Многие товарищи рабочие и представители районов обращались ко мне с требованием добыть оружие. «Хоть несколько револьверов, товарищ», — умоляли меня пролетарии. Достать можно было и сравнительно легко. Однако ведь не револьвер решал дело. Вооружением царское правительство богаче нас, и надо его оружие использовать и овладеть им."
11 Марта
Императрица с пиздецом головного мозга о Распутине:
"Солнце светит так ярко, и я ощущала такое спокойствие и мир на Его дорогой могиле! Он умер, чтобы спасти нас."
Маяковский:
"Пьяные, смешанные с полицией солдаты стреляли в народ."
Балк:
"День начал, по обыкновению, с объезда. На улицах у объявлений генерала Хабалова, расклеенных в большом количестве, толпятся кучки. Лица серьезные. Беспечно веселого настроения, как в первые дни, уже нет. Погода, к сожалению, продолжает быть прекрасной. Часов около десяти с окраин города пришли донесения о начавшейся стрельбе войск по толпам.
Рота Павловского полка отказалась идти на усмирение беспорядков, обстреляла конный дозор полиции (ранен городовой и две лошади убиты). Командир батальона полковник Экстен тяжело ранен в голову."
Председатель Думы Родзянко пишет Николаю:
"Всеподданнейше доношу ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом, полное недоверие ко власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения. На этой почве несомненно разовьются события, сдержать которые можно временно ценой пролития крови мирных граждан, но которых при повторении сдержать будет невозможно.
Движение может переброситься на железные дороги, и жизнь страны замрет в самую тяжелую минуту. Заводы, работающие на оборону в Петрограде, останавливаются за недостатком топлива и сырого материала, рабочие остаются без дела, и голодная безработная толпа вступает на путь анархии, стихийной и неудержимой. Железнодорожное сообщение по всей России в полном расстройстве. На юге из 63 доменных печей работают только 28, ввиду отсутствия подвоза топлива и необходимого сырья. На Урале из 92 доменных печей остановилось 44, и производство чугуна, уменьшаясь изо дня в день, грозит крупным сокращением производства снарядов. Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок. ГОСУДАРЬ, спасите Россию, ей грозит унижение и позор. Война при таких условиях не может быть победоносно окончена, так как брожение распространилось уже на армию и грозит развиться, если безначалию и беспорядку власти не будет положен решительный конец. ГОСУДАРЬ, безотлагательно призовите лицо, которому может верить вся страна, и поручите ему составить правительство, которому будет доверять все население. За таким правительством пойдет вся Россия, одушевившись вновь верою в себя и в своих руководителей. В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет и медлить невозможно."
Николай как всегда божественно прекрасен:
"В 10 час. пошел к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал и принял сен. Трегубова до обеда. Вечером поиграл в домино."
Керенский:
"У меня, как обычно, между шестью и семью часами вечера собралось Информационное бюро левых партий."
Большевики очень пассивны. Информационное бюро - всё, на что их хватает.
Подвоз хлеба в Питер спешно восстановлен. Но уже поздно - огромная часть армии на стороне бастующих, и отступать им некуда. На улицах города гражданская война.
12 Марта
Императрица
"-9°. Обедала наверху с Лили. Ужасные вещи происходят в Санкт-Петербурге. Революция."
Врангель
"Действительно, на Невском и прилегающих улицах начал стекаться народ; как всегда, преобладают рабочие, но было более чем обыкновенно праздношатающихся, любопытных посмотреть, чем Протопопов удивит. Настроение улицы, как всегда в этих случаях, повышенное, но отнюдь не грозное.
Определенной цели у демонстрантов, по-видимому, нет. Они стекаются на Невском, поют свои «модные» песни, разбегаются при виде полиции и казаков, потом снова собираются и в конце концов к вечеру расходятся по домам. В итоге много потерянного времени, несколько помятых ребер у демонстрантов и полицейских и иногда тут и там несколько разбитых окон. В совокупности нечто, отнюдь не грозное, а бесцветное, бестолковое и бессмысленное. Не внушительная политическая демонстрация, не мощное проявление народного негодования, а в действительности лишь «беспорядки»."
Композитор Прокофьев:
"Я направился к Миллионной, но едва я стал к ней приближаться, как затрещали выстрелы, один за другим, несколькими пачками. Толпа кинулась с площади в Миллионную улицу. Я тоже побежал, впрочем не испытывая особенного страха. На Миллионной у меня были отмечены первые ворота на случай стрельбы. Туда я и вскочил. Сейчас же после этого сторож запер их. Я через решётку смотрел, как народ бежал по Миллионной. Некоторые падали, но не от пуль, а с перепуга, сейчас же поднимались и бежали дальше. Вскоре всё успокоилось. Выстрелов не было слышно. Убитых не было. Я вышел по Миллионной на Марсово поле. Тут сразу стало хуже.
Со стороны Литейного неслась недвусмысленная перестрелка и с той же стороны, за Летним садом, поднимался широкий столб дыма. Говорили, что горит Окружной суд. Где-то, со стороны Троицкого моста, кричали «ура!». Позади, у дворца, стали стрелять гораздо горячее, чем когда я был там. Кроме того, стемнело, а фонарей не зажигали.
Мне стало немного жутко, и я решил идти домой. Я хотел повернуть по Садовой к Гостиному двору, но едва я пошёл по Садовой, как мне бросилось в глаза, что никто не идёт в моём направлении — все навстречу, и притом весьма тревожным шагом. Я повернул назад и мимо Летнего сада направился к Фонтанке, чтобы пойти по ней. На мосту через Фонтанку я остановился, так как с Литейного донеслась энергичная трескотня ружей.
Я решил возвратиться ко дворцу, несмотря на доносившиеся оттуда выстрелы, и попытаться миновать его по Дворцовой набережной. Я миновал Инженерный замок и вышел на Садовую. Здесь, среди наступившей полутемноты, с грохотом пронёсся мимо меня тяжёлый грузовик. Человек двадцать рабочих, вооружённых ружьями, стояли на нём. Большое красное знамя развевалось над ними. Я подумал: «Безумцы!»."
