"Школу в Кармартене" я уже поминал и цитировал. А вот забыл, что у того же автора еще есть.
А есть у нее милейшая вещь под названием "Цветы корицы, аромат сливы", на которую я считаю прямо-таки долгом обратить внимание.
Ибо мур. Полное.

Цитирую:
- Если слишком много народу, он ведь показывает, что перегрузка? - сонно спросил какой-то студент, вбиваясь в университетский лифт.
- Нет, у него автоматически включается программа самоуничтожения, - отвечал голос с легким акцентом из глубины лифта.
- Вэй Сюэли! - радостно среагировала нахлынувшая в лифт толпа.
- Привет, ботаники! - вежливо отвечал тот же голос.
Это и был, собственно, Вэй Сюэли из Гуанчжоу.

О местной культуре Сюэли знал очень мало, правда, он видел однажды русский фильм, довольно странный. Ему запомнилось только, как там собирались оцифровать информацию из чьего-то мозга, чтобы перевести ее в электронном виде в компьютер.
Когда Сюэли заполз в темную каморку, которую ему выделили в общежитии, он понял, что до перевода мозга в компьютер тут еще очень далеко. В Гуанчжоу у него была комната со ступеньками в сад, где можно было лежа смотреть, как по темной потолочной балке бежит ящерица, где зимой цветение абрикосов входило в дом, где доносился звон фэнлинов из лавки, из темной зелени иногда врывались под крышу стрекозы и где ловился из воздуха прекрасный Интернет. В институте в большом городе, куда он переехал, у него была большая светлая комната со стеной, которую кто-то из студентов до него расписал от пола до потолка зарослями бамбука, с видом на телебашню и башню Желтого Аиста, где было просторно, уютно - и очень интернетно, добавлял про себя с легкой горечью Сюэли. Здесь же у него была комната, которую он не мог и описать, поскольку в силу совершенной внутренней гармонии не воспринимал Достоевского и никогда его не читал, а именно там содержались слова, описывающие такие комнаты. Вместо бесплатного Интернета, телевидения и разной телефонии, к которой он очень привык в институте в Китае, тут можно было поймать из воздуха даже не Вай-фай, а наверное, только насморк. Вай-фай отсекали толстые стены этого здания, которое остро поразило Сюэли при первой встрече, еще и потому, что внезапно выплыло из тумана, когда было уже в десятках метров, а нормальный человек не ожидает увидеть такое вдруг.

Вскоре он узнал, что в Москве существует целая огромная империя - китайские магазины, китайские банки, китайская почта, китайская медицина - и даже не под землей, а прямо на поверхности. В том же общежитии ГЗ были китайские магазинчики - с виду обычные комнаты, куда зайти мог любой, а выйти - только тот, кто надо. Достать можно было что угодно - от супа из ласточкиных гнезд и "летающих когтей" фэйчжуа до прибора для фиксации землетрясений эпохи Хань. Говорят, сначала там были только вещи первой необходимости, вроде жертвенных денег и молочного улуна, но постепенно заезжие даосы расширили внутреннее пространство этих помещений и стало возможно вместить туда любую прихоть.
В тонкости этой подпольной жизни ГЗ Сюэли посвятил аспирант Ди, который жил в Москве уже давно, - именно он впервые объяснил ему, что 13-й этаж сектора А соответствует 17-му этажу секторов Б и В, что есть некий человек, который ходит по этажам и проверяет документы, он называется русским словом вроде гоминьдан, но другим, и тому подобное. Ди был старше, опытнее и хладнокровнее. Услышав историю Сюэли, он слегка усмехнулся и сказал: "Дрейфовать в каком-то море посылает нас страна...". Сюэли не мог в то время оценить эту цитату. Познакомились они так: Сюэли случайно остановил его в коридоре, спросил, где можно разменять юани. Аспирант Ди объяснил, что менять юани вовсе не нужно, потому что существует скрытая от глаз параллельная китайская структура, где для любого заведения, какое только может прийти ему в голову, найдется аналог, где эти юани с удовольствием примут у него прямо в виде юаней и еще дадут сдачу тысячелетними перепелиными яйцами.

