дневник заведен 08-07-2007
цитатник:
- • лента
дневник:
- • список
- • календарь записей
- • группы записей
- • rss
20-07-2017 02:31 13-15 Марта 1917
13 марта
Родзянко докладывает в штаб
"Временный комитет членов Государственной думы сообщает Вашему В-ву, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров, правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы.
Сохранять полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено. Временный комитет, при содействии столичных войск и частей и при сочувствии населения, в ближайшее время водворит спокойствие в тылу и восстановит правильную деятельность правительственных установлений."
Дума продолжает себя вести крайне осторожно.
Шульгин, о том, как думский временный комитет принимается наводить порядок в стране:
"Всеобщий развал неминуем, если не принять самых экстренных мер. Положение таково, что многих старых бюрократов нельзя оставить. Кем заменить? Кто имеет авторитет — реальной силы ведь нет. Кто? И решили послать членов Государственной думы... «комиссарами». Из крупных назначений и удачных — назначение члена Думы инженера Бубликова комиссаром в «Пути сообщения»."
Бубликов:
"Первым моим делом было отправить по всей сети сообщение железнодорожным служащим о совершившемся и призыв к великой работе на пользу свободной отныне страны. Вторым дело было узнать: где Царь.
Оказалось, что он только что делал попытку пробраться в Петербург по Николаевской ж. д. (соединяющей Петербург с Москвой), но, доехав до ст. Тосно, узнал там, что Николаевский вокзал в Петербурге в руках революционных войск, и повернул обратно в Бологое в надежде, обогнув Петербург с юга, проехать в Царское Село по Виндавской или Северо-Западным ж. д. Я сейчас же отдал распоряжение, чтобы его не пускали северные линии Бологое — Псков, разбирая рельсы и стрелки, если он вздумает проезжать насильно. Одновременно я воспретил всякое движение воинских поездов ближе 250 в. от Петербурга."
В комитете отлично понимают, что царя нельзя пустить в Царское село к Дикой Дивизии. Нужно отрезать его от армии, в первую очередь.
Воейков про продолжающийся кретинизм Николая:
"Я вошел в вагон государя, разбудил камердинера и просил разбудить Его Величество. Я доложил ему сведения, поступившие от подчиненных, и спросил, что ему угодно решить? Тогда государь спросил меня: «А вы что думаете»? Я ему ответил, что ехать на Тосно, по имеющимся сведениям, считаю, безусловно, нежелательным. Из Малой же Вишеры можно проехать на Бологое и оттуда попасть в район, близкий к действующей армии, где — нужно предполагать — движение пока ещё не нарушено. Государь мне ответил, что хотел бы проехать в ближайший пункт, где имеется аппарат Юза. Я доложил Его Величеству, что ближайшим пунктом будет Псков — в трех часах от станции Дно."
Алексеев:
"Какое там, еще хуже. Теперь и моряки начинают, и в Царском ужо началась стрельба. Теперь остается лишь одно: собрать порядочный отряд где-нибудь примерно около Царского и наступать на бунтующий Петроград. Все распоряжения мною уже сделаны, но, конечно, нужно время... пройдет не менее пяти-шести дней, пока все части смогут собраться. До этого с малыми силами ничего не стоит и предпринимать."
Фрейлина императрицы Буксгевден:
"Императрица сказала мне, что отъезд был бы «похож сейчас на бегство», к тому же, она опасалась перевозить своих детей, пока те находились в таком тяжелом состоянии. Однако утром она сказала мне, чтобы я начала, «не торопясь, паковать свои вещи, чтобы можно было при необходимости сразу уехать вместе с императорской семьей из дворца». В это утро вновь был поднят вопрос об отъезде императрицы, но, как оказалось, — слишком поздно."
Тихонов о Маяковском:
"Около Невского на меня налетел Маяковский в расстегнутой шинели и без шапки. Он поднял меня и все лицо залепил поцелуями, он что-то кричал, кого-то звал, махал руками:
— Сюда! Сюда! Газеты!
Я стоял перед ним, как дерево под ураганом.
Около вокзала послышалась перестрелка. Маяковский бросился в ту сторону.
— Куда вы?
— Там же стреляют! — закричал он в упоении.
— У вас нет оружия!
— Я всю ночь бегаю туда, где стреляют.
— Зачем?
— Не знаю! Бежим!
Он выхватил у меня пачку газет и, размахивая ими, как знаменем, убежал туда, где стреляли."
К населению Петрограда и России. От Совета рабочих депутатов.
"Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно. Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец.
Но солдаты не захотели идти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватили оружие, военные склады и ряд важных правительственных учреждений.
Борьба еще продолжается; она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России.
Совет рабочих депутатов"
Керенский:
"Члены бывшего правительства перебрались в Адмиралтейство, под защиту войск и артиллерии, прибывших из Гатчины. В другом сообщении говорилось о приближении к городу царских войск, направленных из Финляндии, и мы поспешно стали создавать оборону в Выборгском районе столицы вдоль русско-финской железнодорожной линии."
Протопопов:
"Утром, часов в 9, я встал, ибо не раздевался, попил чай с черным хлебом, и так как сторож очень беспокоился, не стали бы меня отыскивать, то я отправился к брату на Калашникову пристань. Однако дойти туда было трудно: толпы запружали улицу, проезжали автомобили с солдатами и рабочими, шла канонада где-то; идти было очень опасно; могли узнать , и тогда — не знаю, остался ли бы я живым.
Я зашел к одному бедному мастеру, которого знал и которого любил. Он глазам не верил, глядя на меня; пригрел, угостил чем мог, утешал; и тени робости мое присутствие у него не вызвало. Великая душа в теле простолюдина.
В листке я прочел, что Дума образовала Исполнительный комитет и вызывает бывших членов правительства и что меня никак не найдут. Подумав, я решил сам пойти в Думу. Неужели же я грешнее всех? Боже, что я чувствовал, проходя теперь, чужой, отверженный, к этому зданию, столь мне близкому в течение 9 почти лет. Господи, никто не знает путей, и не судьи мы сами жизни своей, грехов своих.
У Думы — груда войск, пушек, народу. Все заполонено толпою. Я спросил какого-то студента провести меня в Исполнительный комитет. Узнав, кто я, он вцепился в мою руку: «Этого не надо, я не убегу, раз сам сюда пришел», — сказал я; он оставил меня. Стали звать Керенского. Он пришел — и, сказав строго, что его одного надо слушать, ибо кругом кричали солдаты, штатские и офицеры, — повел меня в павильон министров, где я оказался под арестом. Я был болен и измучен, и, надо сказать, я тронут за сердце и никогда не забуду его ласку при этой первой тяжелой нашей встрече.
Ночь я провел на диване, укрывшись пальто."
Милюков
"Весь день — торжество Государственной думы как таковой. К Таврическому дворцу шли уже в полном составе полки, перешедшие на сторону Государственной думы, с изъявлениями своего подчинения Государственной думе. Навстречу им выходил председатель Думы, правда, чередовавшийся с депутатами, из числа которых на мою долю выпала значительная часть этих торжественных приемов и соответственных речей. Приехали ко мне офицеры одного из полков с специальной просьбой, съездить с ними в казармы и сказать приветственную речь. Я поехал.