Бьюкенен
"Солдаты одного из гвардейских полков — Преображенского — в ответ на приказ открыть огонь повернулись и стали стрелять в своих офицеров. Волынский полк, посланный для их усмирения, последовал их примеру. Другие полки сделали то же самое, и к полудню около 25 000 солдат уже присоединились к народу. Утром был взят Арсенал и захвачены находившиеся в нем запасы огнестрельного оружия и аммуниции. Затем быстро последовали: пожар здания судебных установлений, разгром департамента полиции и уничтожение всех компрометирующих его архивов, освобождение как политических, так и уголовных, заключенных в трех главных тюрьмах, и сдача Петропавловской крепости."
Солдаты массово переходят на сторону восставших.
Это конец.
Родзянко
"Разгромлен Окружной суд и Главное артиллерийское управление, а также Арсенал, из которого было похищено около 40 тысяч винтовок рабочими заводов, которые сейчас же были розданы быстро сформированным батальонам красной гвардии."
Шляпников
"Разогнав городовых, рабочие и солдаты бросились освобождать тюрьмы — «Кресты» и «предварилку». Тюремная охрана не оказала сопротивления. Одной угрозы взорвать динамитом ворота тюрьмы было достаточно, для того чтобы взять «Кресты».
Приблизительно таким же образом была взята народом и «предварилка», в которой также было много политических заключенных. Многие полицейские участки подверглись разгрому, некоторые были преданы огню. Многие из политических заключенных тотчас же становились в ряды революционного народа и отправлялись сражаться с засадами городовых, офицеров и т. п. реакционными элементами."
Николай Второй наконец проморгался:
"В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Царское Село поскорее."
Великий князь Михаил:
"Я поехал в 9 часов на Мойку к военному министру и передал по аппарату ген. АлексеевуНачальник штаба Верховного главнокомандующего, с 24 марта 1917 года - Верховный главнокомандующий (в Могилев) для передачи Ники те меры, которые необходимо принять немедленно для успокоения начавшейся революции, а именно, отставка всего кабинета, затем поручить кн. Львову выбрать новый кабинет по своему усмотрению. Я прибавил, что ответ должен быть дан теперь же, т.к. время не терпит, каждый час дорог. Ответ был следующий: никаких перемен не делать до моего приезда в личном составе.
Увы, после этой неудачной попытки помочь делу я собирался уехать обратно в Гатчину, но выехать нельзя было, шла сильная стрельба, пулеметная, также и ручные гранаты взрывались."
Хабалов:
"В моем распоряжении, в здании Главн. адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, две батареи. Прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются, по соглашению с ними, нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя в прохожих, обезоруживая офицеров. Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет. Продовольствия в моем распоряжении нет. В городе было 5 600 000 пудов запаса муки. Все артиллерийские заведения во власти революционеров. В моем распоряжении лично начальник штаба округа. С прочими окружными управлениями связи не имею."
По пути в Петроград Николай распукает наконец Думу и подгоняет новые войска. Дума распускаться не хочет, однако и противостоять царю не торопится. Она создаёт "временный комитет для восстановления порядка", формально другую организацию, по факту - нихрена не распустившись.
В комитет входят все, кроме монархистов.
Керенский первый догадывается возглавить солдат, точно в правильный момент:
"В час дня солдат все еще не было, и потому, когда наконец кто-то крикнул мне из вестибюля, что они появились, я бросился к окну, с трудом веря в такую возможность. Из окна я увидел солдат: окруженные горожанами, они выстроились вдоль противоположной стороны улицы. Было очевидно, что они чувствовали себя стесненно в непривычной обстановке и выглядели растерянными, лишившись руководства офицеров.
Не медля ни минуты, не накинув даже пальто, я кинулся через главный вход на улицу, чтобы приветствовать тех, кого мы ждали так долго. Подбежав к центральным воротам, я от лица Думы выкрикнул несколько приветственных слов. И когда я стоял, окруженный толпой солдат Преображенского полка, в воротах позади меня появились Чхеидзе, Скобелев и некоторые другие члены Думы. Чхеидзе произнес несколько приветственных слов, а я попросил солдат следовать за мной в здание Думы, чтобы разоружить охрану и защитить Думу, если она подвергнется нападению войск, сохранивших верность правительству. Тотчас построившись в шеренги, солдаты стройными рядами двинулись вслед за мной. Через главный вход дворца мы прошли прямо в помещение караульной службы. Я опасался, что для разоружения охраны придется прибегнуть к силе, однако, как выяснилось, она разбежалась еще до нашего появления. Я передал командование охраной какому-то унтер-офицеру, объяснив, где следует расставить часовых.
...
Мы с Чхеидзе подписали разрешение на выпуск первой революционной газеты «Бюллетеня думских сообщений», поскольку все городские издательства бастовали и лишенная газет столица не имела точных сведений о происходящем. Помню, подписывая, я не удержался от смеха.
— Чему смеетесь, Александр Фёдорович? — спросил один репортер. — Разве не знаете, что в данный момент вы всемогущи в России?
Что ж, приятно было слышать.
Вернувшись в Екатерининский зал, я обратился с речью к заполнившей здание Думы толпе. У этих людей, пришедших сюда из всех районов города, не было ни малейших сомнений в том, что революция совершилась. Они хотели знать, как мы собираемся поступить со сторонниками царского режима, и требовали для них сурового наказания. Я объяснил, что самых опасных из них возьмут под стражу, однако толпа ни при каких условиях не должна брать в свои руки осуществление закона. Я потребовал не допускать кровопролития.
На вопрос, кто будет арестован первым, я ответил, что им должен стать бывший министр юстиции, председатель Государственного совета Щегловитов. Я распорядился, чтобы его доставили непосредственно ко мне. Выяснилось, что некоторые из солдат Преображенского и Волынского полков по своей инициативе отправились арестовывать Протопопова, но тому удалось бежать. Однако в 4 часа пополудни я получил сообщение, что Щегловитов арестован и доставлен в Думу. Депутаты были этим крайне обескуражены, а умеренные призвали Родзянко освободить Щегловитова, поскольку, как председатель законодательного органа, он пользовался личной неприкосновенностью."
Маннергейм скрывается из Питера.
