С ароматами получилось неожиданно. Я думала, что наличие цитрусовых, пряных, древесных нот обеспечит мне восхищение запахом и желание его купить. Но, оказалось, что не все так просто и важно в итоге не наличие, а сочетание и композиция.
Те духи, про которые я была уверена, что буду мучительно выбирать между ними, мне не понравились абсолютно, хотя описание казалось похожим на то, что мне надо. Ни D&G, ни Bvlgari, ни Elizabeth Arden не понравились.
А выбирала я между Kenzo, Versace и Сacharel.

Вот их описание:

Cacharel Noa Perle

начальная нота: розовый перец, цветки апельсина, кумкват
нота "сердца": белый пион
конечная нота: фрезия, цветки лесного ореха

Versace Versus

начальная нота: лимон, кумкват, звездное яблоко
нота "сердца": апельсиновые цветы, роза, цветы стефанотиса
конечная нота: листья пачули, мускус, семена амбретта

Kenzo L'Eau par Kenzo

Конечная нота: ваниль, кедр
Начальная нота: белая сирень, мандарин, камыш, мята
Нота сердца: фиалка, перец, лилия, персик, амариллис, роза

Для сравнения, я попросила брызнуть мне еще Armand Basi и поняла как он мне надоел и дает ощущение статики и чуть ли не духоты.

Самым восхительным я ощутила Kenzo. В отличие от остальных двух, он был чуть сдержанней и строже:-) А что у них общее, так это игривость, легкость, брызжущая свежестью чувственность и мягкое, праздничное кокетство. Есть нотки дерзости, которые переходят в яркость и, как следствие, в радость:-))

В дополнение я купила колготки ярко-красного цвета и бюстгалтер с чашками из микрофибры 75 B. Когда начала выбрасывать старые, обнаружила, что тот, в осенних, багряно-рыжих узорах, который я здесь показывала в прошлом году, тоже был 75-B, продавщица перепутала, наверное:-))))
А так микрофибра комфортней чем жесткие чашки, хотя и скромнее и проще.
Все, что я сегодня купила - это очень хорошо:-)

Сегодня утром проснулась от дикого завывания ветра. Посмотрела в окно, и увидела, что листья с дерева облетели за одну ночь.
За одну ночь закончилась золотая осень при температуре +17.
Какая она стала теперь? Железная, оловянная, скобяная? Может просто голая, тогда при +17 ей не холодно, хотя бы:-)
А теплый ветер воет как зверь, защищает осень от холодов, которые пока еще не наступили.

Вчера увидела девушку с ярким маникюром и поняла что мне напоминает яркий маникюр...
Остатки перчаток на кончиках пальцев:-)

Играем в три стула, на одном лежит 500 грн. Остальных двух не видно, но кажется, один из них уже кто то убрал. Катятся игральные кости, на какой стул упадут, тот и наш. Мы хотим стул по-лучше и по-современней, но 500 грн. лежит на антиквариате с новой обивкой и шаткими ножками. А другой мы не видим.
Проблема со стульями в этом году очевидна, забавно было бы сесть мимо всех. И что не говорите, любая игра азартная, иначе бы в нее не играл никто...

Горгулия Мефистофелевна притворно злобно роняла роняла хрустальные слезы в свой рано постаревший ридикюль и реагировала, реагировала, реагировала....

Гипотония.
Как будто мозг высасывают через трубочку, а ты сопротивляешься и всасываешь его себе обратно, от чего трубочка кажется невероятно тонкой, но с большой силой втягивания. От этого собственные силы уходят так резко и не заметно, что ты чувствуешь уже то, что их как бы нет. Борьба, перетягивание каната. Тончайшего, но бесконечно прочного. В этом есть так же элемент страдания, но и есть ощущение, что ты повис в пустоте на тоненьких ниточках, которые тянутся от ноздрей, от уголков глаз через мозг, куда то назад и вверх.

Чай с настойкой женьшеня, разложенный на блюдечке сыр Дана-Блу со вкусом почему то Бри и тоненько нарезанный тоже польский Радомер с предварительно проглоченной чайной ложкой растительного масла – вот обед аристократа, который находится между формой и пустотой.
Победой и поражением. И знанием, что в этот момент ничего нет, кроме мира бестелесного и мира материального, между которыми закольцован трос. От точки А к точке Б он идет весь из утонченных страданий. Но от точки Б к точке А уже из тончайших же удовольствий.