Меня поместили на вышке, кругом которой столпился весь полк. Мне пришлось кричать сверху, чтобы меня могли услышать. Я поздравил полк с победой, но прибавил, что предстоит еще ее закрепить, что для этого необходимо сохранить единение с офицерством, без которого они рассыпятся в пыль, и воздержание от всяких праздничных увлечений. Наш праздник — впереди. Прием был самый горячий, и офицеры остались довольны. Конечно, тут действовала не столько моя речь, сколько факт прибытия к полку видного члена Государственной думы. Голос мой сильно пострадал от этого и других таких же усилий."
Маннергейм
"Я сидел в коридоре у телефона и безуспешно пытался связаться со своим адъютантом. На мне был халат С., из-под которого выглядывали сапоги со следами шпор. Неожиданно на лестнице послышались громкие голоса и раздалось бряцание оружия. О ступени стукнули приклады винтовок, кто-то остановился около входа в квартиру и позвонил в дверь. Хозяин открыл, а я продолжил разговор по телефону. Вошел патруль. Его возглавлял некто в гражданской одежде. Этот человек сразу же заявил, что в квартире прячется генерал.
Не моргнув глазом, С. ответил, что у него действительно уже много лет живет финский генерал в отставке, но сейчас его нет дома. Командир приказал обыскать квартиру, и солдаты прошли во внутренние комнаты. Вскоре они снова появились в коридоре, где я по-прежнему сидел у телефона. Я был настолько неосторожен, что спросил, зачем им нужен генерал, и, разумеется, привлек к себе внимание. Командир патруля поинтересовался, кто я такой. Я ответил, что недавно приехал из Финляндии по торговым делам. Такое объяснение удовлетворило патруль, что, конечно же, было весьма удивительно. Солдаты ушли, и мы вздохнули с облегчением."
Колчак в Батуми. Получает приказ отправляться в Питер.
Булгаков:
"Около манежа уже появились военные части и какие-то автомобили, на которых появились сразу зловещие длинноволосые типы с револьверами в руках и соответствующие девицы. Кремль взят почти без одного выстрела, и к вечеру Москва оказалась в руках революционной власти."
Спиридович
"Из Петрограда сообщили о расстреле камергера, начальника Северо-Западных железных дорог Валуева, который должен был ехать навстречу Государю. Валуев хороший человек, был не только предан Государю, но и действительно любил Его. Предчувствуя, что Государю придется возвращаться его дорогою, Валуев приехал на Варшавский вокзал. Там бушевала толпа.
Дважды Валуев садился на приготовленный для него локомотив и дважды толпа ссаживала его. «Не пускать его, — вопила толпа, — он хочет увести Царя к немцам». Третий раз Валуев пытается попасть в свой вагон. Толпа овладевает им. Готовится самосуд. Жена и дочь, работавшие в железнодорожном госпитале, бросаются за помощью к священнику. Отец Митрофан, в облачении, с крестом в руках, спешит к толпе. Ему удается уговорить рабочих отправить Валуева как арестованного в Гос. Думу. Посадили в автомобиль. Дали охрану. У Измайловского моста кто-то с крыши обстрелял автомобиль. Остановились. Охрана решила, что Валуева пытаются освободить. Надо помешать. Надо расстрелять. Несчастного поставили к стене. Из проходивших солдат нашлись охотники. Составили шеренгу. Готовсь...
Валуев снял шапку, сказал, что умирает за Государя Императора, и перекрестился... Раздались выстрелы. Все было кончено. Кто-то обшарил карманы убитого, снял часы...Валуев умел красиво жить, красиво сумел и умереть. Весть об его убийстве произвела во дворце тяжелое впечатление."
Николай Вреден о штурме морского училища
"Около половины одиннадцатого улица перед зданием училища стала наполняться толпами. Это были в основном солдаты, но попадались и гражданские лица разного обличья. Они были с ружьями, на рукавах красные ленточки. Люди помахивали руками, подзывая нас: «Да здравствует революция!», «Армия примкнула к революции!», «Открывайте ворота и идите с нами к Думе!». Курсанты стояли у окон, улыбаясь, и отвечали криками:
— Уходите! Уходите подобру-поздорову! Слишком холодно для прогулок, уходите!
С забитой толпами улицы доносились ругательства. Затем улица постепенно затихла. На углу мы увидели автомобиль, украшенный красными флагами, в котором стоя ехал мужчина в сером армейском кителе, с широкой красной лентой через плечо. Он инструктировал людей, стоящих рядом, а те, в свою очередь, передавали распоряжение другим. Неожиданно один курсант воскликнул:
— Отойдите! Отойдите! Они собираются стрелять!
Последовали суматошный рывок от окон и оглушающий грохот. Первый залп произвел ошеломляющий эффект: резкие хлопки ружейных выстрелов, звон бьющегося стекла, падение белой штукатурки с потолка, побитого пулями. Через секунду курсанты стремглав бросились за своими ружьями. Офицеры пытались остановить их, но приказам не подчинялись. Вскоре у каждого окна сидели на корточках фигуры, стреляя в толпу. С дикими криками толпа очистила улицу, оставив несколько человек убитыми и ранеными.
К 2 часам дня, однако, бой стал определенно затихать и наконец полностью прекратился. Через тридцать минут затишья поступил приказ поставить ружья в пирамиды и собраться в классах. Курсанты неохотно подчинились, но знакомый вид черных досок и парт возвратил их к нормальному состоянию. Мы уже решили, что толпа покинула улицу полностью, когда внезапно раздался топот ног и коридор между классами заполнили солдаты. Безоружные, с нацеленными на нас ружьями, мы оказались в западне за стеклянными дверями классов.
Мы были обескуражены внезапным поворотом событий, чувствовали себя беспомощными и преданными. По истечении некоторого времени, показавшегося нам вечностью, в класс вошел офицер и объявил, что нам следует отправиться домой, выходя из училища по двое через небольшие интервалы времени."
Царское Село в осаде. Жильяр:
"Вечером, около 9 часов, ко мне входит баронесса Буксгевден. Она только что узнала, что Царскосельский гарнизон взбунтовался, и на улицах стреляют. Надо предупредить Императрицу, которая находится у великих княжон. Как раз в эту минуту она выходит в коридор, и баронесса ставит ее в известность о том, что происходит. Мы подходим к окнам и видим, как генерал Рессин с двумя ротами сводного полка занимает позицию перед дворцом. Я замечаю также матросов гвардейского экипажа и конвойцев. Ограда парка занята усиленными караулами, которые находятся в полной боевой готовности.
В эту минуту мы узнали по телефону, что мятежники продвигаются в нашем направлении и что они только что убили часового в 500 шагах от дворца. Ружейные выстрелы все приближались, столкновение казалось неизбежным.