Протопопов подаёт в отставку. Это конечно его не спасёт:
"Надев пальто неформенное, я пошел пешком к кн. Голицыну, на Моховую. Думал вскоре вернуться и ничего не захватил с собою. В правом ящике стола остались все документы, а в левом — ок. 5000 казенных денег, ок. 3500 руб. моих и, кроме того, мои чековые книжки. В несгораемом шкафу были 50 000 р ., взятые мною у гр . Татищева под вексель на выдачу лавкам общества «борьбы с дороговизной». Когда я пошел к кн. Голицыну, было около часу дня. К нему мало-по-малу съехались все министры, за исключением морского и Риттиха, который не мог выйти из своей квартиры ввиду толпы и стрельбы.
Беляев (в. м-р.), говоря, что Хабалов растерялся, уже от себя давал распоряжения. Решено было ехать в Мариинский дворец, который лучше и сильнее охранен. Стрельба и смута на улицах была большая. Переговорив между собою, г-да министры решили послать государю депешу о положении дел с просьбой назначить полномочного председателя совета министров и военного диктатора для приведения в порядок войск. Затем Голицын обратился ко мне с просьбой от лица совета «принести себя в жертву», как он выразился, и оставить свой пост, ибо мое имя «раздражает толпу», известие же о моем уходе внесет «успокоение». «Это следствие травли газет и отношения к вам Государственной думы». Я ответил, что охотно давно бы ушел и, как ему известно, о том неоднократно просил. Теперь же прошу считать меня ушедшим ввиду депеши, посланной царю, которая будет одобрена, и т. к . совет в экстренных случаях может принимать и экстренные меры, мой уход правомерен.
Тут же м-ром вн . д. был назначен ген. Макаренко, и за ним послали, мне же выразили благодарность за мой поступок. Я вышел из зала и ушел в комнату к Крыжановскому, который тепло и мило со мною обошелся.
— Где вы будете ночевать, А. Д.?, — спросил он меня.
— Думал проехать на Фонтанку.
— Нельзя! Вам принесли записку, весь дом разбит, разгромлены все ваши вещи. Ваша жена — у смотрителя на квартире. (Симановского.)
Он обещал затем устроить мне ночлег в кабинете пом. контролера Маликова. Дал мне адрес — Офицерская 7. Добрался. Звоню — никого, дверь заперта; звоню — высовывается швейцар:
— Маликов?
— Дома нет."
Родзянко:
"Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались. Но я не революционер. Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но, с другой стороны, ведь правительства нет. Ко мне рвутся со всех сторон. Все телефоны обрывают. Спрашивают, что делать? Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без правительства?"
Хабалов
"Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца под начальством генерала Занкевича, с коими буду продолжать борьбу."
Милюков
"К вечеру мы уже почувствовали, что мы не одни во дворце, — и вообще больше не хозяева дворца. В другом конце дворца уже собирался Совет рабочих депутатов, спешно созванный партийными организациями, которые до тех пор воздерживались от возглавления революции. Состав совета был тогда довольно бесформенный; кроме вызванных представителей от фабрик, примыкал, кто хотел, а к концу дня пришлось прибавить к заголовку «Совет рабочих» также слова «и солдатских» депутатов. Солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента."
Рабочие аккуратно формируют свой собственный центр власти.
Керенский
"К исходу дня весь Петроград перешел в руки восставших войск. Прежняя государственная машина прекратила работу, а здания некоторых министерств и правительственных учреждений были заняты силами революции. Некоторые здания, те, в частности, в которых размещались штаб-квартира охранки, полицейские участки, суды, были преданы огню. В Думе мы к тому времени учредили центральный орган для осуществления контроля над действиями войск и восставших.
Поскольку днем в бесконечном водовороте людей, новостей и событий решать фундаментальные государственные вопросы было невозможно, мы были вынуждены дожидаться ночи, когда рассеялись толпы людей и опустели залы и коридоры. Наступила тишина, и в комнатах Временного комитета начались бесконечные дискуссии, конференции, страстные споры. Там, в ночной тиши, мы приступили к созданию контуров новой России."
Воейков о поразительном кретинизме Николая и преательстве высших чинов:
"Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Его Величества. Я его застал уже в кровати.
— А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?
Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа.
— После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет. — На что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: «Отчего же. Пускай Государь едет... Ничего...».
От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах. Но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село. При первых словах моего рассказа лицо Его Величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным."
1 Марта
Правительство тормозит с разгоном Думы.
Савенков:
"Никто не знает, что будет завтра. Протопопов добивается роспуска Государственной думы и цепляется за все, даже глупую речь Керенского, за которую Государственная дума не ответственна."
2-3 Марта
Всё ещё ничего не происходит. И это на самом деле более чем показательно.
4 Марта
Царь подтягивает Дикую Дивизию, которая однозначно будет за него. Правда она не в Питере, а в Царском Селе.
Все понимают, что Дума будет сопротивляться разгону, и поэтому так тормозят.
Зинаида Гиппус:
"Между тем, как я предрекала, ровно ничего не случилось. Вернее — случилось большое «Ничего». Протопопов делал вид, что беспокоится, наставил за воротами пулеметов (особенно около Думы, на путях к ней; мы, например, кругом в пулеметах), собрал преображенцев... Но и в Думе было — Ничего. Министров ни малейших. Охота им туда ездить, только время тратить! Блокистам дан был, для точения зубов, один продовольственный Риттих, но он мудро завел шарманку на два часа, а потом блокисты скисли.
С тех пор, вот неделя, так и ползет: ни шатко, ни валко. Голицын в Думу вовсе носа не показал, и ни малейшей «декларацией» никого не удостоил. Протопопов предпочитает ездить в Царское, говорить о божественном. Говорил дельное Керенский, но такое дельное, что Пр-во затребовало его стенограмму. Дума прикрыла, не дала."
5 Марта
Император никак не решится ни оставить столицу и поехать в армию (а уже давно пора), ни остаться в столице и добить Думу.
Ничего не происходит. Похоже думу хотят разогнать на пасху, когда у неё будет перерыв. Просто не позволить снова собраться после перерыва. Достаточно странная стратегия, но у власти вообще странные люди.
6 Марта
Вроде бы март, но на улицах в Питере всё ещё -15 с редкими перерывами.