Как-то в процессе разговоров с Пыщкой придумалось: "Пыпыщ-авиация плюшевых самолетиков"
:-))))))))

Все больше ловлю себя на мысли, что как бы не складывалась моя работа в офисе, а на фриланс уйти хочется все равно... И чем дальше, тем более сладкой кажется мне эта мысль.

А в идеале мечта: едем мы такие на черате через Питер в скандинавские страны, и я прямо в машине, едущей на полной скорости открываю ноутбук и делаю заказ. Конечно же WEB, допустим верстку. Не привязываясь ни какой местности, ни к каким элекророзеткам.

Цвет одежды все больше хочется покупать красный, разных оттенков.
Хайр красный все еще нравится, пусть быстрей нарастает его масса.
Еще думаю, не попробовать ли спортивный стиль одежды. Оставив немного классики, разбавленной панком.
И еще, возможно есть тенденция к тому, что носить бюстгальтер все-таки придется. Но может эта тенденция наметилась только совсем чуть-чуть. Поживем увидим.
А пока мечты: фриланс, путешествия, красный.

Красный - как воплощение дерзости, силы и страсти.

Сегодня был и тяжелый и легкий день. Тяжелый и воздушный одновременно. Удовлетворенно и ровно дыша, я вышла в шесть с работы. И вдруг пошла пешком по Криворожской. Я медленными шагами вошла в вечер созданный сегодня только для меня. Потому что со всей этой августовской, позолоченной солнцем красотой я должна была остаться один на один. Затеряться на 40 минут в моем и ее одиночестве.
Ласково, очень мягко стелился путь до Рабочей. Как будто из коридора золотоокого безвременья можно, сделав шаг, попасть обратно в реальность с ее обыкновенной проторенной колеей.
По Криворожской мы ходили с родителями к дедушке на дачу. На Криворожской бегал очень маленький кудрявый мальчик, с солнечной улыбкой, лукавыми голубыми глазами. Вместе с бабушкой они пережили на Криворожской много невзгод, но она старалась не зря. Мальчик вырос что надо, как раз на радость мне. Уже четыре года как:-)
Но как же я давно не ходила по ней как по моему собственному коридору во времени. Как будто и нет там длиннющего забора ЮМЗ. Просто единый, целый отрезок моего личного пути августовским, ласковым вечером пятницы…
А еще там было эхо. Отголоски дальних уголков моей жизни. Почти затерявшихся уже в в разросшейся памяти.

Недавно подумала, что ресурс для ведущих дневники похож на поезд, где каждое купе расчитано на одного, с дополнительным количеством мест (для гостей).
И тогда, сразу вспомнились все образы, связанные с поездами, которые я видела в фильмах, мультфильмах, читала в книгах. Вот добродушная и простая в общении проводница разносит чай, а вот предлагают перекинуться в картишки сначала под интерес, потом на деньги, вот, кто-то свесившись из тамбура по пояс орет что есть мочи: "Либерти, блять, либерти, ты знаешь, что такое "либерти"? Либерти - это значит свобода!"
А где-то вообще в окнах не бывший СНГ, а Азия или Египет, и мистер Фог, (главное вовремя) вспоминает очередное мудрое дву- или четверостишье:-)
"Используй то, что под рукой и не ищи себе другое!". О, да! Эврика!:-)))

Вспоминаются строчки Григория Данского: "Они говорят: "Хороший ты парень", я отвечаю: "Да, я крепко стою на рельсах!"...
Ну конечно, что "Каждому, каждому в лучшее верится", ну и так далее...

...

Есть жарение временем котлет.
Есть дом, сколоченный из путешествий.
Там, где без предсказуемых последствий,
Чихнул редактор жизни средних лет.