Поздно вечером раздавалось пыхтение и скрежет, это Ху Шэнбэй, сосед Сюэли по общежитию, повернутый на фэн-шуе, двигал кровать. Он двигал ее туда, где, как ему казалось, к нему пойдет поток энергии ци. Потом он начинал перевешивать дверь. Затем, в три часа ночи, он стучался к Сюэли с компасом, ба-гуа и благовониями в руках и говорил:
- Слушай, извини, я тут подумал: если я помещу у тебя под кроватью слиток серебра, то энергия ци как раз окажется направлена... если на подоконнике насыпать немного серы... и все это заземлить..., - с этими словами он лез под кровать.
Тут заходил аспирант Ди в шелковом халате с пионами и усаживался в непринужденной позе на единственный стул.
- Заземлять нужно солью, а не серой, - говорил он. - Если серой, то воняет и невозможно спать. И вообще, дорогой Шэнбэй: хотите хорошей ци - спите на балконе, вон, между двух статуй. Повесьте гамак между рабочим и колхозницей, вот вам баланс инь и ян, хорошая ци...
- Это дурдом, - Сюэли садился на постели. - Мне с утра нужно пересказывать текст, огромный. Объясните мне, пожалуйста, раз уж вы всё равно здесь: зачем святой Георгий убил дракона? Как эта идея могла прийти ему в голову?
- Вот это должен быть основной вопрос к тексту, - говорил Ди. - Карма. Что-то с кармой.

Саюри любила поговорить с ним о неповторимости японской культуры, но хорошо образованный Cюэли всегда не задумываясь указывал источник заимствования. Таким образом отмел он бонсаи, Кабуки, икебана, фурошики, бэнто, го, оригами и психологизм в литературе. Когда же Саюри что-то заикнулась про эротические мотивы в искусстве, он увел ее в свою комнатку в секторе Б, прикрыл дверь и через час ласково сказал ей: "Ну, ты согласна, что у вас сплошное варварство?" - "Варварство", - потрясенно кивнула она.
Больше кавайные вязаные бантики не преследовали Сюэли.

Ди действительно хотели однажды отчислить, не из аспирантуры, потому что он тогда еще не был в аспирантуре, а с четвертого курса, и, разумеется, не за разврат, просто Сюэли не смог найти слова для распущенности в дисциплинарном плане. Его хотели отчислить за прогулы. Ди специализировался у профессора Недосягаемова, которого крайне трудно было застать на факультете. Это был крупный ученый, очень высокого уровня и, естественно, на разборе полетов Ди он не присутствовал. Его пытались разыскать и пригласить, но не вышло. Зато там присутствовал декан. Застав в коридоре Ди, который громко смеялся, декан заметил: "Сейчас все-таки ваша судьба решается, вы бы посерьезнее". "Странно, а у меня нет ощущения какого-то важного действа, - задумчиво отвечал Ди. - По-видимому, я что-то упускаю". Будучи приглашен в кабинет, Ди сел, закинул ногу на ногу и сказал: "Если так трудно отыскать учителя, стоит ли удивляться тому, что трудно отыскать ученика?.."

Через неделю Саюри случайно прочла сочинение "О Второй мировой войне", брошенное Сюэли на подоконнике в общаге.
- Ты знаешь, да, - сказала она внезапно с напором. - Мы пограбили у вас немало культурных ценностей. Даже и сейчас одна такая культурная ценность есть у меня. Древняя китайская памятная вещь. Обыщи меня.
- В самом деле? - с улыбкой сказал Сюэли, вставая с кровати.
Поиск культурных ценностей в то же мгновение превратился в эротическую игру, так раздвигающую границы откровенности, что даже Ху Шэнбэй перестал ворочать мебель за стеной, на цыпочках вышел и ушел погулять до вечера.