Царь наконец уезжает.
Аджемов о том, что Дума и сама крайне нерешительна:
"В Думе настроение подавленное, атмосфера тяжелая. Произносятся страстные речи, но Вы их не можете читать: их не печатают. Вчера я беседовал с власть имущими относительно угля и получил самые неутешительные сведения на ближайшее будущее. Спешат подвезти уголь на заводы, работающие на оборону и останавливающиеся из-за недостатка топлива. В ведомствах теперь настроение совсем другое. От подчиненных трудно узнать что-либо."
7 Марта
Николай Второй:
"Читал, укладывался и принял: Мамантова, Кульчицкого и Добровольского. Миша завтракал. Простился со всем милым своим семейством и поехал с Аликс к Знамению, а затем на станцию. В 2 часа уехал на Ставку. День стоял солнечный, морозный. Читал, скучал и отдыхал; не выходил из-за кашля."
Николай планирует вернуться через пять дней. Смотаться туда-сюда фактически, просто проверив, как там на фронтах.
8 Марта
Между прочим потепление.
Родзянко:
"Царь уехал. Дума продолжает обсуждать продовольственный вопрос. Но что-то сегодня оборвалось, и государственная машина сошла с рельс. Сегодня совершилось то, о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить…"
Николай в ставке в Могилёве.
Шляпников:
"Петербургский комитет и его районные организации повели агитацию за празднование в Международный день работницы. Работницы откликнулись чрезвычайно живо на предложение Петербургского комитета об устройстве специальных митингов, посвященных обсуждению вопросов о положении наших работниц.
Работницы в этот день выступили застрельщиками забастовки, ходили от одного предприятия к другому и под крики «Долой войну» и «Хлеба» снимали работавших."
Вот оно!
Мирные женские демонстрации ВНЕЗАПНО перерастают в стихийные беспорядки.
Палеолог
"Весь день Петроград волновался. По главным улицам проходили народные шествия. В нескольких местах толпа кричала «Хлеба и мира». В других местах она запевала «Рабочую Марсельезу». Произошло несколько стычек на Невском проспекте. Несмотря на то, что в воздухе столицы чувствуется восстание, император, проведший только что два месяца в Царском Селе, выехал сегодня вечером в Ставку."
Беспорядки стихийно перекинулись на заводских рабочих.
Спиридович
"Бастовало до 50 предприятий, около 87 500 рабочих. Надо принять во внимание, что на Путиловском заводе, по решению администрации, ввиду непрекращавшихся нарушений рабочими нормального хода работы, завод был закрыт с утра. До 30 000 рабочих рассеялись по городу, возбуждая других объявленным «локаутом».
19 агитаторов, задержанных с поличным на месте преступления по снятию с работы людей, работавших на войну, не были преданы немедленно военно-полевому суду. Немедленный расстрел их по суду произвел бы охлаждающее действие лучше всяких военных частей.
Легенда о недостатке хлеба и о мальчишках и девчонках как о зачинщиках беспорядков была передана Протопоповым и в Царскосельский дворец."
Протопопов давно ждал беспорядков, и тут же вводит в город казаков, но те натыкаются на безоружно протестующих женщин и не могут по ним стрелять. Никто этого не ожидал. Всё перемешивается.
Урусов прекрасен:
"Забастовки на заводах — какие-то беспорядки на улицах — причина всего этого мне неизвестна, и судя по общему впечатлению (я был на Литейной и Невском и в 4 часа, и в 7), серьезного значения это волнение иметь не будет."
9 Марта
Зинаида Гиппиус
"Беспорядки продолжаются. Но довольно пока невинные. По Невскому разъезжают молоденькие казаки (новые, без казачьих традиций), гонят толпу на тротуары, случайно подмяли бабу, военную сборщицу, и сами смутились. Толпа — мальчишки и барышни. Впрочем, на самом Невском рабочие останавливают трамваи, отнимая ключи.
Интересен инцидент в Купеческой управе. Было много гостей, между прочим, Шебеко. Булочкин сказал официальную речь. Doumergue (ничего не понял) отвечал. Этим должно было кончиться. Но через толпу пробрался Рябушинский, вынул из кармана записку и хорошо прочел резкую французскую речь. Нация во вражде с правительством, пр-во мешает нации работать и т.д."
Беспорядки переходят на остальные заводы. Теперь бастуют все. Никто ни против кого. Точнее люди - против руководства, которое не поставляет еду, ворует, из-за которого голод, война и все беды. Что делать - неясно, но работать люди не желают.
Александр Балк
"С утра почти все фабрики забастовали. Невский стал наполняться густой толпой. Ходят толпы и начались митинги. Генерал Хабалов сказал: «Сам вижу из своей квартиры, как с Выборгской стороны народ свободно переходит по льду. Делаю распоряжение о немедленном вызове войск».
Между 11-12 час. дня в градоначальство ко мне в кабинет прибыл Преображенского полка полковник Павленко с адъютантом и заявил мне, что ему приказано Командующим войсками округа вступить в распоряжение войсками и полицией для водворения порядка в городе.
Несмотря на раннее окончание движения народа, прибывший с вечерним докладом Начальник Охранного отделения сообщил мне малоутешительные сведения: в левых верхах было решено, если завтра опять соберутся толпы, использовать положение в смысле агитации и, если заметно будет сочувствие улицы, произвести беспорядки, смотря по обстоятельствам, включительно до вооруженного выступления. Какие выбросят толпе лозунги — ясно не было — тоже смотря по обстоятельствам. Замечалось, что верхи сами не могли понять и разобраться в свалившейся совершенно неожиданно на их голову благоприятной обстановке. Я передал об этом генералу Хабалову. Военное начальство все же решило пока воздерживаться от применения в дело оружия."
Начальник безопасности Питера Глобачёв:
"Генерал Хабалов берет столицу исключительно в свои руки. По предварительно разработанному плану, Петроград разделен на несколько секторов, управляемых особыми войсковыми начальниками, а полиция почему-то снята с постов. Убрав полицию, Хабалов решил опереться на ненадежные войска, так сказать, на тех же фабрично-заводских рабочих, призванных в войска только две недели тому назад, достаточно уже распропагандированных и не желающих отправляться в скором времени на фронт. Отчасти, конечно, вина за такое решение лежит и на градоначальнике, генерале Балке, который, по-видимому, чтобы снять с себя всякую ответственность, отдал город в распоряжение войскового начальства."