Над городом сгущается темнота. Каждый день все плотнее и раньше. Я иду по ней в своих неизнашиваемых высоких сапожках.
Темнота и холод. Ноги еще сохраняют тепло. Я почти бегу. Дома холодно. В аське эвэй. Эвэй и холод. Холод и эвэй. Я смотрю на эвэй и чувствую холод. В интернете лед. Не хватает 5 тюбиков мази, за ними я иду в аптеку. Одеваюсь теплей, чем днем. Холод выжимает меня из тюбика жизни. До тех пор пока я не оказываюсь на улице и не начинаю чувствовать тепло. Свет фонарей на асфальте такого теплого, выгодного цвета. Выгодного для меня. Он берет меня в свой круг. Он продолжает брать. Он греет меня до самого подъезда. До подьезда мне хорошо. Возле подворотни поджидает смерть. Дома ждет жизнь. На лавочке возле подъезда расселось грузное одиночество. За спиной крадется грязное тепло человеческого общества желтоватого цвета. Зеркала спрашивают: Женщина вам чего?, Но им отвечают лишь фонари. В промежутке между фонарями и зеркалом притаилась старость.
А молодость резвилась на завывающем ветре.
И только капли дождя мне прикрыли лицо добротным черным капюшоном, не связываясь ни с кем особо, сами по себе капли дождя.
С порога я спросила: Эвэй?
Эвэй ответил: «Я здесь. Я тебя люблю. Я был на берегу моря. Здесь всегда праздник и лето. И мы никогда не умрем. Мы будем порхать как бабочки на лугу. Мы будем любить друг друга, потому что это то, что мы умеем делать лучше всего. Мы будем светить друг-другу светом во тьме. Самым синим и самым красным. Мы будем два сердца, два счастья, два малыша…»
Я грусно кивнула Эвэю перед тем как ощутить то самое радостное тепло и увидеть тот самый свет аськовых мерцающих логов. Я… Мы…

Осень уже. И двор полон черных чернил с маслянистыми пятнами, которые напрудили на асфальт фонари.

Каждый день иду с работы до знака "остановка" возле парка Чкалова, потому что уехать домой с относительным камфортом можно только оттуда. И я никогда не пойму людей, которые едут стоя через пол нашего города, потому что им пофиг в каком сотоянии они попадут домой. А мне не пофиг. Вот и иду до парка Чкалова. Каждый день в районе Дома союзов устраивает службу уличная церковь. Поп с каким то очень провинциальным даже для нашего города выговором что-то монотонно наговаривает в микрофон. А люди, разные, по разному одетые, по разному образованные и наверное с разным речевым интеллектом стоят, загородив тратуар и слушают. Вот сегодня ничего подобного не было. Когда я только вышла с работы, в нескольких кварталах от этого места, мне в уши подул отвратительный злой ветер.
Но я знала, что если пойду быстро, то согреюсь. Воздух то теплый, весенний. Вот и пошла я легко и быстро как катер по мелкой ряби, маленькой южной речки. Согрелась по дороге. Иду и сумерки так смеркаются неожиданно цельно и знакомо. Нет, про то, что они - трещина между мирами я даже не вспомнила. Вспомнился Траум и Феертаг. Как будто чье-то присутствие ощутила. Присутсвие кого то глобального, могущего крепкой ладонью провести по всему сразу воздуху нашего главного проспекта и сказать: "Что то давно вы не вытирали пыль, пока меня не было, что то не было меня здесь давно". На асфальте, тонущем в сумерках, я увидела мелкие перевернутые воронки кружащегося мусора и листьев. Как осенью. Воронки не скованные ничем, лишь желанием станцевать новый танец. Как только поток воздуха (ветер) чуть изменяет характер движения, связанные, казалось бы чем то предметы, мусор, листья, тут же разрозненно и как бы незнакомо между собой разлетаются в стороны, кто куда и как попало.
В голове оформилась точная мысль: "Дьявольский ветер".

Наконец то пишу пост, от которого не могу удержаться. Давно не испытывала достаточного внутреннего толчка чтобы ИХ опоэтизировать.
Вчера встретилась с Т. и И. Не думаю, что нашла специальный предлог. Мне и правда были очень нужны аккумуляторы. Но вот я поднимаюсь по гранитным ступеням и делаю фикс-фокус. В специфике освещения вокзала это окрашено именно в ту секунду каким-то единственно возможным Цветом. Матовая гладкость расширенных зрачков, изменившей цвет волос девочки, из "Интервью с вампиром" перешедшей в этот нейтральный каменный пантеон для продажи билетов на поезд. Алиса Селезнева, ставшая старшим научным сотрудником какого-нибудь НИИ, судя по взгляду и стилю общения. Смотрят на меня в один взгляд. В глазах что-то, что выдает, что им много лет, может быть сотни. Но внешне они не выросли, не повзрослели, остались детьми. Обе бледные, обе смотрят внимательно. Диафрагма, скорость затвора, компенсация экспозиции. Кнопка спуска нажата до половины. В воздухе порхают улыбки как две юных бабочки. Разговор тремя тонкими ручейками журчит по ступенькам, а может по каменистым склонам холма.
Но четыре зрачка, четыре точки возможно отражают что-то, что как бы живет своей жизнью, отдельно, независимо, и очень хочеться верить - свободно. Может я все это придумала. И не было ничего. И меня и вокзала.
Может наконец дам определение, что же такое визуальное письмо.
Это фотография словами.
А именно: портрет, пейзаж, натюрморт, архитектурный ансамбль.