Императрица была вне себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на ее глазах, и вышла с Марией Николаевной к солдатам, чтобы побудить их сохранять спокойствие. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками. Наступает решающая минута. Тревога сжимает все сердца. Неосторожность может вызвать рукопашную схватку и резню. С обеих сторон выступают офицеры, и начинаются переговоры. Слова их бывших начальников и решимость тех, которые остались верны долгу, действуют на мятежников. Возбуждение понемногу падает, и наконец решают установить нейтральную зону между обеими сторонами.
Так прошла ночь. "
14 марта
Нобелевский лауреат Павлов
"Мой ассистент сегодня пришел позже. Пытался мне объяснить, что революция остановила все уличные средства передвижения. Считаю, что революция не может служить оправданием для опоздания!"
Врангель
"Утром просыпаюсь и глазам своим не верю. Улица полна людей, но это не бушующая толпа последних дней, а мирная, почти празднично настроенная чинная публика. Целый день проходят полк за полком. Вот с красными плакатами, с красными знаменами идут Преображенский, Измайловский, Павловский, Московский полки. Идет артиллерия, идет пехота, идет кавалерия, идет Морской гвардейский экипаж. Идет полк за полком, и полкам, сдается, нет конца. От красных флагов, красных знамен, красных плакатов, красных бантов вся улица кажется залитой красным. Государь еще царствует, а его гвардия уже под красными знаменами спешит к Таврическому дворцу заявить готовность служить Революции."
Николай
"Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Саввич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!"
#Станция Дно
Керенский
"Положение в городе, казалось, стало еще более тревожным. Поползли смутные слухи о беспорядках на военно-морской базе в Кронштадте. По городу прокатилась весть о прибытии в Царское Село воинских подразделений во главе с генералом Ивановым, и хотя причин для беспокойства не было, толпы людей, собравшихся в здании Думы, охватило, вследствие неопределенности положения, состояние нервозности и возбуждения. Сообщения о распространении революции стали поступать из сотен городов страны, движение приобрело общенациональный характер. Все это настоятельно вынуждало нас ускорить формирование нового правительства."
Феликс Дзержинский освобождён из тюрьмы.
Одновременно в Москве из тюрьмы выпущен Махно.
Вместо них в тюрьму посажен Протопопов.
Сухомлинов
"Какая-то компания вооруженных людей арестовывает меня на квартире и везет в Таврический дворец, где уже организовалась новая власть.Во время переезда в грузовом автомобиле, субъект в очках держал против моего виска браунинг, дуло которого стукалось мне в голову на ухабах.
Меня повели к Керенскому. Подошел ко мне какой-то приличный господин, подал мне ножницы и попросил очень вежливо, чтобы я спорол погоны. Я их просто отвязал и отдал ему; тогда он попросил и мой Георгиевский крест, но я его не отдал, и к моему удивлению, бывший тут часовой, молодой солдатик, вступился за меня и сказал:
— Вы, господин (а не «товарищ»), этого не понимаете, это заслуженное и так отнимать, да еще такой крест, — не полагается.
Наконец появился Керенский, небольшого роста, бритый как актер. Мне он ничего не говорил, а обратился к нижним чинам и в приподнятом тоне сказал, что вот, мол, бывший военный министр царский, который очень виноват и его будут судить, а пока он им повелевает, чтобы волос с головы моей не упал. Хорошо, что я был в фуражке, а то люди убедились бы, что им нечего оберегать на моей голове."
Керенский объявляет временное правительство. При этом он и он и Дума ещё формально не выступают против царя, утверждая что они просто наводят в городе порядок, пока царь не вернётся.
Палеолог
"Среди царящей в Петрограде всеобщей анархии три руководящих органа стремятся организоваться:
1. «Исполнительный комитет Думы» под председательством Родзянко, состоящий из двенадцати членов, среди которых: Милюков, Шульгин, Коновалов, Керенский и Чхеидзе. В нем представлены, таким образом, все партии прогрессивной группы и крайней левой. Он старается немедленно осуществить необходимые реформы, чтобы спасти режим, провозгласив в случае надобности другого императора.
2. «Совет Рабочих и Солдатских Депутатов». Он заседает на Финляндском вокзале. Объявить социальную республику и положить конец войне — таковы его девизы и лозунги. Вожаки его уже объявляют членов Думы предателями Революции и открыто принимают по отношению к законному представительству позицию, которую занимала Парижская Коммуна по отношению к Законодательному Собранию в 1792 году.
3. «Главная квартира войск». Она помещается в Петропавловской крепости. Составленная из нескольких младших офицеров, перешедших на сторону Революции, и нескольких унтер-офицеров и солдат, произведенных в офицеры, она старается внести немного порядка в дело снабжения продовольствием бойцов; она их снабжает продовольствием и снаряжением. Главное же она держит в зависимости Думу. Это — преторианцы Революции, такие же решительные, невежественные и фанатичные, как и знаменитые батальоны предместья Сент-Антуан и предместья Сен-Марель — все в том же 1792 году."
Временное правительство и Совет рабочих начинают договариваться. С этого дня в стране двоевластие.
Шульгин
"Вошел Керенский. За ним двое солдат с винтовками. Между винтовками какой-то человек с пакетами. Трагически-повелительно Керенский взял пакет из рук человека:
— Наши секретные договоры с державами… Спрячьте…
И исчез так же драматически…
— Господи, что же мы будем с ними делать? — сказал Шидловский. — Ведь даже шкафа у нас нет…
Куда же деть эти секретные договоры? Это ведь самые важные государственные документы, какие есть. Откуда Керенский их добыл? Этот человек был из Министерства иностранных дел. Очевидно, видя, что делается, он бросился к Керенскому, так как боялся, что не в состоянии будет их сохранить. Так же нельзя! Ну, спасли эти договоры, но все остальное могут растащить… Мало ли по всем министерствам государственно важных документов? Неужели же все их сюда свалить? И куда? Нет не только шкафа, но даже ящика нет в столе, что с ними делать?.
Но кто-то нашелся:
— Знаете что — бросим их под стол… Под скатертью ведь совершенно не видно… Никому в голову не придет искать их там… Смотрите… — И пакет отправился под стол… Зеленая бархатная скатерть опустилась до самого пола… Великолепно, как раз самое подходящее место для хранения важнейших актов Державы Российской…
Полно! Есть ли еще эта держава? Государство ли это или сплошной огромный, колоссальный сумасшедший дом?
Опять Керенский… Опять с солдатами, что еще они тащат?
— Тут два миллиона рублей. Из какого-то министерства притащили… Так больше нельзя… Надо скорее назначить комиссаров… Где Михаил Владимирович?
– На улице…
– Кричит «ура»? Довольно кричать «ура». Надо делом заняться… господа члены Комитета!.."
Крупская:
"Когда Ильич уже собрался уходить в библиотеку, а я кончила убирать посуду, пришел Бронский со словами: «Вы ничего не знаете?! В России революция!» — и он рассказал нам, что было в вышедших экстренным выпуском телеграммах. Когда ушел Бронский, мы пошли к озеру, там на берегу под навесом вывешивались все газеты тотчас по выходе. Перечитали телеграммы несколько раз. В России действительно была революция. Ильич метался.