В середине второго семестра при случайных обстоятельствах выяснилось, что Вэй Сюэли обладает так называемым чувством языка - редкий дар, не связанный с количеством времени, проведенного над книгами.
Как-то перед началом лекции до Сюэли долетел разговор русской части группы. Он был совершенно безобиден по содержанию, но в нем было очень много мата как средства экспрессии.
- Я думаю, не при Цзинцзин, - сказал он твердо.
Ся Цзинцзин (夏晶晶 ) была скромная, тихая китаянка, которая пристроилась у самой двери и пыталась читать учебник профессора Белова по кристаллографии. Ребята опешили.
- Чего-о? За............... , .............. как-нибудь ........... ............. ....... лучше! - сказал кто-то из них машинально.
- Кто это сказал? - спросил Сюэли. Внизу, у стола для опытов, стояло человек десять. У него так классически потемнело в глазах, раздался звон, возникли павильоны какие-то среди садов, свист птиц каких-то... Он даже сам удивился.
- Тебе имя-отчество? Особые приметы? Цвет глаз, волос или что?
- Отпечаток лица, - сказал Сюэли, слетел вниз и четким движением макнул говорившего в стол.
С тех пор стало ясно, что чувство языка, несмотря на все недочеты речи, у Сюэли совершенно.

Однажды Саюри приготовила суши, легла, разложила их на себе и позвала Сюэли оценить это по достоинству. Он совершенно не разочаровал ее в тот вечер. Он пришел, медленно эволюционировал от осторожного восхищения до страсти, полностью соответствовал ее ожиданиям. Он губами собрал все там, что выпало из этих суши, предельно нежно. Даже отмываться от суши в душ они пошли вместе. Он даже отнес ее туда на руках. Вообще он... ну, перворазрядно на все это среагировал.
Он только отложил немножко для кошки.

Вэй Сюэли случайно познакомился в лифте с Андреем, русским из аспирантуры истфака. Как говорится, лифт тесен, и чего-чего только там не происходит. Они застряли. За это время успели переговорить о самых разных вещах, и наконец Сюэли, смекнув, что перед ним археолог и музейный работник, спросил:
- Слушай, а как вы происхождение вещи устанавливаете? Ну, что это вообще такое?
- То есть попала нам в руки какая-то штуковина... Функциональное назначение ее неизвестно...
- Да, да. Можно я тебе одну вещь покажу?
- Давай, - и пока Сюэли рылся по карманам, Андрей продолжал: - Ну, на этот счет есть общеизвестное профессиональное правило: если в запасниках лежит невнятная фигня, и никакими силами не удается установить, что это за хрень, а надо срочно делать этикетаж, то пишут: "навершие".
Тут Сюэли наконец нашел свой яшмовый обломок и протянул его Андрею.
- Только я не специалист ни по эпохе, ни по региону, - предупредил Андрей, беря у него вещицу. Практически сразу он выдал вердикт: - Ты знаешь, это навершие.

На занятиях по русскому языку Саюри увидела текст "Русская музыкальная культура", который предстояло пересказывать, она же не готовилась и рассчитывала как-нибудь разобраться в нем с наскока, но там в самом начале стояли фамилии Даргомыжского, Мусоргского и Римского-Корсакова с именами и отчествами, - и упала в обморок.

Роли коменданта, дежурных по этажу, скинхедов, подруги Ин-Ин - Хун-нян более или менее разобрали, оставалась лишь центральная роль Ин-Ин, но под нее никто не подходил. Все девушки-геологи, которые рвались играть, гораздо больше походили на какого-нибудь хунвейбина в кепке, чем на барышню Ин-Ин. Двигаться они не умели, играть на пипа - тем более, стрижены были под ежик. Возможно, они могли пройти сотни километров по тайге и выпить бутылку водки не закусывая. Вероятно, они могли обнаружить месторождение и организовать с нуля добычу нефти. Одна из них, наверное, могла заломать медведя. Тогда Сюэли принял радикальное решение.
- Можно мы попросим о помощи старших товарищей?
Русские кураторы благодушно разрешили. Они не подозревали, что Ин-Ин после этого гениально сыграет Ди. Им даже в голову не пришло, что помощь старших товарищей может выразиться вот в этом. Они даже не догадывались, какими бывают эти старшие товарищи.
- Вот какие красавицы к нам едут! - с гордостью сказал декан геофака декану того факультета, где учился Ди.
- М-м, по-моему, - кисло сморщился тот, поскольку Ди был хорошо ему известен как troublemaker и он его узнал даже в гриме, - это к нам они едут, а не к вам, эти... красавцы. Особенно вот этот... красавец.
Ди церемонно поклонился.
Пока Ди после капустника был еще в женском обличье, к нему пристал за кулисами какой-то ловелас, приглашая куда-то с ним уединиться. Ди задушевно сказал ему на ушко: "Видите ли... У меня на идиотов... не встаeт". Того вынесло оттуда, как будто им выстрелили из пращи.