Завтра День рожденья. Будут гости. С того самого возраста, когда впервые этот день был освящен памятью и сознанием, это стала повторяющаяся игра. Дети становятся в круг, садятся за стол, гасят свечи. И вместе со мной делают новый шаг. Зажмурив глаза, улыбнувшись, никто не скажет куда. Дальше, вперед, за горизонт, на небо. Золотистая бусинка, нанизанная на железный штырь, из положения "слева", преходит в положение "вправо", где ее ждут такие же как она, ее сестры. Тридцать первая бусинка задрожала и ожила на старте, завтра, в девять утра она покатится по серебристой прямой. Она еще так же красива и блестяща как предыдущие тридцать. Но как не хочется думать, что эта конструкция похожа счеты.

Сажусь в маршрутку. Выбираю место возле окошка, где я обычно люблю сидеть, особенно если везу сумки, особенно если еду от родителей. Прошу передать за проезд женщину из параллельного ряда сидений с пассажирами, которые сидят парами, то есть сидящую ближе всего к водителю. Смотрю, а она старенькая совсем. Волосы собраны в чахлый пучек, сероватое блеклое лицо смиренно опущено, очки гнездятся на носу, все как положено. Но только не слышит она меня совсем. Впереди меня парень быстро берет мои деньги и передает водителю. Едем дальше. Заходят новые пассажиры, выходят старые. Новые просят передать за проезд старушку сидящую на переднем сиденье. И вдруг в один момент она реагирует на чью-то просьбу и будто-бы уже взяла деньги и тут же уронила. Парень сидящий впереди меня берет деньги у нее с колен и передает их водителю. Следующий поворот обозначился улицей Героев Сталинграда, кто-то просит остановить там-то. Выходит, старушка с первого сиденья, не подававшая никаких признаков желания выйти именно там, внезапно быстрой стрелой вылетает из маршрутки. Маршрутка со мной и остальными тронулась с места, я смотрю в окно.
Смотрю а это и не старушка вовсе, а девушка, молодая... Одета она не то, чтобы на копейку, но как-то паразительно убого. Туфли новые, но этот фасон я помню еще в глубоком детстве. Шерстяные колготы. Пальто того же времени и тоже абсолютно новое. Простой покрой, скрывающий полностью фигуру. Лицо некрасивое, полное, но на нем совсем нет морщин. Это все были впечатления одной секунды. Девушка быстро-быстро идет, спотыкаясь на каждом шагу, и при этом как-будто кланяясь чему-то, как буд-то отдергивая всю себя от острой, колющей, режущей, пинающей окружающей действительности.
И вдруг меня осенило: секта, религиозная секта. Богоподобные адепты в парчевых одеждах, степенно машущие кадилами, зычными голосами повествующие простым верующим, что они есть ничто, тварь дрожащая, но за определенные действия их похвалят, как собачкам дрессированным дадут сахарок.
Я не вспоминала потом до вечера об увиденном. Но вдруг проснулась посреди ночи. Дикое желание, зуд, груз во мне, непомерный, и все же мечущийся и рвущийся наружу. "Что?", спрашивала я себя, "Ну что же?". И вот опять перед глазами образы. Девушка-сектантка и дикое нестерпимое желание взять в руки бейсбольную биту и врезать со всех сил по сгорбленной спине, по ногам, по голове, по очкам!
Образ сидящий внутри меня. Гипертрофированная модель погруженного внутрь себя, испуганного, ранящегося об окружающий мир человека. Частица меня раздутая до абсурда. Я бью по ней бейсбольной битой! Со всего размаху: раз, и хлынула кровь, раз - осколки костей падают на землю.
Слава богу, я не попала в своей жизни ни в секту, ни под влияние жаждущих использовать мои интровертные наклонности, не превратилась в дрожащую крысу...
А вот и тишина ночи, а вот и дыхание прямо тебе в лицо не то смерти, не то живой паутины, которая отстала, не дотянулась, растворилась в темноте. На прощанье я брошу ей в след, в небытие бейсбольную окровавленную биту. И она со свистом изчезнет где-то, надеюсь навсегда.