Директор полиции Васильев:
"Бастовало уже почти 200 000 человек, и полиция больше не могла удерживать стремящуюся к центру толпу. Толпа безжалостно забрасывала полицейских камнями и кусками металлолома, в результате чего было серьезно ранено немало храбрых полицейских. Мы не имели сведений о том, насколько революционные партии контролируют эти действия рабочих. Поэтому я поручил начальнику Петроградского охранного отделения генералу Глобачеву изучить этот вопрос.
Оказалось, что социалистические организации стремятся использовать волнения в Петрограде в своих интересах и систематической пропагандой готовят почву для всеобщей стачки и демонстраций на улицах. Я отдал приказ немедленно арестовать революционных лидеров, и генерал Глобачев сумел захватить на частной квартире весь Петроградский комитет большевистской партии, так что она была в тот момент совершенно парализована.
К сожалению, Керенский, представитель партии эсеров, как член Думы обладал депутатской неприкосновенностью. Во время его поездки в Саратов я приставил к нему для наблюдения несколько опытных агентов, и они видели, как он в ресторане передавал какие-то бумаги неизвестному. Того сразу же арестовали и обнаружили спрятанные на нем прокламации с призывами к восстанию, полученные от Керенского. Я обратился к министру юстиции с просьбой лишить Керенского депутатской неприкосновенности и дать возможность полиции арестовать его."
Врангель
"Новый министр внутренних дел Протопопов, креатура Распутина, хочет показать, что он строгий и дельный администратор, что шутки с ним плохи. Он всюду, где только мог, хвастает и кричит, что он миндальничать, как его предшественники, не намерен и раз навсегда беспорядкам положит конец. Но цену ему знают, и никто его словам не придает серьезного значения."
Царь не считает беспорядки чем-то серьёзным и назад в столицу не торопится.
Спиридович
"На другом конце Невского также были демонстрации. Поют революционные песни. Кричат: «Долой правительство!», «Да здравствует республика!», «Долой войну!». Наряд полиции бросается на толпу, его встречают градом ледяшек. Казаки бездействуют. Они лишь шагом проходят сквозь толпу, некоторые смеются. Толпа в восторге, кричит: «Ура!» На «ура» казаки кивают головами, кланяются. Полиция негодует. Одна фраза передавалась в группах расходившихся рабочих: «Казаки за нас, казаки за народ!»..."
Постепенно, понимая несостоятельность никчёмность управления - толпа смелеет.
10 Марта
Родичев
"Был дан приказ: «Разгонять толпу, не стреляя!»."
Начальник свиты царя Воейков:
"Получил от Протопопова телеграмму с извещением, что в городе беспорядки, но все клонится к их подавлению. Доложив эту телеграмму государю, я вторично стал просить его ускорить отъезд. Но государь продолжал настаивать на своем отъезде во вторник, добавив, что я на этот день могу сделать соответствующие распоряжения к отбытию со Ставки."
Беспорядки усиливаются. Не работает почти ничего. Перестрелки то тут то там, но армия колеблется и не решается на решительные действия.
Философов:
"Сегодня утром звонил Гессену, не надо ли статью. Тот говорит, что вряд ли газеты завтра выйдут. Забастовка распространяется. Явился дворник: «Пристав велел сказать, чтоб на улицу не выходили, будут стрелять». С Выборгской стороны по Литейной идут к центру, группами, рабочие.
На Невском заправская манифестация. Красные знамена. Единение студентов с рабочими. Когда идут войска — кричат ура! Военные автомобили, не то случайно, не то нарочно, застряли в толпе и тихо следовали за знаменами. Звонил Каблуков. Говорит, на Знаменской днем большая толпа. Много мальчишек прямо из школы. Усеяли памятник Александру lll. Уселись на круп. Пассажиров «вежливо» на вокзал не пускали."
При этом чёткой цели нет. Люди ждут от правительства ответа, реакции, правительство же решает, что можно оставить всё как есть.
Родзянко:
"Ну вот, события дошли до своего апогея.
Говорят, что часть заводов, расположенных на Выборгской стороне и на Васильевском острове, забастовала и толпы рабочих двинулись по направлению к центру столицы. Я уже объехал эти части города и убедился в том, что работы действительно прекращены, что возмущение народа, преимущественно в лице рабочих женского пола, дошло до крайней степени и что действительно толпы рабочих приближаются к центру столицы, в каких целях — мне еще неизвестно.
Волнение уже охватило заречную часть города. Возвращаясь назад через Литейный мост, я увидел, что набережные, как Французская, так и остальные, уже заняты отрядами войск. В моей голове созрел план немедленно добиться созыва Совета Министров и настоять перед ним, чтобы в этом заседании были представители Законодательной Палаты, Земского и Городского Самоуправления, дабы совместными усилиями выработать те меры, которые могли бы, хотя и временно, успокоить взволнованное население столицы."
Глобачёв о том, что армия не хочет стрелять по людям:
"Солдаты лейб-гвардии Павловского полка отказались исполнить приказание своего командира батальона и нанесли ему смертельные поранения на Конюшенной площади. Зачинщики были арестованы и преданы военно-полевому суду."
Великий князь Александр о массовом саботаже генералов:
"Я телеграфировал Ники и отдавал себя в полное его распоряжение. Одновременно я вызвал моего брата Сергея Михайловича к телефону. Eго голос звучал очень озабоченно:
— Дела в Петрограде обстоят все хуже и хуже, — нервно сказал он. — Столкновения на улицах продолжаются, и можно с минуту на минуту ожидать, что войска перейдут на сторону мятежников.
— Но что же делают части гвардейской кавалерии? Неужели же и на них нельзя боле положиться?
— Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт."
Спиридович:
"Бюро Центр. Комитета большевиков выпустило листовку с призывом ко всеобщей забастовке. Она заканчивалась так: «Впереди борьба, но нас ждет верная победа. Все под красные знамена революции. Долой Царскую монархию. Да здравствует демократическая республика. Да здравствует восьмичасовой рабочий день. Вся помещичья земля народу. Долой войну. Да здравствует братство рабочих всего мира. Да здравствуеет социалистический интернационал». Всюду лозунг — бросать работу и на Невский.
