Когда я была маленькая, рядом с нашим домом был продуктовый магазин. Неоновый фестивальный цветок и голубая вывеска «Дружба» светились в темноте. В «Дружбу» ходили за докторской колбасой, сметаной и хлебом – на первый этаж, а за макаронами, сахаром и конфетами – на второй.
Сетка-авоська, вымытые пакеты, бидон, банка с крышкой…
Будочка кассы. В каждом отделе – специальное шило для чеков.
На первом этаже принимали молочные бутылки: выставляешь из сетки на мраморный прилавок бутылки, тебе горсть алюминиевых жетонов в обмен. Масло режут проволокой – вот бы мне такую для пластилина… На витрине бутылки с разноцветными крышечками. Большие: белые – молоко, зеленые – кефир, зеленые волны – простокваша, ряженка, топленое молоко, сливки… Маленькие запечатаны солнечно-желтым – это сметана. Жаль, что взрослые предпочитают покупать молоко в бидон из желтой бочки, приезжающей по утрам, а сметану в наливать в банки. Хорошая сметана – та, от которой не сразу промокает булка. Но желтые крышечки такие красивые!..
Рядом пахнет рыбный отдел. Селедка в деревянных бочках. Если надо открыть новую, продавщица зовет из подсобки человека в синей спецовке. Бочки открывают молотком. Громко. Я каждый раз зажмуриваюсь и крепко хватаюсь за дедов рукав.
Хлебный отдел. Полки за полированным металлическим поручнем. На нем здорово повиснуть вниз головой, пока не сделали замечание. К полкам привязаны огромные двузубые вилки – трогать хлеб: свежий ли? Булка за 16, половинка черного… Будем лепить из мякиша слоников?
Над мясным нарисован план коровы. Из заветренных костей, разложенных на витрине, корова никак не складывается.
Широкая полутемная лестница на второй этаж. Выщербленные ступени. Елозить руками по перилам не рекомендуется – липкие.
Сахар. Сахар-песок, сахар-рафинад в коробках, сахар пиленый, сахар колотый… Нет, пиленого мутного, большими кусками-льдинками, мне опять не купят. Купят кусковой в коробке. Мы будем колоть его дедовыми щипцами для сахара, и пить чай из блюдца, вприкуску, «как баре».
Конфеты. «Театральные» бывают только в театре… ну, или в кино, на худой конец. Здесь – шоколад «Аленка» и батончики по 52(?) копейки, ирис «Кис-кис», «Старт», карамельки… Шарики, или подушечки? - Конечно, подушечки! (Если зачитаться с мешком подушечек, то получится прочитанная книжка, пустой мешок, и во рту щиплет. А с шариками так не получается – они мягкие.)
- Стакан яблочно-виноградного, пожалуйста. Это потому, что яблочный с мякотью я не люблю, а томатный соленый – мне нельзя. Мороженое за 19 и барбариска на сдачу будут только летом. Краник на конце конуса открывается, сок льется в граненый стакан. Выпиваю, и мы уходим. Я еще успеваю посмотреть как продавщица ставит стакан в круглую мойку к четырем таким же, задвигает крышку и нажимает на кнопку.
Лестница вниз. Скатиться бы по перилам… ну, и что, что липкие?.. Все равно нельзя? Ну, и ладно…
Вроде, все. Все купили, ничего не забыли. Мы молодцы?

отредактировано: 02-11-2007 12:31 - Tara

Когда я была маленькая, мы с дедом оставались на даче одни. Мама приезжала в выходные, готовила обед на неделю, выдавала инструкции, и уезжала. Мы с дедом провожали ее до стации, махали на прощанье, и оставались. Обычно мама уезжала поздней электричкой, и обратно дед нес меня засыпающую на руках.
Однажды мама сварила обед: борщ, второе и компот. Выдала инструкцию: борщ и второе разогреть, в борщ положить сметану, компот греть не надо. Приезжает через неделю, дед предъявляет претензии: ты что-то невкусно готовить стала – я-то ел, а ребенок есть отказался, говорит: «борщ не вкусный, а компот не сладкий…» Оказалось, дед перепутал кастрюльки – принял компот за борщ, а борщ за компот.