Иногда на репетиции капустника по "Западному флигелю" заходила Цзинцзин, робко садилась в пустом зале, не в первых рядах, и помогала репетиции, застенчиво хихикая в смешных местах. От предложения сыграть на сцене она с ужасом отмахивалась, ссылаясь на то, что громко говорить для девушки неприлично. Учитывая, что все другие китайские девочки, каких он знал в жизни, выли сиренами и орали как павлины, Сюэли растроганно проникался тем, какое сокровище ему досталось. Главное - на него не дышать.

О курсовой ему и говорить не хотелось. Совсем недавно ФэнЦил (Китайский институт Феникса и Цилиня) переслал на геологический факультет МГУ копию его аттестата, чтобы ему зачли те предметы, какие можно. Так его преподаватели с удивлением узнали, что у него никогда не было кристаллографии, кристаллохимии, геммологии, зато был, например, вэньянь, спецкурс по "Ли сао", была наука о романе "Сон в красном тереме" (четыре семестра)... "Как, об одном романе??" - "Ну да, - пожал плечами Сюэли. - Там много нюансов. В конце концов, вы даже можете считать, что это геммология, потому что в центре романа - история драгоценной яшмы, а второе название книги - Шитоу-цзи, что значит...". Тут он бросил взгляд на научного руководителя, понял, что его сейчас убьют, и умолк.

Сонмы и сонмы невидимых лис
Жрали бесшумно невидимый рис.
В общем, на вид пусто было в дому,
Но не хотелось войти никому.

- Простите мне мое невежество, господин цукимоно-судзи, - поклонился Итимура - А что такое ритуал Идзуна?
- Находишь беременную лису и начинаешь ее опекать. В результате и она, и лисята становятся твоими соратниками.
- Соратниками? - опешил Итимура. - А вы... действительно кусаетесь?
- Ну, могу укусить, если вам очень нужно, - отвечал Аоки Харухико.

Спускаясь к лифту после семинара по минералогии, который проводился на 27-м этаже ГЗ, в зале Музея землеведения, Сюэли задержался у окна на 24-м этаже, прямо над площадкой, где гнездились огромные лесные вороны, и задумчиво глядел на этих птиц.
- Я кину им булочку, не беспокойтесь, - сказал Сюэли, увидев, как сотрудница пытается открыть тяжелую створку окна, чтобы кинуть воронам марципан.
- Спасибо, - сказала она с облегчением и ушла.
Как только Сюэли приоткрыл со скрипом внешнюю створку окна, к нему подлетел большущий ворон и уставился на него очень внимательно. Он даже придержал окно когтистой лапой, когда оно поехало назад от ветра. Он знал, что марципан для него. В клюве птица Рух держала что-то сверкающее и аккуратно сгрузила это на ладонь Сюэли, вроде бы в обмен на марципан. Вроде бы ворон даже поклонился. С ощущением, что он в дурдоме, Сюэли повертел камень и со вздохом пошел назад, на 27-й этаж. Он заподозрил, что это астропирит, украденный из экспозиции. Да, на витрине под этикеткой с химической формулой астропирита, конечно, ничего не было. "Заплатил! Широким жестом!" - подумал Сюэли, осторожно пристраивая астропирит на место. Рядом под формулой FeS2 тоже было пустое место. "Значит, просто пирит тоже сперли. Припасли". Сюэли порадовался хотя бы, что подучил минералогию настолько, что по крайней мере опознал краденое. "Кажется, у них здесь происходит круговорот всего в природе", - размышлял Сюэли, возвращаясь к лифту.

- Это личные и исторические записки лейтенанта Итимуры Хитоси... Он... хотел достичь бессмертия.
- Что? - Сюэли подумал, что ослышался.
- Нет, не так. Он думал, что ведет историческую хронику большой важности.
- Знаешь, есть разница небольшая.