Около 6 часов у Городской думы из толпы стали стрелять по полиции и по драгунам 9-го Запасного Кавалерийского полка. Офицер спешивает драгун и дает по толпе залп. Несколько человек убито, несколько ранено. Толпа разбегается.
На тротуарах паника. «Стреляют, стреляют!» — летит по Невскому. Этот слух производит охлаждающее действие в районе от Аничкова моста к Знаменской площади. Бойсман только что был принят в Царском Селе Императрицей и, вернувшись оттуда, передавал, что Государыня против каких-либо крутых мер и особенно против стрельбы по демонстрантам.
Протопопов шутил, смеялся и высказал, что революцию надо было вызвать на улицу, чтобы раздавить, что теперь и выполняет Хабалов. Растерявшийся от подобного объяснения происходящих беспорядков офицер не знал, что и ответить министру. Но слышанным от министра он был настолько поражен, что вечером же доложил о том по начальству. Речам министра удивлялись и офицеры, комментировали их не в пользу правительства."
С запозданием и очень вяло и неумело пытаются возглавить происходящее большевики. Армия где-то стреляет по людям, где-то отказывается. Ситуация шаткая. В тот момент, когда армия перейдёт на сторону бастующих - царская власть закончится.
Балк:
"Положение дел признано грозным, и генерал Хабалов заявил, что им решено с завтрашнего дня приступить к действию оружием."
Никчёмность властей поразительная. Впрочем, после русско-японской войны уже сложно чему-то удивляться.
Шляпников глубок и умён:
"Многие товарищи рабочие и представители районов обращались ко мне с требованием добыть оружие. «Хоть несколько револьверов, товарищ», — умоляли меня пролетарии. Достать можно было и сравнительно легко. Однако ведь не револьвер решал дело. Вооружением царское правительство богаче нас, и надо его оружие использовать и овладеть им."
11 Марта
Императрица с пиздецом головного мозга о Распутине:
"Солнце светит так ярко, и я ощущала такое спокойствие и мир на Его дорогой могиле! Он умер, чтобы спасти нас."
Маяковский:
"Пьяные, смешанные с полицией солдаты стреляли в народ."
Балк:
"День начал, по обыкновению, с объезда. На улицах у объявлений генерала Хабалова, расклеенных в большом количестве, толпятся кучки. Лица серьезные. Беспечно веселого настроения, как в первые дни, уже нет. Погода, к сожалению, продолжает быть прекрасной. Часов около десяти с окраин города пришли донесения о начавшейся стрельбе войск по толпам.
Рота Павловского полка отказалась идти на усмирение беспорядков, обстреляла конный дозор полиции (ранен городовой и две лошади убиты). Командир батальона полковник Экстен тяжело ранен в голову."
Председатель Думы Родзянко пишет Николаю:
"Всеподданнейше доношу ВАШЕМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом, полное недоверие ко власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения. На этой почве несомненно разовьются события, сдержать которые можно временно ценой пролития крови мирных граждан, но которых при повторении сдержать будет невозможно.
Движение может переброситься на железные дороги, и жизнь страны замрет в самую тяжелую минуту. Заводы, работающие на оборону в Петрограде, останавливаются за недостатком топлива и сырого материала, рабочие остаются без дела, и голодная безработная толпа вступает на путь анархии, стихийной и неудержимой. Железнодорожное сообщение по всей России в полном расстройстве. На юге из 63 доменных печей работают только 28, ввиду отсутствия подвоза топлива и необходимого сырья. На Урале из 92 доменных печей остановилось 44, и производство чугуна, уменьшаясь изо дня в день, грозит крупным сокращением производства снарядов. Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок. ГОСУДАРЬ, спасите Россию, ей грозит унижение и позор. Война при таких условиях не может быть победоносно окончена, так как брожение распространилось уже на армию и грозит развиться, если безначалию и беспорядку власти не будет положен решительный конец. ГОСУДАРЬ, безотлагательно призовите лицо, которому может верить вся страна, и поручите ему составить правительство, которому будет доверять все население. За таким правительством пойдет вся Россия, одушевившись вновь верою в себя и в своих руководителей. В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет и медлить невозможно."
Николай как всегда божественно прекрасен:
"В 10 час. пошел к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал и принял сен. Трегубова до обеда. Вечером поиграл в домино."
Керенский:
"У меня, как обычно, между шестью и семью часами вечера собралось Информационное бюро левых партий."
Большевики очень пассивны. Информационное бюро - всё, на что их хватает.
Подвоз хлеба в Питер спешно восстановлен. Но уже поздно - огромная часть армии на стороне бастующих, и отступать им некуда. На улицах города гражданская война.
12 Марта
Императрица
"-9°. Обедала наверху с Лили. Ужасные вещи происходят в Санкт-Петербурге. Революция."
Врангель
"Действительно, на Невском и прилегающих улицах начал стекаться народ; как всегда, преобладают рабочие, но было более чем обыкновенно праздношатающихся, любопытных посмотреть, чем Протопопов удивит. Настроение улицы, как всегда в этих случаях, повышенное, но отнюдь не грозное.
Определенной цели у демонстрантов, по-видимому, нет. Они стекаются на Невском, поют свои «модные» песни, разбегаются при виде полиции и казаков, потом снова собираются и в конце концов к вечеру расходятся по домам. В итоге много потерянного времени, несколько помятых ребер у демонстрантов и полицейских и иногда тут и там несколько разбитых окон. В совокупности нечто, отнюдь не грозное, а бесцветное, бестолковое и бессмысленное. Не внушительная политическая демонстрация, не мощное проявление народного негодования, а в действительности лишь «беспорядки»."