отредактировано: 02-11-2007 12:31 - Tara

Когда я была маленькая, меня было сложно накормить. Ела я плохо, потому что есть было некогда – у меня все время были какие-то важные дела, от которых меня пытались отвлечь кормежкой. Дело осложнялось желанием накормить ребенка именно полезной пищей, и некоторым подобием диеты.
Полезная для ребенка пища – это творог и фрукты. А диета – это на время обострений, бессолевая и малобелковая. Если с диетой как-то справлялись: авторитет доктора давал о себе знать, супчик (морковка с рисом на втором бульоне) так и назывался «супчик Грушевского», по фамилии доктора. То с полезной пищей было сущее мучение: беготня с творогом вокруг дачи, уроненный мной банан (это я потом поняла какой ценой маме эти бананы доставались, и за что меня так сильно ругали). Единственная полезность, которая шла «на ура» – рыбий жир (а на закуску – «хлеб с солинкой»).
Нашелся какой-то добрый доктор, который на сетования родственников: «ребенок ничего не ест», посоветовал не трогать ребенка: «захочет – сама попросит». Таким образом я получила передышку на пару дней. На второй день добровольного голодания, я проголодалась, попросила яйцо, съела, и побежала дальше. Утром третьего дня родители не выдержали, и свистопляска с кормлением началась заново.
Хороший аппетит прорезался у меня в восьмом классе. В девятом я уже напоминала «бабушкину отраду» - весила пятьдесят два килограмма (за беременность столько не набрала). После свадьбы я потеряла эту «детскую припухлость», а аппетит и сейчас со мной. Вряд ли кто-то может сказать, что я плохо ем.

отредактировано: 02-11-2007 12:32 - Tara

Когда я была маленькая, мама мечтала, как я вырасту, и стану врачом. А когда меня ругали, то кричали: «Дворником станешь!» и добавляли, что еврейский ребенок, чтобы вырасти Человеком (именно так, с большой буквы), должен учиться очень хорошо.
А училась я, надо заметить, и так и сяк. Особенно сильно хромал русский язык. Сочинения на 5/2 были стандартным вариантом. Отношения с литераторшей были подпорчены вольным изложением мыслей, отличающихся от политики партии. Пришлось заниматься с репетитором, иначе был шанс закончить школу со справкой.
В девятом классе окончательно стало понятно, что мамина мечта о врачебной практике – это утопия.
И решили отдать меня в инженеры. Мои робкие протесты и заявления, что хочу я стать библиотекарем, полностью игнорировались.
Я оказалась на малфаке (малый факультет, если кто не знает).
В девятом классе я ходила в Бонч. Ближе к лету, родители раскусили, что группа подобралась веселая. Вместо подготовки к поступлению, мы весело проводили время.
В десятом меня пристроили в Политех (наследственное, видимо: множество родственников, включая мою маму, окончили именно его). Компания была, но уже не такая веселая, как в Бонче, да и время поджимало – вступительные на носу.
Итог посещения малфака: репетиционный экзамен по физике сдан на пять еще до окончания школы.
И вот выпускные сданы. Белые ночи отгуляны. Подаю документы в институт. Заполняю анкету. Добрый дядечка в приемной комиссии, глядя на меня, посоветовал сказать, что первый экземпляр я запорола, сдать копию, а первую анкету забрать. И все последующие анкеты заполнять с нее, а то проблем с первым отделом не оберешься по пункту «родственники за границей». Где-то в столе у меня должна валяться эта «образцовая» анкета.
Совершенно без напряжения сдана математика. Тоже на пять. Все рвутся поздравить: без пяти минут студентка. А меня трясет: предстоит самое страшное – сочинение. Сочинение идет зачетом – ВУЗ-то технический.
Как вчера было. Тему выбрала свободную: «Верю, что знания и мир восторжествуют над невежеством и войной» (с)Паскаль.» Писала специально большими буквами, чтобы объем соблюсти. Изложила материалы XXVII съезда КПСС по этому вопросу своими словами. Проверила. Еще раз проверила. Снова перечитала. Пора, вроде, нести сдавать, а никак – страшно. Выручил приятель с малфака – проверил грамотность, исправил кучу ошибок.
Когда вывесили списки принятых, я себя не помнила от радости, но приятеля этого посмотреть не забыла. Посмотрела… Не нашла. Он не сдал сочинение. «Много идеологических ошибок». Предлагали подать на апелляцию, переписать… Он отказался, говорил о демократии и гласности.
Вот так я стала студенткой Политехнического института. А приятель через год стал студентом Техниона, что тоже не плохо.