Преподавательница вечно подлавливала их на очень простых и очевидных для русских вещах, которые, однако, часто выглядели совершенно головоломно для его соотечественников. Очень тяжело, например, было из полного имени человека извлекать информацию о том, как звали его отца, - русские делали это мгновенно, не задумываясь. При чтении текста про Дашкову, разумеется, китайским студентам казалось, что Екатерина Дашкова и Екатерина Вторая - сестры, из-за сходства имен, трудно было также противостоять ощущению, что Гоголь жил в XII веке. Преподаватели застывали с открытым ртом при некоторых простых вопросах, например, "А когда было христианство?" или "Пушкин - это имя или фамилия?" - видимо, сама формулировка вопроса как-то выдавала, какая беда царит у учеников в головах. Однажды кто-то из группы высказал осторожное сомнение в том, что Ломоносов поступил благоразумно, когда, создавая русский литературный язык, изобрел противопоставление совершенного и несовершенного вида для системы глагола. У преподавательницы аж краска сошла с лица. В попытках понять, на чем основана игра слов в названии "Анна на шее", Сюэли провел полгода, причем объяснения преподавателей не помогали. В них неизбежно возникал святой Владимир и еще какие-то люди, связь которых с вопросом затем не удавалось установить. Однажды, рассказывая биографию Ломоносова, Сюэли закончил словами: "Я не знаю, что сделал Ломоносов в области стихосложения, но я знаю, что он сделал в кристаллографии, и преклоняюсь". По выражению лица преподавателя он с изумлением понял, что она как раз не знает, что Ломоносов сделал в области кристаллографии. Некоторое время они смотрели друг на друга молча.

Хотя ларька и не было, что-то подсказывало ему, что Ли Дапэн тут где-то есть, поэтому он притерся поближе к стрельцам, которые стояли у входа в ГИМ и фотографировались с прохожими.
Бойкая тетка в платке, не увидев поблизости никого, кроме стрельцов и еще царя, секунду поколебалась и спросила:
- Господа опричнички, а как тут пройти...?
Историки в костюмах стрельцов очень вежливо объяснили, но когда тетка ушла, довольно неласково посмотрели ей вслед и отметили со вздохом: "Ну вот, фашистами обозвали...".

- Ого! Круто. А вы сами-то, когда учили русский, начали сочинять стихи по-русски?
- Эм-м... Я не думаю, что ученики имеют право предъявлять учителю встречные требования в такой форме, - осторожно сказал Сюэли. Почти год он пытался привить группе восточную модель взаимоотношений учителя и ученика и каждый раз поражался, как легко при малейшем сбое слетала непрочная позолота привитых вроде бы навыков. Да, они обычно протягивали ему контрольные работы двумя руками, но если спешили, то швыряли все же через весь класс, так что тетрадь летела и шлепалась на стол к Сюэли. Вот и сейчас: легкая тень конфликта - и из-за внешней почтительности полезло разнузданное варварство.
- Нет, это почему же? Вы сочините нам что-нибудь типично русское... хотя бы частушку, - потребовали ученики. - А то вообще-то у всех людей равные права.
- С неба звездочка упала -
Раскололась голова.
Ох, чего-то я не верю
В эти равные права, - тут же сказал Сюэли.
Ученики присмирели.
- Блин, частушка... Нормальная такая, блин..., - зашептались они между собой. - Ладно. Хорошо. Учите стихосложению, мы будем стараться.
- Так вот: формальная сторона китайского стихосложения, стихотворные жанры, требования к форме стиха - это вам, конечно, не частушка, - ехидно начал Сюэли, переходя к заготовленной лекции.

- Какого... блин! - вскричал Леша. - Почему ум - в сердце?
- Ну... блин, - отвечал Ди вежливо, как только мог. - Потому что ум - в сердце. А где еще?
- В мозгах, - сообщил Леша. - Я сказал что-то для вас неожиданное?
- Ум - в сердце, - очень любезно возразил Ди, приблизившись, взял Лешу за руку и овеял его ароматом цветочных духов. - В мозгу - центр управления телом.
- К черту! Делайте, что хотите, - сказал Леша и сел на место.

