Лемерт:
...а была весна, зацветали вишни, ветер лепестки уносил с земли. Шел он по проспекту, а где-то выше - теплые ветра к нему птиц несли. И по стенам солнечные котята - прыгали, и музыка по дворам, и на перекрестке слепой, патлатый, гитарист такое что-то играл...

( Он потом искал по всему инету эту песенку из капель, ветвей и рос... Есть такие песни, которых нету: вроде детских - не отыщешь, когда подрос).

А она сидела на тротуаре, и смеялась, и брызгалась рыжиной, и звучала в ветре, весне, гитаре, в этой странной песне - восьмой струной. И такая живая - чуть-чуть живей всех, кто оборачивался и щурился.
Так бывает - на картинах лица людей
настоящее чем те, что на улицах.

Грызла яблоко - откуда б оно в апреле, свежее, прозрачное, наливное, и смеялась, и улицы в такт звенели, не бывает, мол, ни старости, ни покоя. Улыбнулась, прищурилась, в руки бросив - мол, попробуй, не боишься волшебных яблок?

Надкусил.
Увидел, как окна глядят раскосо,
как качается в луже прошлогодний листок-кораблик.

Как растет трава понемногу в асфальтовых щелях, как сияет небо из расплавленного металла. А она сидела - и вдруг исчезла. Да и песенка доиграла.

...У него с тех пор зренье острое, что у птицы, прибывает силы ночами весенними. Только все, говорят, на месте ему не сидится, что ни год, то меняет дома и семьи. Говорят, что сейчас он где-то под Новосибом, собирается автостопом рвануть весной.
Он выходит перед рассветом. Во мраке синем
все пытается увидеть он путь домой.

..это было осенью. На рассвете, на торпеду ноги задрав, уснул, и приснился сон ему в алом свете - сон про яблочную весну.

Запах! верно, так пахнет радость! как на ветках белые облака цвета
и, в тот же час - вся сладость, спелость яблочного куска, и немного сидра, немного прели, пыли с кос и меди со струн, поцелуя, песни, неба и хмеля и листка, летящего на ветру.
Это запах дома его; и понял вдруг - как понимают во сне, ясно так - кем он был дотоле, кем родился он по весне, где мечты его средоточье, где так пахли дни его и века...
...червяком он, в яблочной червоточине, посреди откушенного куска.

Говорят, выживают черви раздавленные, ты им хвост отгрыз, а они живут.
Он не видит снов с тех пор, это главное.
В остальном, легко ему наяву.
***
И не знает он, и не скажут ветки яблони, что ему пришло время быть бабочкой-однодневкой
с хрупким нежно-белым крылом.

Лемерт:
Ты спроси хорошо, и кто-то тебе расскажет, что они не выдумка, что вот, хоть сам посмотри. Вот подменыш – едет с утра пораньше, улыбается на остатки зари. И совсем не видит, как здесь шумят и толкают, что, вцепившись в поручень, он висит на одной руке. Запрокинута голова его, и легка, и – в нем людского не больше, чем в полевом цветке.

На Земле все также войны, и грипп, и слякоть, кто-то щелкает семечки и разбивает лбы. Он не очень умеет любить и плакать, но зато не видит толпы. На Земле все глупей и глупей принимают законы, на Земле вообще, чем далее – тем глупей. У него глаза до сих пор глядят удивленно: сколько в мире разных людей.

Пожилые, нажившие от улыбок морщинки, молодые, звенящие красотой, - вот стоит, например, в высокой шляпе мужчина, в переноске держит взволнованных двух котов. Вот старушка сидит правей и немного сзади, предлагает взять на руки, дает какой-то совет. (Ну а то, что котов всегда разрешат погладить – это у подменыша такой небольшой секрет). Вот стоят совсем молодые, у самой двери, и целуются, и в глазах такой небывалый свет.

Сколько в мире людей, о господи, как поверить,
что он никогда не станет как человек.

пройдет немножечко лет - и неважно, сколько, может, пять, а может и пятьдесят, он будет сидеть в каком-то баре за стойкой и прислушиваться, о чем они голосят, эти люди вокруг - живые, совсем живые, пьяные, смешные, раскрыты рты и видно зубы и языки, и выи напряжены, и руки, глаза чисты - нет, не пусты, средь пьяных нет пустоглазых, в зеницах плещется выпитое вино, и вдруг!

вдруг, понемногу, совсем не сразу, чтоб не упасть, он чувствует - вот оно!
Я тоже могу хлобыстнуть стопочку виски, я тоже - теперь - могу заорать "атас!" и отпустить, и скакать на лихой эквиске в те же места, куда уносит всех вас:
...когда вы спите, кулак подложив под щеку и смяв ее, и храпя;
...и в конце любви;
...и в храме, когда становишься легким-легким из-за того, что Бог говорит "живи";

Да, Бог. Теперь он может - рабом и сыном, всего-то и изменилось, что понял вдруг, что ваша песня наполнена той же силой, какою плещет и фей танцевальный круг. Квартиры ваши полых холмов вернее хранят ваши тайны, нежности и дары.
***
Теперь он станет, как вы, теперь он умеет.
Это мы не всегда можем быть такими, как мы.

Такие разные люди! простые, сложные, носящие за собой свои багажи,
мы можем все. Только феями быть не можем, не умеющими плакать, любить и жить.