отредактировано: 02-11-2007 12:28 - Tara

Когда я была маленькая, меня купали в ванне. Сначала, когда я совсем маленькая была, меня купали в маленькой оцинкованной ванночке. Все делали по правилам: воду кипятили, добавляли марганцовку, остужали до нужной температуры. Температуру мерили специальным градусником.
Однажды градусник сломался. Узнали об этом после того, как вытащили меня из воды совершенно размякшую и очень красную. Догадались потрогать воду локтем – горячо. Ванночку в тот раз ставил отец. Мама потом ему долго припоминала, как он ребенка сварил. Градусники для воды больше никогда не использовали.
Когда я стала постарше, купание происходило так: мама мыла ванну стиральным порошком, когда смывала, обручальное кольцо шкрябало по стенкам. Пока набиралась вода, я заканчивала все свои игры. Потом мама проверяла локтем воду – не горячо ли.
В ванне уже плавали мои «купальные» игрушки: лодка с пластмассовым парусом, водолаз с трубочкой (подуешь – всплывет, в себя потянешь – потонет). Иногда к игрушкам присоединялась дедова мыльница фантастически рыжего цвета. Игрушки менялись, но всегда со мной купалась Красная Рыба – скорее всего, это дельфин красного цвета с голубыми глазами. Под плавником отцом проделана дырка – воду вытряхивать. Вода все равно вытряхивалась плохо, поэтому брать Рыбу в кровать не разрешали.
Игры были разные, воображение подбрасывало каждый раз разные сюжеты. Ограничений два: из воды не вылезать – простудишься, и не пить «забортную» воду – заболеешь.
Когда вода остывала, приходила мама – мыть. (И как она догадывалась, что вода уже остыла?) Самое жуткое – мытье головы. Никакие «шампуни без слез» не могли сделать процедуру менее жуткой.
Зато потом мне разрешалось выдернуть пробку. Образующийся водоворот назывался «крутится». Мои просьбы: «Мама! Давай, наберем еще воды, я на «крутится» хочу посмотреть»…
Мохнатое полотенце – мое, полосатенькое. Пижама, и неизменный платочек на голову – фена еще не было.
На руках у деда, мимо бабушки и отца, смотрящих телевизор. «С легким паром! С легким паром!» В постель. Свежее белье вкусно пахнет. Спать.

Сейчас Рыба живет в ванной на шкафчике. Она по-прежнему моя, только я с ней не купаюсь, да и в кровать ее тащить как-то нет желания. Платочек перешел к дочери, но она уже из него выросла.