Он попросил Вронского разузнать, нельзя ли как-нибудь через контрабандиста пробраться через Германию в Россию. Скоро выяснилось, что контрабандист может довести только до Берлина. Кроме того, контрабандист был как-то связан с Парвусом, а с Парвусом, нажившимся на войне и превратившимся в социал-шовиниста, В. И. никакого дела иметь не хотел. Надо искать другого пути. Какого? Можно перелететь на аэроплане, не беда, что могут подстрелить. Но где этот волшебный аэроплан, на котором можно донестись до делающей революцию России."
Палеолог
"Около полуночи мне сообщают, что лидеры либеральных партий устроили сегодня вечером тайное совещание без участия и ведома социалистов, чтобы сговориться насчет будущей формы правления. Они все оказались единодушными в своих заявлениях в том, что монархия должна быть сохранена, но что Николай, ответственный за настоящие несчастия, должен быть принесен в жертву для спасения России. Бывший председатель Думы Александр Иванович Гучков, теперь член Государственного Совета, развил затем это мнение:
«Чрезвычайно важно, чтобы Николай II не был свергнут насильственно. Только его добровольное отречение в пользу сына или брата могло бы обеспечить без больших потрясений прочное установление нового порядка. Добровольный отказ от престола Николая II — единственное средство спасти императорский режим и династию Романовых». Этот тезис, который мне кажется очень правильный, был единодушно одобрен. В заключение либеральные лидеры решили, что Гучков и депутат националистической правой Шульгин немедленно отправятся к императору умолять его отречься в пользу сына."
15 марта
Николай
"Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста."
Воейков
"Я побежал в вагон государя, без доклада вошел в его отделение и спросил: «Неужели верно то, что говорит граф, — что Ваше Величество подписали отречение? И где оно?». На это государь ответил мне, передавая лежавшую у него на столе пачку телеграмм: «Что мне оставалось делать, когда все мне изменили? Первый Николаша... (Николай Николаевич) Читайте». На мой вторичный вопрос: «Где же отречение?» — государь сказал, что отдал его Рузскому для отправки Алексееву, на что я доложил государю, что, на мой взгляд, никакое окончательное решение принято быть не может, пока он не выслушает находившихся в пути Гучкова и Шульгина. Государь согласился потребовать свое отречение обратно от Рузского."
Керенский:
"Товарищи рабочие, солдаты, офицеры и граждане! Я член Государственный думы Керенский — министр юстиции, объявляю во всеуслышание, что новое Временное правительство вступило в исполнение своих обязанностей по соглашению с Советом рабочих и солдатских депутатов. "
Родзянко наивен
"Мой дорогой Нокс, вам не следует волноваться. Все идет нормально. Россия — большая страна, она может одновременно выдержать и войну, и революцию."
Крупская
"Ильич не спит ночи напролет. Сегодня ночью говорит: «Знаешь, я могу поехать с паспортом немого шведа». Я посмеялась. «Не выйдет, можно во сне проговориться. Приснятся ночью кадеты, будешь сквозь сон говорить: сволочь, сволочь. Вот и узнают, что не швед». Во всяком случае, план ехать с паспортом немого шведа был более осуществим, чем лететь на каком-то аэроплане. Ильич написал о своем плане в Швецию Ганецкому."
Шульгин
"Голубоватые фонари освещали рельсы. Через несколько путей стоял освещенный поезд… Мы вошли в вагон. Это был большой вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенкам. Несколько столов. В дверях появился Государь. Он поздоровался с нами, подав руку. Говорил Гучков. И очень волновался. Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Государь смотрел прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Единственное, что, мне казалось, можно было угадать в его лице: «Эта длинная речь — лишняя». Государь ответил.
После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой — гвардейский: «Я принял решение отречься от престола. До трех часов я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея. Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила. Надеюсь, вы поймете чувства отца». Последнюю фразу он сказал тише. Мы согласились, если это можно назвать согласием. Гучков передал Государю «набросок». Государь взял его и вышел.
Через некоторое время Государь вошел снова. Он протянул Гучкову бумагу, сказав:«Вот текст». Я стал пробегать его глазами, и волнение, и боль, и еще что-то сжало сердце, которое, казалось, за эти дни уже лишилось способности что-нибудь чувствовать. Текст был написан удивительными словами. Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли. Государь принес его и положил на стол.
К тексту отречения нечего было прибавить. Во всем этом ужасе на мгновение пробился один светлый луч. Я вдруг почувствовал, что с этой минуты жизнь Государя в безопасности. Половина шипов, вонзившихся в сердце его подданных, вырывались этим лоскутком бумаги. Так благородны были эти прощальные слова. И так почувствовалось, что он так же, как и мы, а может быть, гораздо больше любит Россию."
Николай
"В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть.
Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России."
Последним указом Николай назначает Львова председателем временного правительства.
Бубликов
"Одной из основных черт характера семьи Романовых является их лукавство. Этим лукавством проникнут и весь акт отречения. Он оставлен не по форме: не в виде манифеста, а в виде депеши Начальнику штаба в Ставку. В прямое нарушение основных законов Империи Российской, он содержит в себе не только отречение Императора за себя, на что он, конечно, имел право, но и за наследника, на что он уже, определенно, никакого права не имел. Какая ирония судьбы! Этот акт самонизложения монарха пришлось получать из его рук двум убежденным монархистам — Гучкову и Шульгину."
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов
"Приказ №1
Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:
1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2) Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4) Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.
6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7) Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.
Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах."
Теперь, если временное правительство попробует таки действительно возвести на престол князя Михаила - это поставит их против большевистского Совета. У них конечно смелости не хватит, и главный вопрос - решится ли Михаил возглавить войска и отвоевать Питер.
Фактически он это сделать может. Большевики слабы.
Главнокомандующим войск в районе Питера назначат Корнилова.
Глобачев
"Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части, некоторых распинали у стен, некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали. Одного, например, пристава привязали веревками к кушетке и вместе с нею живым сожгли.
В эти дни по городу бродили неизвестные никому группы лиц, производившие чуть ли не повальные обыски, сопровождаемые насилием, грабежом и убийством, под видом якобы розыска контрреволюционеров. Некоторые квартиры разграбливались дочиста, причем награбленное имущество, до мебели включительно, откровенно нагружалось на подводы и на глазах у всех увозлось. Подвергались полному разгрому не только правительственные учреждения, но сплошь и рядом частные дома и квартиры. Например, собственный дом графа Фредерикса был разграблен и целиком сожжен.
Таких примеров можно было бы привести сколько угодно. Все это Керенский называл в то время «гневом народным»."
Шляпников
"Весь вечер в Екатерининском зале Таврического дворца происходили митинги, на которых выступали члены Временного правительства и лидеры большинства Исполнительного комитета. Линия Бюро Центрального комитета после решения Совета оставалась прежней: вести агитацию за создание революционного правительства, единственно способного вести страну по пути революционного преобразования всех учреждений, повести страну к миру, решить рабочий и крестьянский вопрос. Шутко выступил в развитие нашей позиции и довел ее до необходимости немедленной агитации за вооруженное выступление против Временного правительства."
Николай
"Уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!"