- Да, момент, в лесу - невероятная прорва клещей. Поэтому - полная обработка репеллентом, сейчас принесу, и по ходу еще осматриваем друг друга несколько раз на предмет клещей. Прививка от энцефалита - жутко хорошая вещь, только у вас же ее нет? Вот, значит, репеллент, с ядреным таким запахом, да, а ты что думал? Правда, к матерым поисковикам, вроде меня, клещи не приближаются - не смеют. Субординация. Но я лично думаю все же этот мистический аспект подкрепить репеллентом. По весне здесь тучи клещей - обычное дело, вот снег сошел, и уже повылазили.
- По китайскому календарю, 5-го марта начинается весенний гром, и это День пробуждения насекомых. То есть всякие мелкие существа просыпаются из-за первого весеннего грома.
- Слушай, я не могу - откуда ты взял этого инопланетянина?
- Народная республика Китай, - вежливо сказал Сюэли.

Подошли знакомые Сюэли из Тихвина и ребята из Колпино-Сити. Поскольку по дороге они пели песню про танки, они заразили ею всех. Даже Сюэли, который песни этой не знал, скоро уловил ее посыл - что в любом месте, название которого в шестом падеже состоит из трех слогов с ударением на второй, могут оказаться танки.

- Словесник, - подумав, сказал Сюэли. Упомянуть кристаллографию он не решился. Вероятно, его научный руководитель, Вадим Сергеевич, был бы с ним в этом согласен.
- В смысле, филолог?
- Ну, слово "филолог"... слишком обязывает. По-китайски - так это даже звучит нескромно. Ну, как сказать о себе - "я великий ученый и все уже постиг".
- Понятно. Я, кстати, знал одного парня, филолога. Он все хотел проехать малыми дорогами между Москвой и Питером и выяснить достоверно - где же все-таки заканчивается шаурма и начинается шаверма.
- Нет, я занимаюсь... более частными вещами, - легко сказал Сюэли. - К столь глобальным проблемам притрагиваться не отваживаюсь.

- Вы не будете возражать - я приготовил бобовую лапшу в гуандунском стиле, с грибами сян-гу?
- А у тебя не будет жуткого культурного шока и душевной травмы, когда твою лапшу будут трескать с майонезом, заедая хлебом с салом? - сказали ему в ответ. - Нет?
И лапша тут же была сметена подчистую.

Потом было девятое, и захоронение бойцов, и Череповец устроил роскошное фаер-шоу с тамтам-сопровождением, и так завершилась в тот год Вахта Памяти. А потом в жизни у Сюэли случился первый опыт чудного запоя в обществе друзей-поисковиков.
Когда Сюэли открыл глаза, он совершенно ничего не помнил. Ощущения во всем теле были очень странные. Снаружи, у входа в палатку, стоял Саня.
- А... что произошло? - спросил Сюэли. Он чувствовал, что ответ едва ли его обрадует.
- Ничего. Приобщился маненько к русским традициям, - сказал Саня.
- Э? - только и сказал Сюэли. И голос был какой-то чужой, ненормальный, да и голова была как бы отдельно.
- Ну, сын там у одного из наших родился, потом - начало отпуска... Отметили слегка.
- А какое сегодня число?
- Первое. Июня.
Сюэли, с огромным трудом уже вставший на четвереньки и закрепившийся в этом положении, мгновенно снова потерял это преимущество.
- Ну, а чего? Печень здоровая - три недели выдержал.
...
От Казани Сюэли позвонил в Москву Ди. Насилу он с пятого раза попал трясущимися пальцами по кнопкам.
- Ди, слушай, извини меня, я... подонок.
- Отчего же? Все хорошо, - защебетал в трубку Ди.
- Как хорошо? Я сорвал спектакль!
- Ну-ну-ну. Студента Чжана чудно сыграл Чжэн Юй. Он прирожденный чжэнмо, - Ди назвал амплуа главного положительного героя в юаньской драме. - Все получилось как нельзя лучше.
- Я что, никого не подвел?
- Видишь ли, Леша, прежде чем выехать из Любани, позвонил мне и спросил: нужен ли ты в Москве в виде трупа? Сказал: если сильно нужен, привезу. Я разрешил оставить этот предмет там, где он лежит.
...
- Почему у меня так ужасно болит спина? - спросил он у Сани, умываясь.
- Дело в том, что существует такая игра в слона, - отвечал Саня с мефистофельским выражением лица, - Сильно любимая поисковиками...
- Не надо, - быстро и сдавленно сказал Сюэли. Он вдруг все вспомнил.

