Блаженна простота.
Презренна однозначность,
Чеширского кота покинула прозрачность.
Ты будешь молча петь,
Тебя поделят на.
И вот, тебя, тебя,
Еще тебя положат,
И в узелок свернут,
И вычтут и умножат.
В итоге просто так
Решиться уравненье.
Оно равно нулю.
Они услышат злость
И не услышат мненье.
А платье из фольги
Приложат к королю.
Но будет все в пыли,
Но в зеркале смятенье.

Вы напрасно молчите,
Я впервые так прямо о Вас.
Скоро Вы сочините похвалу
Для больных моих глаз.
Я вас люблю до дрожи,
До света в кромешной тьме,
Вы прикоснулись к участкам кожи,
Как к самой нарядной тесьме.
Вы в поисках новых песен,
Я в проигрышах войны,
С собой. Ибо мир мой тесен,
В угодьях тишины.
Я себя хороню, и толку.
Не выбраться из тюрьмы,
Находя в стоге сена иголку,
Так счастливо смеемся мы.
Нас приютили в клубе,
За пределами нет людей,
Пусть только Адольф Шикельгрубер,
Докажет что он не плебей.
А в клубе дым коромыслом
Тяжелый и душный смрад,
И только Вы над обдолбаным быдлом
Стоите аристократ.
Стоите и грустно молчите.
Всякую шваль хороня,
И нежно ключами звените
Ведь Вы не забыли меня.
Вы поете мне новые песни,
Я целую Ваш локон на лбу,
А старуха от года к погосту любезней,
И хворост влачит на горбу.
«Бабушка, скоро ли путь твой
приведет нас, где тают в потьмах образа?»
А в ответ лишь надежда как солнце играет
В не по-старчески синих лучистых глазах.

На питековском планшете
напишут пируэты
танцующие баллеринки,
которые являются
Когда тебе под сорок,
По градуснику Цельсия
И ртутному столбцу.
В тумане мироздания
Фигурное катание.
Ух ты! Простая палочка,
Танцует с батарейкой
Внутри себя. И сны
Взорвутся розовой
Горячечной струей.
Семейкой они прилягут
Под Таллинном, Москвой,
Но где покой?
Насмешникам паскудным
Не навалять линейкой.
По рукам? Не вымести метлой.

Сидишь и просто как собака,
Читаешь Гессе, Гетте,
Пастернака.

Выходные как стекло,
Только капли запотевшей меди,
Льются в рюмки.
Пасмурно-светло,
От всего, что есть
И чего нет на свете.
Мы утонем в озере любви,
И из глины дня займемся лепкой.
Где чужие, други, где свои,
Мы поймем по тем,
кто в кепе,
А кто с кепкой.
Медвежонок ежику - не враг,
Звездочку не вытереть не может.
Лошадь снова скатится в овраг,
Только филина сомненья гложат.
Прошлое на зеркало легло,
Тушью снов, гламурною перчаткой.
Злой янтарь, закованный в стекло,
Мы закусим терпкой шоколадкой.
А туман расстелится как встарь,
И повеет смутной клоунадой.
Из окна напротив: «Слышишь, Варь,
Лучше бы к ватрушкам лимонаду».

Иду по сугробам сумерек,
Не слушаясь голоса города,
Живя между строк аптечности
И нежась в обьятьях холода.

Шуба, как мама добрая
улыбчиво обнимает,
и все обьятия холода
легко на себя принимает )

Линия судьбы с линией жизни
Пересеклись крест накрест в гостях пустоты.
Покер для тех, кто играет в игры.
На всякого мудреца довольно простоты.

Хватит господа, не в слове «нечестно»,
Дело. Достаточно ли тепла?
И каждому до всех есть дело,
И нет искусства, но есть дела.

Искать опору, делить игрушки,
И друг у друга воровать?
Не Богу, но кому-то другому,
В уши шептать, шептать, шептать.

Азарт таков: названа карта,
Но все ж не та, рискнул и вплавь.
И проигрыш – цена азарта,
Игрок, на темную не ставь.

А может сеть обидок мелких,
Нам гложет душу и ведет,
Нас по пути ничтожной сделки,
Ни на мильон, ни на пятьсот?

Тогда и проигрыш обиден,
Но выигрыш - ценой в пятак.
Для «казино» он очевиден,
Но как бы не попасть в просак.

А может просто мы забудем
На поколенной глубине,
Дерьмо обид? Ведь мы же люди
Пусть в злой, но сказочной стране.

Натерты совести ладошки,
от беспрерывного мытья
Следы, запекшиеся кошки
На горизонтах бытия
Тянулись дрожью мелких легких,
И расплывались на окне,
Дождем смывались,
Мелким, плевким,
На ветхих стульях, на стене.
Уныло плавали газеты,
За прошлый год, за прошлый век.
На листьев, высохших скелеты
Угрюмо сыпал мокрый снег.
Надрывно вздрагивали плечи.
Тот год и месяц не вернуть,
Теперь ты черный человечек,
И дважды не пройти твой путь.
Веселый солнечный, рычащий
От радости, что кончен дождь,
Ты легкий, гибкий, настоящий,
Своей страны и жрец и вождь.
Вот радуга накрыла Книжку,
И лето ходит босиком,
Давным-давно. Смешной мальчишка,
Ты всех смешил одним кивком.
Бурлили волны в океане
китообразной доброты,
Твой смех и свет в пивном стакане,
Росли как дикие цветы.
Штормящей осенью дождливой,
Под пьяно-сщуренной луной,
Глухое небо с хриплым морем
Сшивались нитью водяной.
Последний раз на ветхих шхунах
Фонарь приветствовал фонарь,
А дальше голос твой растаял
Как мимолетности алтарь,
Где жертва в полночь исчезает,
А на рассвете новый день
Ласкает, радует, спасает,
И свет подчеркивает тень.
Зачем мне птицы рассказали
Такие вести про тебя?
В них корабли твои пылали.
Как больно прошлое любя,
Увидеть старенькое фото,
В тени асфальтного катка,
И под сусальной позолотой
Узнать про скучность пятака.
Уж лучше поездом, в Киото,
Где вечный праздник, вечный май,
Прекрасно в сумерках болото,
Увидишь лотос – твой, срывай!

Со множеством ласковых лучиков,
Любовь - огромная солнцевинка
Лепесточки игриво закручены –
а Солнушка светится по срединке ))

Я блондинка, а не грубая бабища,
Нет в руках ни веника, не лома,
Я горчичный бред духовной пищи
не гожусь я в качестве облома ))

Не блещу логическим мышленьем,
Лучше я к обеду выйду в черном,
Насладясь единственным мгновеньем,
Тети Дуси логикой топорной.

Посмотрюсь я в зеркала лукаво,
И пойду к снегам и листопадам,
Где налево, я пойду направо
Грациозным атомов распадом.

И когда в ларьках у магазина,
Промелькнет божественным сияньем
Голубая роза – тетя Зина,
Интеллектом споря с мирозданьем.

Я укроюсь в ветренной лощине,
В Кордильерах сразу возле дома,
Слушая как спорят о мужчине -
Короле логического лома.