Родзянко докладывает в штаб
"Временный комитет членов Государственной думы сообщает Вашему В-ву, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров, правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы.
Сохранять полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено. Временный комитет, при содействии столичных войск и частей и при сочувствии населения, в ближайшее время водворит спокойствие в тылу и восстановит правильную деятельность правительственных установлений."
Дума продолжает себя вести крайне осторожно.
Шульгин, о том, как думский временный комитет принимается наводить порядок в стране:
"Всеобщий развал неминуем, если не принять самых экстренных мер. Положение таково, что многих старых бюрократов нельзя оставить. Кем заменить? Кто имеет авторитет — реальной силы ведь нет. Кто? И решили послать членов Государственной думы... «комиссарами». Из крупных назначений и удачных — назначение члена Думы инженера Бубликова комиссаром в «Пути сообщения»."
Бубликов:
"Первым моим делом было отправить по всей сети сообщение железнодорожным служащим о совершившемся и призыв к великой работе на пользу свободной отныне страны. Вторым дело было узнать: где Царь.
Оказалось, что он только что делал попытку пробраться в Петербург по Николаевской ж. д. (соединяющей Петербург с Москвой), но, доехав до ст. Тосно, узнал там, что Николаевский вокзал в Петербурге в руках революционных войск, и повернул обратно в Бологое в надежде, обогнув Петербург с юга, проехать в Царское Село по Виндавской или Северо-Западным ж. д. Я сейчас же отдал распоряжение, чтобы его не пускали северные линии Бологое — Псков, разбирая рельсы и стрелки, если он вздумает проезжать насильно. Одновременно я воспретил всякое движение воинских поездов ближе 250 в. от Петербурга."
В комитете отлично понимают, что царя нельзя пустить в Царское село к Дикой Дивизии. Нужно отрезать его от армии, в первую очередь.
Воейков про продолжающийся кретинизм Николая:
"Я вошел в вагон государя, разбудил камердинера и просил разбудить Его Величество. Я доложил ему сведения, поступившие от подчиненных, и спросил, что ему угодно решить? Тогда государь спросил меня: «А вы что думаете»? Я ему ответил, что ехать на Тосно, по имеющимся сведениям, считаю, безусловно, нежелательным. Из Малой же Вишеры можно проехать на Бологое и оттуда попасть в район, близкий к действующей армии, где — нужно предполагать — движение пока ещё не нарушено. Государь мне ответил, что хотел бы проехать в ближайший пункт, где имеется аппарат Юза. Я доложил Его Величеству, что ближайшим пунктом будет Псков — в трех часах от станции Дно."
Алексеев:
"Какое там, еще хуже. Теперь и моряки начинают, и в Царском ужо началась стрельба. Теперь остается лишь одно: собрать порядочный отряд где-нибудь примерно около Царского и наступать на бунтующий Петроград. Все распоряжения мною уже сделаны, но, конечно, нужно время... пройдет не менее пяти-шести дней, пока все части смогут собраться. До этого с малыми силами ничего не стоит и предпринимать."
Фрейлина императрицы Буксгевден:
"Императрица сказала мне, что отъезд был бы «похож сейчас на бегство», к тому же, она опасалась перевозить своих детей, пока те находились в таком тяжелом состоянии. Однако утром она сказала мне, чтобы я начала, «не торопясь, паковать свои вещи, чтобы можно было при необходимости сразу уехать вместе с императорской семьей из дворца». В это утро вновь был поднят вопрос об отъезде императрицы, но, как оказалось, — слишком поздно."
Тихонов о Маяковском:
"Около Невского на меня налетел Маяковский в расстегнутой шинели и без шапки. Он поднял меня и все лицо залепил поцелуями, он что-то кричал, кого-то звал, махал руками:
— Сюда! Сюда! Газеты!
Я стоял перед ним, как дерево под ураганом.
Около вокзала послышалась перестрелка. Маяковский бросился в ту сторону.
— Куда вы?
— Там же стреляют! — закричал он в упоении.
— У вас нет оружия!
— Я всю ночь бегаю туда, где стреляют.
— Зачем?
— Не знаю! Бежим!
Он выхватил у меня пачку газет и, размахивая ими, как знаменем, убежал туда, где стреляли."
К населению Петрограда и России. От Совета рабочих депутатов.
"Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно. Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец.
Но солдаты не захотели идти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватили оружие, военные склады и ряд важных правительственных учреждений.
Борьба еще продолжается; она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России.
Совет рабочих депутатов"
Керенский:
"Члены бывшего правительства перебрались в Адмиралтейство, под защиту войск и артиллерии, прибывших из Гатчины. В другом сообщении говорилось о приближении к городу царских войск, направленных из Финляндии, и мы поспешно стали создавать оборону в Выборгском районе столицы вдоль русско-финской железнодорожной линии."
Протопопов:
"Утром, часов в 9, я встал, ибо не раздевался, попил чай с черным хлебом, и так как сторож очень беспокоился, не стали бы меня отыскивать, то я отправился к брату на Калашникову пристань. Однако дойти туда было трудно: толпы запружали улицу, проезжали автомобили с солдатами и рабочими, шла канонада где-то; идти было очень опасно; могли узнать , и тогда — не знаю, остался ли бы я живым.
Я зашел к одному бедному мастеру, которого знал и которого любил. Он глазам не верил, глядя на меня; пригрел, угостил чем мог, утешал; и тени робости мое присутствие у него не вызвало. Великая душа в теле простолюдина.
В листке я прочел, что Дума образовала Исполнительный комитет и вызывает бывших членов правительства и что меня никак не найдут. Подумав, я решил сам пойти в Думу. Неужели же я грешнее всех? Боже, что я чувствовал, проходя теперь, чужой, отверженный, к этому зданию, столь мне близкому в течение 9 почти лет. Господи, никто не знает путей, и не судьи мы сами жизни своей, грехов своих.
У Думы — груда войск, пушек, народу. Все заполонено толпою. Я спросил какого-то студента провести меня в Исполнительный комитет. Узнав, кто я, он вцепился в мою руку: «Этого не надо, я не убегу, раз сам сюда пришел», — сказал я; он оставил меня. Стали звать Керенского. Он пришел — и, сказав строго, что его одного надо слушать, ибо кругом кричали солдаты, штатские и офицеры, — повел меня в павильон министров, где я оказался под арестом. Я был болен и измучен, и, надо сказать, я тронут за сердце и никогда не забуду его ласку при этой первой тяжелой нашей встрече.
Ночь я провел на диване, укрывшись пальто."
Милюков
"Весь день — торжество Государственной думы как таковой. К Таврическому дворцу шли уже в полном составе полки, перешедшие на сторону Государственной думы, с изъявлениями своего подчинения Государственной думе. Навстречу им выходил председатель Думы, правда, чередовавшийся с депутатами, из числа которых на мою долю выпала значительная часть этих торжественных приемов и соответственных речей. Приехали ко мне офицеры одного из полков с специальной просьбой, съездить с ними в казармы и сказать приветственную речь. Я поехал.