- Ну вот, посмотри пока газетные вырезки про разные нормальные задержания, а я пока поищу про то, с выносом мозга. Не, ну правда - на границе, конечно, всякое случается - то сигналы идут с заброшенной вышки, где давно уже нет никого, она посреди пустошей стоит - но сигналы все правильные, все шифры, пароли новые, а вышка там уже... мхом поросла, то росомаха за почтовой машиной гналась три километра, то вроде трезвые все были, но видели подземный ход до Китая...
- Выложенный драгоценными камнями...
- Во-во... Но это, понимаешь, все специфика повседневной службы. А вот это пенка. Нашел. "Отчет о задержании лица, назвавшегося китайским перебежчиком Ли Сяо-яо".
- Значит, капитан Хорошевский. Могу себе представить его лицо... когда ему все это докладывали. "...Трудности с задержанием объясняются тем, что нарушитель принимал форму лисы и пытался скрыться в норе в трех километрах к северу... до лощины, где преследуемый ушел в кусты...", - Серега не выдержал и всхрюкнул, но тут же смутился. - Cлушай, извини, - он сунул Сюэли истрепанные листки. - Ты сам это почитай, меня сейчас просто порвет. КСП - это контрольно-следовая полоса. Ну, дальше тут вроде все ясно. Слушай, это просто "Вечера на хуторе". Близ Диканьки.
- "...с помощью поисковой собаки были задержаны две лисицы, не проявившие при допросе человеческих качеств..."
Серега, сдержанно всхлипывая, медленно сполз с дивана на пол.
- "...и замечен был в конечном счете по хвосту..."
- Слушай, я... пойду водички попью, - пробормотал Серега и выскочил за дверь.

Сюэли просто не представлял себе, как бы он разобрался тут без Ди. Огненные демоны гнусно дышали в лицо. Они шли часа два до дороги, откуда виден был дворец Небесного императора, и еще часа четыре по ней. Всюду суетились чиновники, направляя поток народа. Какая-то женщина спросила их: "Я решила умереть вместо своего мужа, вот, пришла - куда мне обратиться?". "Он мертв или еще болеет?" - спросил Ди. "Четыре часа как умер". "Тогда вон к тем чиновникам в высоких шапках обратитесь, у них Книги Живых и Мертвых, они исправят его запись и вычеркнут вас. Санкция князя Бао Гуаня вам не нужна, но нужна подпись начальника канцелярии Девятых Небес, насколько я знаю. И говорите всем, что он не четыре часа как умер, а четыре дня - тогда они поторопятся его вернуть, боясь, чтобы тело не разложилось", - сказал Ди. И, прервав ее робкие благодарности со словами: "У меня тут очень похожий случай", - Ди протащил Сюэли дальше. Сюэли подумал, что просто удивительно, как он раньше не мог догадаться, кто Ди по специальности: конечно же, он был юристом.

...написал курсовую, о которой Вадим Сергеевич сказал, что хотя текст ее явно написан гуманитарием, поскольку это совершенно литературный текст, научный смысл ей также не чужд. Он немного поругал Сюэли, а сам снял для себя копию с его курсовой и с тех пор всегда, чтобы не вступать в полемику, молча показывал трактат Сюэли тем, кто утверждал, что рост и морфология кристаллов - сухой предмет и нет в нем поэтичности. Трактат начинался словами: "Раскинули крылья горы высокие Тан, дорога по ним вся в изломах, свергаются, бьют водопады, причудливых скал, нависших зубцами, не счесть. Деревья вековые теперь начинают цвести: как скопление звезд их цветенье, друг с другом смыкаются ветви, свирелью и флейтой при ветре так скорбно поют. И там, где зубчатой стеной над кружащимися берегами, все в уступах, нависли утесы, куда не заводит тропа человека, в пещерах родятся кристаллы. Алмаз, шпинель, берилл, топаз, гранаты, циркон, хризоберилл... И вот, кристаллогенезис в природе в условиях осадконакопленья...", а заканчивалась словами: "Итак, я истощил свой ум, все сердце выложил свое, и более мне нечего сказать про синтез драгоценных минералов, все, что я мог, тут изложил про метод раствор-расплавной и гидротермальной кристаллизации и перспективы".