Композитор Прокофьев:
"Я направился к Миллионной, но едва я стал к ней приближаться, как затрещали выстрелы, один за другим, несколькими пачками. Толпа кинулась с площади в Миллионную улицу. Я тоже побежал, впрочем не испытывая особенного страха. На Миллионной у меня были отмечены первые ворота на случай стрельбы. Туда я и вскочил. Сейчас же после этого сторож запер их. Я через решётку смотрел, как народ бежал по Миллионной. Некоторые падали, но не от пуль, а с перепуга, сейчас же поднимались и бежали дальше. Вскоре всё успокоилось. Выстрелов не было слышно. Убитых не было. Я вышел по Миллионной на Марсово поле. Тут сразу стало хуже.
Со стороны Литейного неслась недвусмысленная перестрелка и с той же стороны, за Летним садом, поднимался широкий столб дыма. Говорили, что горит Окружной суд. Где-то, со стороны Троицкого моста, кричали «ура!». Позади, у дворца, стали стрелять гораздо горячее, чем когда я был там. Кроме того, стемнело, а фонарей не зажигали.
Мне стало немного жутко, и я решил идти домой. Я хотел повернуть по Садовой к Гостиному двору, но едва я пошёл по Садовой, как мне бросилось в глаза, что никто не идёт в моём направлении — все навстречу, и притом весьма тревожным шагом. Я повернул назад и мимо Летнего сада направился к Фонтанке, чтобы пойти по ней. На мосту через Фонтанку я остановился, так как с Литейного донеслась энергичная трескотня ружей.
Я решил возвратиться ко дворцу, несмотря на доносившиеся оттуда выстрелы, и попытаться миновать его по Дворцовой набережной. Я миновал Инженерный замок и вышел на Садовую. Здесь, среди наступившей полутемноты, с грохотом пронёсся мимо меня тяжёлый грузовик. Человек двадцать рабочих, вооружённых ружьями, стояли на нём. Большое красное знамя развевалось над ними. Я подумал: «Безумцы!»."
Бьюкенен
"Солдаты одного из гвардейских полков — Преображенского — в ответ на приказ открыть огонь повернулись и стали стрелять в своих офицеров. Волынский полк, посланный для их усмирения, последовал их примеру. Другие полки сделали то же самое, и к полудню около 25 000 солдат уже присоединились к народу. Утром был взят Арсенал и захвачены находившиеся в нем запасы огнестрельного оружия и аммуниции. Затем быстро последовали: пожар здания судебных установлений, разгром департамента полиции и уничтожение всех компрометирующих его архивов, освобождение как политических, так и уголовных, заключенных в трех главных тюрьмах, и сдача Петропавловской крепости."
Солдаты массово переходят на сторону восставших.
Это конец.
Родзянко
"Разгромлен Окружной суд и Главное артиллерийское управление, а также Арсенал, из которого было похищено около 40 тысяч винтовок рабочими заводов, которые сейчас же были розданы быстро сформированным батальонам красной гвардии."
Шляпников
"Разогнав городовых, рабочие и солдаты бросились освобождать тюрьмы — «Кресты» и «предварилку». Тюремная охрана не оказала сопротивления. Одной угрозы взорвать динамитом ворота тюрьмы было достаточно, для того чтобы взять «Кресты».
Приблизительно таким же образом была взята народом и «предварилка», в которой также было много политических заключенных. Многие полицейские участки подверглись разгрому, некоторые были преданы огню. Многие из политических заключенных тотчас же становились в ряды революционного народа и отправлялись сражаться с засадами городовых, офицеров и т. п. реакционными элементами."
Николай Второй наконец проморгался:
"В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Царское Село поскорее."
Великий князь Михаил:
"Я поехал в 9 часов на Мойку к военному министру и передал по аппарату ген. АлексеевуНачальник штаба Верховного главнокомандующего, с 24 марта 1917 года - Верховный главнокомандующий (в Могилев) для передачи Ники те меры, которые необходимо принять немедленно для успокоения начавшейся революции, а именно, отставка всего кабинета, затем поручить кн. Львову выбрать новый кабинет по своему усмотрению. Я прибавил, что ответ должен быть дан теперь же, т.к. время не терпит, каждый час дорог. Ответ был следующий: никаких перемен не делать до моего приезда в личном составе.
Увы, после этой неудачной попытки помочь делу я собирался уехать обратно в Гатчину, но выехать нельзя было, шла сильная стрельба, пулеметная, также и ручные гранаты взрывались."
Хабалов:
"В моем распоряжении, в здании Главн. адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, две батареи. Прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются, по соглашению с ними, нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя в прохожих, обезоруживая офицеров. Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются. Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет. Продовольствия в моем распоряжении нет. В городе было 5 600 000 пудов запаса муки. Все артиллерийские заведения во власти революционеров. В моем распоряжении лично начальник штаба округа. С прочими окружными управлениями связи не имею."
По пути в Петроград Николай распукает наконец Думу и подгоняет новые войска. Дума распускаться не хочет, однако и противостоять царю не торопится. Она создаёт "временный комитет для восстановления порядка", формально другую организацию, по факту - нихрена не распустившись.
В комитет входят все, кроме монархистов.
Керенский первый догадывается возглавить солдат, точно в правильный момент:
"В час дня солдат все еще не было, и потому, когда наконец кто-то крикнул мне из вестибюля, что они появились, я бросился к окну, с трудом веря в такую возможность. Из окна я увидел солдат: окруженные горожанами, они выстроились вдоль противоположной стороны улицы. Было очевидно, что они чувствовали себя стесненно в непривычной обстановке и выглядели растерянными, лишившись руководства офицеров.
Не медля ни минуты, не накинув даже пальто, я кинулся через главный вход на улицу, чтобы приветствовать тех, кого мы ждали так долго. Подбежав к центральным воротам, я от лица Думы выкрикнул несколько приветственных слов. И когда я стоял, окруженный толпой солдат Преображенского полка, в воротах позади меня появились Чхеидзе, Скобелев и некоторые другие члены Думы. Чхеидзе произнес несколько приветственных слов, а я попросил солдат следовать за мной в здание Думы, чтобы разоружить охрану и защитить Думу, если она подвергнется нападению войск, сохранивших верность правительству. Тотчас построившись в шеренги, солдаты стройными рядами двинулись вслед за мной. Через главный вход дворца мы прошли прямо в помещение караульной службы. Я опасался, что для разоружения охраны придется прибегнуть к силе, однако, как выяснилось, она разбежалась еще до нашего появления. Я передал командование охраной какому-то унтер-офицеру, объяснив, где следует расставить часовых.