Меня поместили на вышке, кругом которой столпился весь полк. Мне пришлось кричать сверху, чтобы меня могли услышать. Я поздравил полк с победой, но прибавил, что предстоит еще ее закрепить, что для этого необходимо сохранить единение с офицерством, без которого они рассыпятся в пыль, и воздержание от всяких праздничных увлечений. Наш праздник — впереди. Прием был самый горячий, и офицеры остались довольны. Конечно, тут действовала не столько моя речь, сколько факт прибытия к полку видного члена Государственной думы. Голос мой сильно пострадал от этого и других таких же усилий."
Маннергейм
"Я сидел в коридоре у телефона и безуспешно пытался связаться со своим адъютантом. На мне был халат С., из-под которого выглядывали сапоги со следами шпор. Неожиданно на лестнице послышались громкие голоса и раздалось бряцание оружия. О ступени стукнули приклады винтовок, кто-то остановился около входа в квартиру и позвонил в дверь. Хозяин открыл, а я продолжил разговор по телефону. Вошел патруль. Его возглавлял некто в гражданской одежде. Этот человек сразу же заявил, что в квартире прячется генерал.
Не моргнув глазом, С. ответил, что у него действительно уже много лет живет финский генерал в отставке, но сейчас его нет дома. Командир приказал обыскать квартиру, и солдаты прошли во внутренние комнаты. Вскоре они снова появились в коридоре, где я по-прежнему сидел у телефона. Я был настолько неосторожен, что спросил, зачем им нужен генерал, и, разумеется, привлек к себе внимание. Командир патруля поинтересовался, кто я такой. Я ответил, что недавно приехал из Финляндии по торговым делам. Такое объяснение удовлетворило патруль, что, конечно же, было весьма удивительно. Солдаты ушли, и мы вздохнули с облегчением."
Колчак в Батуми. Получает приказ отправляться в Питер.
Булгаков:
"Около манежа уже появились военные части и какие-то автомобили, на которых появились сразу зловещие длинноволосые типы с револьверами в руках и соответствующие девицы. Кремль взят почти без одного выстрела, и к вечеру Москва оказалась в руках революционной власти."
Спиридович
"Из Петрограда сообщили о расстреле камергера, начальника Северо-Западных железных дорог Валуева, который должен был ехать навстречу Государю. Валуев хороший человек, был не только предан Государю, но и действительно любил Его. Предчувствуя, что Государю придется возвращаться его дорогою, Валуев приехал на Варшавский вокзал. Там бушевала толпа.
Дважды Валуев садился на приготовленный для него локомотив и дважды толпа ссаживала его. «Не пускать его, — вопила толпа, — он хочет увести Царя к немцам». Третий раз Валуев пытается попасть в свой вагон. Толпа овладевает им. Готовится самосуд. Жена и дочь, работавшие в железнодорожном госпитале, бросаются за помощью к священнику. Отец Митрофан, в облачении, с крестом в руках, спешит к толпе. Ему удается уговорить рабочих отправить Валуева как арестованного в Гос. Думу. Посадили в автомобиль. Дали охрану. У Измайловского моста кто-то с крыши обстрелял автомобиль. Остановились. Охрана решила, что Валуева пытаются освободить. Надо помешать. Надо расстрелять. Несчастного поставили к стене. Из проходивших солдат нашлись охотники. Составили шеренгу. Готовсь...
Валуев снял шапку, сказал, что умирает за Государя Императора, и перекрестился... Раздались выстрелы. Все было кончено. Кто-то обшарил карманы убитого, снял часы...Валуев умел красиво жить, красиво сумел и умереть. Весть об его убийстве произвела во дворце тяжелое впечатление."
Николай Вреден о штурме морского училища
"Около половины одиннадцатого улица перед зданием училища стала наполняться толпами. Это были в основном солдаты, но попадались и гражданские лица разного обличья. Они были с ружьями, на рукавах красные ленточки. Люди помахивали руками, подзывая нас: «Да здравствует революция!», «Армия примкнула к революции!», «Открывайте ворота и идите с нами к Думе!». Курсанты стояли у окон, улыбаясь, и отвечали криками:
— Уходите! Уходите подобру-поздорову! Слишком холодно для прогулок, уходите!
С забитой толпами улицы доносились ругательства. Затем улица постепенно затихла. На углу мы увидели автомобиль, украшенный красными флагами, в котором стоя ехал мужчина в сером армейском кителе, с широкой красной лентой через плечо. Он инструктировал людей, стоящих рядом, а те, в свою очередь, передавали распоряжение другим. Неожиданно один курсант воскликнул:
— Отойдите! Отойдите! Они собираются стрелять!
Последовали суматошный рывок от окон и оглушающий грохот. Первый залп произвел ошеломляющий эффект: резкие хлопки ружейных выстрелов, звон бьющегося стекла, падение белой штукатурки с потолка, побитого пулями. Через секунду курсанты стремглав бросились за своими ружьями. Офицеры пытались остановить их, но приказам не подчинялись. Вскоре у каждого окна сидели на корточках фигуры, стреляя в толпу. С дикими криками толпа очистила улицу, оставив несколько человек убитыми и ранеными.
К 2 часам дня, однако, бой стал определенно затихать и наконец полностью прекратился. Через тридцать минут затишья поступил приказ поставить ружья в пирамиды и собраться в классах. Курсанты неохотно подчинились, но знакомый вид черных досок и парт возвратил их к нормальному состоянию. Мы уже решили, что толпа покинула улицу полностью, когда внезапно раздался топот ног и коридор между классами заполнили солдаты. Безоружные, с нацеленными на нас ружьями, мы оказались в западне за стеклянными дверями классов.
Мы были обескуражены внезапным поворотом событий, чувствовали себя беспомощными и преданными. По истечении некоторого времени, показавшегося нам вечностью, в класс вошел офицер и объявил, что нам следует отправиться домой, выходя из училища по двое через небольшие интервалы времени."
Царское Село в осаде. Жильяр:
"Вечером, около 9 часов, ко мне входит баронесса Буксгевден. Она только что узнала, что Царскосельский гарнизон взбунтовался, и на улицах стреляют. Надо предупредить Императрицу, которая находится у великих княжон. Как раз в эту минуту она выходит в коридор, и баронесса ставит ее в известность о том, что происходит. Мы подходим к окнам и видим, как генерал Рессин с двумя ротами сводного полка занимает позицию перед дворцом. Я замечаю также матросов гвардейского экипажа и конвойцев. Ограда парка занята усиленными караулами, которые находятся в полной боевой готовности.
В эту минуту мы узнали по телефону, что мятежники продвигаются в нашем направлении и что они только что убили часового в 500 шагах от дворца. Ружейные выстрелы все приближались, столкновение казалось неизбежным.
Императрица была вне себя от ужаса при мысли, что кровь прольется на ее глазах, и вышла с Марией Николаевной к солдатам, чтобы побудить их сохранять спокойствие. Она умоляла, чтобы вступили в переговоры с мятежниками. Наступает решающая минута. Тревога сжимает все сердца. Неосторожность может вызвать рукопашную схватку и резню. С обеих сторон выступают офицеры, и начинаются переговоры. Слова их бывших начальников и решимость тех, которые остались верны долгу, действуют на мятежников. Возбуждение понемногу падает, и наконец решают установить нейтральную зону между обеими сторонами.