отредактировано: 02-11-2007 12:29 - Tara

Когда я была маленькая, я любила перед тем, как украшать елку, перебирать елочные украшения.
Набор немецких шаров – хрупок, красив завораживающе, на него только смотреть, трогать аккуратно.
Гирлянда – размотать запутавшиеся провода, подкрутить лампочки (если хоть одна перегорела – вся гирлянда не горит). Включить в розетку через специальную коробочку – мигать будет. Две средних лампочки особенные (фонариками сделаны) будут светить на шпиль.
Шпиль блестит серебром.
Тарелочки-отражатели – вдоль ствола, будут переливаться разноцветным.
Стеклянные шары – подаренные, купленные, выклянчанные на новогодних базарах.
И, наконец, мамины елочные игрушки – послевоенные.
Гирлянда из стеклянных трубочек – без особого блеска, изящная.
Ватные звери и птички политы чем-то блестящим и раскрашены как настоящие.
Грибы – плоские из кусочков кожи, сшиты суровыми нитками. С одной стороны шляпки – одна рожица, с другой – другая. Грибы самодельные их смастерила дочь друга моего деда Тамара, в честь которой меня назвали. Каждый раз, когда я рассматривала эти грибы, мама мне про нее рассказывала. Не зря рассказывала – я запомнила и теперь сама могу рассказать.
Все эти игрушки остались у родителей. Наверняка, какие-то из них сейчас украшают елку (не знаю пока какие, не была у них еще).
Я только одну ватную птичку себе забрала – она совсем как живая.

отредактировано: 02-11-2007 12:24 - Tara

Когда я была маленькая, в нашей квартире были паркетные полы. Полы раз в месяц и перед праздниками мы с дедом, а потом с отцом, натирали мастикой. Мастика «Edelvax» в плотных скошенных тубах, название – синим вензелем. Пол мысленно делится на квадратики. В серединку каждого квадрата из уголка тубы выдавливается червячок мастики. Ряд квадратов заполнен – в ход идет старая фетровая шляпа. Шляпой растирают мастичных червячков. Растирать надо быстро, иначе на месте долго ждавшего червяка появится жирное пятно, а это никуда не годится. Когда весь пол намазан, на сцене появляется полотер. Желтый, гудящий танцует по паркету. Там, где он покрутился, паркет начинает блестеть, становится глянцевым. Полотер может проехать не везде: углы, закутки, другие труднодоступные места, остаются тусклыми, невыразительными. Вот тогда и наступает моя очередь. Я одеваю на ногу щетку, и придерживая ее за веревочку, еложу щетиной по деревянным плашкам, пока дерево не заиграет светом.
Запах мастики очень специфический: скипидар, воск, еще что-то… Если в кухне готовится еда, то запах меняется – то ли от нагрева, то ли смешиваясь с другими запахами, в не лучшую сторону. Но если пахнет мастикой, значит пол натерт.
Эти запахи для меня такие же празднично-новогодние как запахи елки и мандаринов.
Когда несколько лет назад мы переехали, первым делом настелили паркет. Натирать его как положено раз в месяц, мне не удается. Но перед Новым Годом я делаю это обязательно. Каждый раз перед тем, как натирать пол, я проклинаю тот момент, когда решила не покрывать пол лаком. И каждый раз, когда пол уже натерт, я радуюсь живому теплому дереву под ногами.
А желтый полотер, который плясал в доме моего детства, не выдержал моего последнего трудового порыва – лопнул ремень. (Это как разрыв аорты у человека). Спасти не удалось. В следующем году будем покупать новый.

отредактировано: 02-11-2007 12:25 - Tara

Когда я была маленькая, я очень любила качаться на качелях. Качалась до одури, головокружения и легкой тошноты. Качели были разные – от малышовых (со спинкой и подножкой) до больших каруселей «лодочек» (тяжелые, самой не раскачать – папа нужен). Ничто меня не останавливало – ни серьезные травмы, свидетелем которых я была, ни битый моими качелями по голове братец.
Сначала меня качал дед, потом я научилась качаться сама. Тайной мечтой было научится «крутить солнце». Воплощению помешала природная трусость. (Может, оно и к лучшему?)
Дед, качая меня, всегда рассказывал стихотворение Льва Квитко «Качели».
Почти всем моим ухажерам вменялось в обязанность покатать меня на «лодочках». Будущий муж долго отнекивался, пока не признался в боязни высоты, и был освобожден от этой почетной обязанности.
Поступление в институт мы с подружкой отметили, раскачиваясь на качелях «выше неба». Изумлению зрителей не было предела: две взрослых девушки среди бела дня оккупировали качели и с гиканьем и визгом раскачиваются – «кто выше».
Я и сейчас люблю качели. Жаль, что в «Диво Острове» охранник запретил мне качаться: «Только для детей!» Там детки потяжелее меня будут – почему им можно, а мне нельзя?