...
Мы с Чхеидзе подписали разрешение на выпуск первой революционной газеты «Бюллетеня думских сообщений», поскольку все городские издательства бастовали и лишенная газет столица не имела точных сведений о происходящем. Помню, подписывая, я не удержался от смеха.
— Чему смеетесь, Александр Фёдорович? — спросил один репортер. — Разве не знаете, что в данный момент вы всемогущи в России?
Что ж, приятно было слышать.
Вернувшись в Екатерининский зал, я обратился с речью к заполнившей здание Думы толпе. У этих людей, пришедших сюда из всех районов города, не было ни малейших сомнений в том, что революция совершилась. Они хотели знать, как мы собираемся поступить со сторонниками царского режима, и требовали для них сурового наказания. Я объяснил, что самых опасных из них возьмут под стражу, однако толпа ни при каких условиях не должна брать в свои руки осуществление закона. Я потребовал не допускать кровопролития.
На вопрос, кто будет арестован первым, я ответил, что им должен стать бывший министр юстиции, председатель Государственного совета Щегловитов. Я распорядился, чтобы его доставили непосредственно ко мне. Выяснилось, что некоторые из солдат Преображенского и Волынского полков по своей инициативе отправились арестовывать Протопопова, но тому удалось бежать. Однако в 4 часа пополудни я получил сообщение, что Щегловитов арестован и доставлен в Думу. Депутаты были этим крайне обескуражены, а умеренные призвали Родзянко освободить Щегловитова, поскольку, как председатель законодательного органа, он пользовался личной неприкосновенностью."
Маннергейм скрывается из Питера.
Протопопов подаёт в отставку. Это конечно его не спасёт:
"Надев пальто неформенное, я пошел пешком к кн. Голицыну, на Моховую. Думал вскоре вернуться и ничего не захватил с собою. В правом ящике стола остались все документы, а в левом — ок. 5000 казенных денег, ок. 3500 руб. моих и, кроме того, мои чековые книжки. В несгораемом шкафу были 50 000 р ., взятые мною у гр . Татищева под вексель на выдачу лавкам общества «борьбы с дороговизной». Когда я пошел к кн. Голицыну, было около часу дня. К нему мало-по-малу съехались все министры, за исключением морского и Риттиха, который не мог выйти из своей квартиры ввиду толпы и стрельбы.
Беляев (в. м-р.), говоря, что Хабалов растерялся, уже от себя давал распоряжения. Решено было ехать в Мариинский дворец, который лучше и сильнее охранен. Стрельба и смута на улицах была большая. Переговорив между собою, г-да министры решили послать государю депешу о положении дел с просьбой назначить полномочного председателя совета министров и военного диктатора для приведения в порядок войск. Затем Голицын обратился ко мне с просьбой от лица совета «принести себя в жертву», как он выразился, и оставить свой пост, ибо мое имя «раздражает толпу», известие же о моем уходе внесет «успокоение». «Это следствие травли газет и отношения к вам Государственной думы». Я ответил, что охотно давно бы ушел и, как ему известно, о том неоднократно просил. Теперь же прошу считать меня ушедшим ввиду депеши, посланной царю, которая будет одобрена, и т. к . совет в экстренных случаях может принимать и экстренные меры, мой уход правомерен.
Тут же м-ром вн . д. был назначен ген. Макаренко, и за ним послали, мне же выразили благодарность за мой поступок. Я вышел из зала и ушел в комнату к Крыжановскому, который тепло и мило со мною обошелся.
— Где вы будете ночевать, А. Д.?, — спросил он меня.
— Думал проехать на Фонтанку.
— Нельзя! Вам принесли записку, весь дом разбит, разгромлены все ваши вещи. Ваша жена — у смотрителя на квартире. (Симановского.)
Он обещал затем устроить мне ночлег в кабинете пом. контролера Маликова. Дал мне адрес — Офицерская 7. Добрался. Звоню — никого, дверь заперта; звоню — высовывается швейцар:
— Маликов?
— Дома нет."
Родзянко:
"Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались. Но я не революционер. Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но, с другой стороны, ведь правительства нет. Ко мне рвутся со всех сторон. Все телефоны обрывают. Спрашивают, что делать? Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без правительства?"
Хабалов
"Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца под начальством генерала Занкевича, с коими буду продолжать борьбу."
Милюков
"К вечеру мы уже почувствовали, что мы не одни во дворце, — и вообще больше не хозяева дворца. В другом конце дворца уже собирался Совет рабочих депутатов, спешно созванный партийными организациями, которые до тех пор воздерживались от возглавления революции. Состав совета был тогда довольно бесформенный; кроме вызванных представителей от фабрик, примыкал, кто хотел, а к концу дня пришлось прибавить к заголовку «Совет рабочих» также слова «и солдатских» депутатов. Солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента."
Рабочие аккуратно формируют свой собственный центр власти.
Керенский
"К исходу дня весь Петроград перешел в руки восставших войск. Прежняя государственная машина прекратила работу, а здания некоторых министерств и правительственных учреждений были заняты силами революции. Некоторые здания, те, в частности, в которых размещались штаб-квартира охранки, полицейские участки, суды, были преданы огню. В Думе мы к тому времени учредили центральный орган для осуществления контроля над действиями войск и восставших.
Поскольку днем в бесконечном водовороте людей, новостей и событий решать фундаментальные государственные вопросы было невозможно, мы были вынуждены дожидаться ночи, когда рассеялись толпы людей и опустели залы и коридоры. Наступила тишина, и в комнатах Временного комитета начались бесконечные дискуссии, конференции, страстные споры. Там, в ночной тиши, мы приступили к созданию контуров новой России."
Воейков о поразительном кретинизме Николая и преательстве высших чинов:
"Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Его Величества. Я его застал уже в кровати.
— А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?
Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа.
— После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет. — На что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: «Отчего же. Пускай Государь едет... Ничего...».
От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах. Но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село. При первых словах моего рассказа лицо Его Величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным."
[ -100 ]
Комментарии:
Слушайте, а мне интересно
[Print]
emergency