Так прошла ночь. "
14 марта
Нобелевский лауреат Павлов
"Мой ассистент сегодня пришел позже. Пытался мне объяснить, что революция остановила все уличные средства передвижения. Считаю, что революция не может служить оправданием для опоздания!"
Врангель
"Утром просыпаюсь и глазам своим не верю. Улица полна людей, но это не бушующая толпа последних дней, а мирная, почти празднично настроенная чинная публика. Целый день проходят полк за полком. Вот с красными плакатами, с красными знаменами идут Преображенский, Измайловский, Павловский, Московский полки. Идет артиллерия, идет пехота, идет кавалерия, идет Морской гвардейский экипаж. Идет полк за полком, и полкам, сдается, нет конца. От красных флагов, красных знамен, красных плакатов, красных бантов вся улица кажется залитой красным. Государь еще царствует, а его гвардия уже под красными знаменами спешит к Таврическому дворцу заявить готовность служить Революции."
Николай
"Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Саввич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!"
#Станция Дно
Керенский
"Положение в городе, казалось, стало еще более тревожным. Поползли смутные слухи о беспорядках на военно-морской базе в Кронштадте. По городу прокатилась весть о прибытии в Царское Село воинских подразделений во главе с генералом Ивановым, и хотя причин для беспокойства не было, толпы людей, собравшихся в здании Думы, охватило, вследствие неопределенности положения, состояние нервозности и возбуждения. Сообщения о распространении революции стали поступать из сотен городов страны, движение приобрело общенациональный характер. Все это настоятельно вынуждало нас ускорить формирование нового правительства."
Феликс Дзержинский освобождён из тюрьмы.
Одновременно в Москве из тюрьмы выпущен Махно.
Вместо них в тюрьму посажен Протопопов.
Сухомлинов
"Какая-то компания вооруженных людей арестовывает меня на квартире и везет в Таврический дворец, где уже организовалась новая власть.Во время переезда в грузовом автомобиле, субъект в очках держал против моего виска браунинг, дуло которого стукалось мне в голову на ухабах.
Меня повели к Керенскому. Подошел ко мне какой-то приличный господин, подал мне ножницы и попросил очень вежливо, чтобы я спорол погоны. Я их просто отвязал и отдал ему; тогда он попросил и мой Георгиевский крест, но я его не отдал, и к моему удивлению, бывший тут часовой, молодой солдатик, вступился за меня и сказал:
— Вы, господин (а не «товарищ»), этого не понимаете, это заслуженное и так отнимать, да еще такой крест, — не полагается.
Наконец появился Керенский, небольшого роста, бритый как актер. Мне он ничего не говорил, а обратился к нижним чинам и в приподнятом тоне сказал, что вот, мол, бывший военный министр царский, который очень виноват и его будут судить, а пока он им повелевает, чтобы волос с головы моей не упал. Хорошо, что я был в фуражке, а то люди убедились бы, что им нечего оберегать на моей голове."
Керенский объявляет временное правительство. При этом он и он и Дума ещё формально не выступают против царя, утверждая что они просто наводят в городе порядок, пока царь не вернётся.
Палеолог
"Среди царящей в Петрограде всеобщей анархии три руководящих органа стремятся организоваться:
1. «Исполнительный комитет Думы» под председательством Родзянко, состоящий из двенадцати членов, среди которых: Милюков, Шульгин, Коновалов, Керенский и Чхеидзе. В нем представлены, таким образом, все партии прогрессивной группы и крайней левой. Он старается немедленно осуществить необходимые реформы, чтобы спасти режим, провозгласив в случае надобности другого императора.
2. «Совет Рабочих и Солдатских Депутатов». Он заседает на Финляндском вокзале. Объявить социальную республику и положить конец войне — таковы его девизы и лозунги. Вожаки его уже объявляют членов Думы предателями Революции и открыто принимают по отношению к законному представительству позицию, которую занимала Парижская Коммуна по отношению к Законодательному Собранию в 1792 году.
3. «Главная квартира войск». Она помещается в Петропавловской крепости. Составленная из нескольких младших офицеров, перешедших на сторону Революции, и нескольких унтер-офицеров и солдат, произведенных в офицеры, она старается внести немного порядка в дело снабжения продовольствием бойцов; она их снабжает продовольствием и снаряжением. Главное же она держит в зависимости Думу. Это — преторианцы Революции, такие же решительные, невежественные и фанатичные, как и знаменитые батальоны предместья Сент-Антуан и предместья Сен-Марель — все в том же 1792 году."
Временное правительство и Совет рабочих начинают договариваться. С этого дня в стране двоевластие.
Шульгин
"Вошел Керенский. За ним двое солдат с винтовками. Между винтовками какой-то человек с пакетами. Трагически-повелительно Керенский взял пакет из рук человека:
— Наши секретные договоры с державами… Спрячьте…
И исчез так же драматически…
— Господи, что же мы будем с ними делать? — сказал Шидловский. — Ведь даже шкафа у нас нет…
Куда же деть эти секретные договоры? Это ведь самые важные государственные документы, какие есть. Откуда Керенский их добыл? Этот человек был из Министерства иностранных дел. Очевидно, видя, что делается, он бросился к Керенскому, так как боялся, что не в состоянии будет их сохранить. Так же нельзя! Ну, спасли эти договоры, но все остальное могут растащить… Мало ли по всем министерствам государственно важных документов? Неужели же все их сюда свалить? И куда? Нет не только шкафа, но даже ящика нет в столе, что с ними делать?.
Но кто-то нашелся:
— Знаете что — бросим их под стол… Под скатертью ведь совершенно не видно… Никому в голову не придет искать их там… Смотрите… — И пакет отправился под стол… Зеленая бархатная скатерть опустилась до самого пола… Великолепно, как раз самое подходящее место для хранения важнейших актов Державы Российской…
Полно! Есть ли еще эта держава? Государство ли это или сплошной огромный, колоссальный сумасшедший дом?
Опять Керенский… Опять с солдатами, что еще они тащат?
— Тут два миллиона рублей. Из какого-то министерства притащили… Так больше нельзя… Надо скорее назначить комиссаров… Где Михаил Владимирович?
– На улице…
– Кричит «ура»? Довольно кричать «ура». Надо делом заняться… господа члены Комитета!.."
Крупская:
"Когда Ильич уже собрался уходить в библиотеку, а я кончила убирать посуду, пришел Бронский со словами: «Вы ничего не знаете?! В России революция!» — и он рассказал нам, что было в вышедших экстренным выпуском телеграммах. Когда ушел Бронский, мы пошли к озеру, там на берегу под навесом вывешивались все газеты тотчас по выходе. Перечитали телеграммы несколько раз. В России действительно была революция. Ильич метался.