Пока дочь была маленькая, я садилась на качели, брала ее на руки, и, раскачиваясь, рассказывала в такт все те же стихи:

отредактировано: 02-11-2007 12:26 - Tara

Когда я была маленькая, мы с братом часто ссорились и дрались. Правда, дрались – это громко сказано, скорее, я его волтузила часто. Причин могло быть несколько.
Во-первых: этот паразит периодически лазил в мои вещи. Добро бы просто лазил, так ведь либо присвоит себе что-нибудь нужное/ценное (прятал потыреное, правда, бездарно – находилось легко), либо испоганит. Таким образом у меня пропал брелок заграничный (по сей день не найден). И сигарету «Salem», предварительно выпотрошенную, а затем набитую опилками от «раскидайчика», не забуду никогда.
С тех пор у меня очень трепетное отношение к моим и чужим вещам, столам, карманам, сумкам.
Во-вторых: я его воспитывала. Например, я считала, что бояться темноты – глупо. Ну, и боролась с этой глупостью: зазывала ребенка вечером в комнату, предлагала на луну посмотреть. Он на луну смотрит – я быстро свет выключаю...
А в-третьих: брат рос маленькой ябедой. Я только на него сверху сяду, руки крепко к полу прижму, так он давай кричать: «Мама! Мама! Она меня бибижает!» (Обижаю я его, видите ли…) Нет, чтобы сразу сказать: «Я сдаюсь. Больше так не буду…»

На крик прибегала мама. Ему говорила: «Мальчики девочек не обижают», мне: «Ты старше – должна быть умнее», или «Он маленький, уступи ему». Потом добавляла: «Ваши дела – разбирайтесь сами».
Так мы и поступаем, будучи взрослыми. Он не обижает девочек, я уступаю младшим. И в наших делах разбираемся сами, иногда советуемся друг с другом и с родителями.

P.S. Муж в детстве пытался кататься на младшей сестренке верхом, когда она ползать начала. Правда, я гуманнее?

отредактировано: 02-11-2007 12:27 - Tara

Когда я была маленькая, мама пыталась ограничить мой круг чтения хорошей литературой (читать я и сейчас могу любое печатное слово из любого положения, запоем – так что некоторый смысл в запрете, наверное, был). Хорошая – это Чехов, Толстой, Фейхтвангер… А вот сериал Волкова про Изумрудный город, в список хорошей литературы не попал.
Однако, где наша не пропадала? Правильно! – Районная детская библиотека, находящаяся неподалеку, полностью спасала положение.
Метода такая:
1. Договориться с братом.
2. Одеть его.
3. Сказать родителям, что идем гулять.
4. Упросить библиотекаря пустить меня с маленьким ребенком в читальный зал (раз на третий-четвертый, нас пускали без разговоров – брат был тих и сосредоточен в рассматривании картинок).
5. Смотреть, чтобы четырехлетний ребенок не проболтался родителям о том, что он регулярно ходит в библиотеку, как большой.
Обман, разумеется, в конце концов, раскрылся. Ругали не сильно. Явный запрет был снят.
В последующие годы, мама действовала иначе: уже прочитанную мной «легкую» литературу, меняла на что-то «более серьезное». Так происходило до тех пор, пока макулатурное издание «Графини де Монсоро», не было обменяно на такого же макулатурного «Капитана Гаттераса» Жуля Верна. Несколько консультаций по географическим вопросам сделали свое дело – мама посмотрела в книжку…
С тех пор влияние родителей на мое чтение ограничилось периодическим подбрасыванием мне чего-нибудь интересного «на почитать». Спасибо им за это.
Так были прочитаны Булгаков, Айтматов, Платонов – авторы, о существовании которых я бы в то время не догадалась, если бы не самиздатовские распечатки, заботливо предложенные родителями.

отредактировано: 02-11-2007 12:27 - Tara