Все вспоминаю Кундеру с его «Невыносимой легкостью бытия». Плевать на мнение литературоведов: мол, это не самая зрелая его книга. Не хочу судить книги и что бы то ни было с точки зрения сравнения с остальными вещами того же рода. Если это близко – то это для меня самое и зрелое, и самое гениальное. Мое.
К сожалению, моими любимыми книгами становятся самые грустные книги. К счастью – это просто грустные книги, а не жестоко тоскливые. «Маленький Принц», «Над пропастью во ржи», Ричард Бах, «Невыносимая легкость бытия». Это - мое.
Последние пару недель вспоминаю «склонность к падению» в «… Легкости… ». Это у меня. Даже когда я наконец стала не одинока, в какой-то момент стали появляться страхи и мысли о том, что в своем одиночестве и в своей прошлой, привычной жизни мне было менее страшно. Просто потому, что боль из прошлой жизни – она знакома. Мы с этой болью жили, как 2 сокамерника, которые не особо-то жаждут друг с другом общаться, но никуда не денешься – дверь заперта, лишь иногда выводят на прогулку. То одного, то другого. Но в основном вместе – вынужденно. И уже интересы общие нашлись, и привыкли друг к другу. И вдруг появляется возможность одного из них перевести в другую камеру. И остающийся вряд ли слишком рад этому – кто знает, кого ему подселят нового?

И вот все хорошо – что хотела – исполнилось, а я боюсь и иногда даже думаю о возвращении в прошлую жизнь. Но делать этого не буду.

И Сабина – с легкой улыбкой провожающая человека, самого родного человека в жизни, провожающая, зная, что он идет к другой женщине, что не она, Сабина, его постоянная женщина, а другая. Это сила, реальная сила. Можно было бы назвать самодостаточностью, но это не совсем оно. Сила. Вот этого мне не хватает. Легкости бытия.



Он позвонил примерно час назад. После обмена приветствиями и вопроса «Как дела» наступила пауза. Долгая пауза. И я поняла, что не представляю себе, что говорить, как себя вести с точки зрения «не напрягать». Спросить «где ты» - это контроль. Спросить, как утро прошло – это попытка влиться в человека через осведомленность о его каждом шаге. Начать о себе рассказывать – нельзя, потому что надо выдерживать политику «не лезь, пока не спросят», да и что я могу рассказать – ничего пока не произошло, кроме того, что я вот пишу дневник, колбашусь и прочее. Да и не идет ничего в голову в таком подвешенном состоянии. Пока я вишу, я думаю преимущественно о том, как мне слезть, и говорю тоже, соответственно об этом.