Он попросил Вронского разузнать, нельзя ли как-нибудь через контрабандиста пробраться через Германию в Россию. Скоро выяснилось, что контрабандист может довести только до Берлина. Кроме того, контрабандист был как-то связан с Парвусом, а с Парвусом, нажившимся на войне и превратившимся в социал-шовиниста, В. И. никакого дела иметь не хотел. Надо искать другого пути. Какого? Можно перелететь на аэроплане, не беда, что могут подстрелить. Но где этот волшебный аэроплан, на котором можно донестись до делающей революцию России."
Палеолог
"Около полуночи мне сообщают, что лидеры либеральных партий устроили сегодня вечером тайное совещание без участия и ведома социалистов, чтобы сговориться насчет будущей формы правления. Они все оказались единодушными в своих заявлениях в том, что монархия должна быть сохранена, но что Николай, ответственный за настоящие несчастия, должен быть принесен в жертву для спасения России. Бывший председатель Думы Александр Иванович Гучков, теперь член Государственного Совета, развил затем это мнение:
«Чрезвычайно важно, чтобы Николай II не был свергнут насильственно. Только его добровольное отречение в пользу сына или брата могло бы обеспечить без больших потрясений прочное установление нового порядка. Добровольный отказ от престола Николая II — единственное средство спасти императорский режим и династию Романовых». Этот тезис, который мне кажется очень правильный, был единодушно одобрен. В заключение либеральные лидеры решили, что Гучков и депутат националистической правой Шульгин немедленно отправятся к императору умолять его отречься в пользу сына."
15 марта
Николай
"Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2½ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста."
Воейков
"Я побежал в вагон государя, без доклада вошел в его отделение и спросил: «Неужели верно то, что говорит граф, — что Ваше Величество подписали отречение? И где оно?». На это государь ответил мне, передавая лежавшую у него на столе пачку телеграмм: «Что мне оставалось делать, когда все мне изменили? Первый Николаша... (Николай Николаевич) Читайте». На мой вторичный вопрос: «Где же отречение?» — государь сказал, что отдал его Рузскому для отправки Алексееву, на что я доложил государю, что, на мой взгляд, никакое окончательное решение принято быть не может, пока он не выслушает находившихся в пути Гучкова и Шульгина. Государь согласился потребовать свое отречение обратно от Рузского."
Керенский:
"Товарищи рабочие, солдаты, офицеры и граждане! Я член Государственный думы Керенский — министр юстиции, объявляю во всеуслышание, что новое Временное правительство вступило в исполнение своих обязанностей по соглашению с Советом рабочих и солдатских депутатов. "
Родзянко наивен
"Мой дорогой Нокс, вам не следует волноваться. Все идет нормально. Россия — большая страна, она может одновременно выдержать и войну, и революцию."
Крупская
"Ильич не спит ночи напролет. Сегодня ночью говорит: «Знаешь, я могу поехать с паспортом немого шведа». Я посмеялась. «Не выйдет, можно во сне проговориться. Приснятся ночью кадеты, будешь сквозь сон говорить: сволочь, сволочь. Вот и узнают, что не швед». Во всяком случае, план ехать с паспортом немого шведа был более осуществим, чем лететь на каком-то аэроплане. Ильич написал о своем плане в Швецию Ганецкому."
Шульгин
"Голубоватые фонари освещали рельсы. Через несколько путей стоял освещенный поезд… Мы вошли в вагон. Это был большой вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенкам. Несколько столов. В дверях появился Государь. Он поздоровался с нами, подав руку. Говорил Гучков. И очень волновался. Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Государь смотрел прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Единственное, что, мне казалось, можно было угадать в его лице: «Эта длинная речь — лишняя». Государь ответил.
После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой — гвардейский: «Я принял решение отречься от престола. До трех часов я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея. Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила. Надеюсь, вы поймете чувства отца». Последнюю фразу он сказал тише. Мы согласились, если это можно назвать согласием. Гучков передал Государю «набросок». Государь взял его и вышел.
Через некоторое время Государь вошел снова. Он протянул Гучкову бумагу, сказав:«Вот текст». Я стал пробегать его глазами, и волнение, и боль, и еще что-то сжало сердце, которое, казалось, за эти дни уже лишилось способности что-нибудь чувствовать. Текст был написан удивительными словами. Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли. Государь принес его и положил на стол.
К тексту отречения нечего было прибавить. Во всем этом ужасе на мгновение пробился один светлый луч. Я вдруг почувствовал, что с этой минуты жизнь Государя в безопасности. Половина шипов, вонзившихся в сердце его подданных, вырывались этим лоскутком бумаги. Так благородны были эти прощальные слова. И так почувствовалось, что он так же, как и мы, а может быть, гораздо больше любит Россию."
Николай
"В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думой признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть.
Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России."
Последним указом Николай назначает Львова председателем временного правительства.
Бубликов
"Одной из основных черт характера семьи Романовых является их лукавство. Этим лукавством проникнут и весь акт отречения. Он оставлен не по форме: не в виде манифеста, а в виде депеши Начальнику штаба в Ставку. В прямое нарушение основных законов Империи Российской, он содержит в себе не только отречение Императора за себя, на что он, конечно, имел право, но и за наследника, на что он уже, определенно, никакого права не имел. Какая ирония судьбы! Этот акт самонизложения монарха пришлось получать из его рук двум убежденным монархистам — Гучкову и Шульгину."
Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов
"Приказ №1
Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:
1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.
2) Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
4) Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.
6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7) Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.
Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах."
Теперь, если временное правительство попробует таки действительно возвести на престол князя Михаила - это поставит их против большевистского Совета. У них конечно смелости не хватит, и главный вопрос - решится ли Михаил возглавить войска и отвоевать Питер.
Фактически он это сделать может. Большевики слабы.
Главнокомандующим войск в районе Питера назначат Корнилова.
Глобачев
"Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части, некоторых распинали у стен, некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали. Одного, например, пристава привязали веревками к кушетке и вместе с нею живым сожгли.
В эти дни по городу бродили неизвестные никому группы лиц, производившие чуть ли не повальные обыски, сопровождаемые насилием, грабежом и убийством, под видом якобы розыска контрреволюционеров. Некоторые квартиры разграбливались дочиста, причем награбленное имущество, до мебели включительно, откровенно нагружалось на подводы и на глазах у всех увозлось. Подвергались полному разгрому не только правительственные учреждения, но сплошь и рядом частные дома и квартиры. Например, собственный дом графа Фредерикса был разграблен и целиком сожжен.
Таких примеров можно было бы привести сколько угодно. Все это Керенский называл в то время «гневом народным»."
Шляпников
"Весь вечер в Екатерининском зале Таврического дворца происходили митинги, на которых выступали члены Временного правительства и лидеры большинства Исполнительного комитета. Линия Бюро Центрального комитета после решения Совета оставалась прежней: вести агитацию за создание революционного правительства, единственно способного вести страну по пути революционного преобразования всех учреждений, повести страну к миру, решить рабочий и крестьянский вопрос. Шутко выступил в развитие нашей позиции и довел ее до необходимости немедленной агитации за вооруженное выступление против Временного правительства."
Николай
"Уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!"
[ -100 ]
Слушайте, а мне интересно
[Print]
emergency