Она пойдет на все чтобы привлечь внимание. Волна длиннющих белокурых волос бесконечно-часто взлетает, завлекая пространство в вихрь. Крутящаяся фигурка в едином отрывистом движении возникает в разных точках пространства внезапно и каждый раз неожиданно.
Мы пришли с Солнушкой в гости, нам кажется, что к ее папе, но на самом деле - к ней, но мы об этом еще не знаем. Хитрый взгляд из под длинной челки, ласковая приветливая улыбка. Мамы Лерочки нет дома. Она мне принесла мамины тапочки. Как мило с ее стороны! Ведь я только второй раз пришла к ним в гости в то время, когда она меня уже помнит. Вот она взяла меня тихонько за руку, и, не говоря ни слова, сделала шаг назад. Потом развернулась влево, увлекая меня за собой. Я не против потанцевать, она любит танцевать и я люблю. Мы кружимся, прокручивая по очереди одна другую. Лерочка восклицает, плавно поднимая руки вверх: "Мы - лебеди!". Вот я уже устала, курю возле декоративного камина с вытяжкой. Лерочка ласково: "Докуришь, идем ко мне в комнату?". Я киваю.
В ее комнате мы читаем сказки: она, гордо вскинув голову, по слогам - "Три поросенка", а я с выражением, с паузами, с мимическими ужимками - "Спящую красавицу". Она смотрит вникуда при этом, взгляд живой, на лице то радость, то печаль. Узнав о счастливом конце сказки, Принцесса облегченно вздыхает.
Потом мы играем в мяч. Просто кидаем его она мне, я - ей. Скучно. Мне совсем надоело. Говорю ей: "Я больше не хочу играть, я пошла в другую комнату, там есть мальчик, который мне очень нравится. Я хочу к нему."
Лерочка удивленно приподнимая шестилетние брови, скрытые под густой челкой: "КАК? Ты не хочешь больше со мной играть? Ты же видишь его каждый день!".
Нижняя губа, дрожа выдвигается вперед, руки скрещиваются на груди.
-Я хочу в ту комнату, - тише но отчетливей повторяю я.
Она падает красиво на кровать, черные глаза кажутся огромными в своем невыразимом горе. Вот-вот из них потекут слезы. Рука с растопыренными пальцами
тянется ко мне в мольбе о понимании и сучуствии.
- Ко мне же никто не приходит! Мама работает! Папа работает, к папе все время приходят клиенты!
- Конечно. Папа зарабатывает денежки для себя для мамы и для тебя тоже.
- Ну да! Я вот сейчас пельменей хочу, а у нас нет пельменей!
- Значит у вас есть что-нибудь другое, и если к папе и дальше будут приходить клиенты, у вас будут такие пельмени, какие ты только захочешь!
- Папа уже своим клиентам все починил!, - Принцесса поняла, что проговорилась.
- Вот видишь, значит папа может сейчас тебе уделить внимание, идем в ту комнату.
Мы идем, только перед этим она открывает мне секрет: "А мое полное имя - Калерия!". Я, будучи до этого уверена, что моя маленькая знакомая все-таки Валерия спрашиваю, слегка обомлев: "Что, и по документам?" Она кивает радостно, с сияющей улыбкой: "Ага!"Понимает что, делать уже нечего, идет со мной, захватив с собой зайца Ваню. Перед тем как попасть в другую комнату, мы причесываем Ваню в туалете. Очень тщательно. Заяц Ваня - главная фигура в пантеоне игрушек Лерочки. Она каким-то образом поняла в процессе общения со мной, что Солнушка для меня - примерно как для нее Ваня. Очень важный!
Лера опять просит меня танцевать с ней, на этот раз я уже совсем не хочу. Смотрит растерянно: "Что же делать?". В присутствии папы истерики похоже исключены. И тут пришла идея! Ну конечно же - цирк! Танцевальные движения теперь делает кто? Клоун! Маленький лебедь теперь, совершая балетные па, строит рожи, причем каждый раз все смешнее и мешнее. Увидев, что я довольна и смеюсь, Лера начинает кружить вокруг Дэнушки уже в совсем невероятных конвульсиях. Громко хохотать начинает уже и он. Мы смеемся до колик в животе, а батарейка у нашего клоуна не садится и не садится. Она говорит: "Я много ем, и много танцую, когда танцую - худею". Потом она присаживается рядом со мной на кресле, прислоняется головой к моей голове и говорит: "Мамочк-а-а-а, ты моя мама". Я в испуге: "Что ты, солнышко, я просто твоя знакомая тетя." Она гладит мой нос и произносит задумчиво: "Хороший носик, красивый, прямой!".
Послушав еще рассказ папы Леры о видеомонтаже, мы собираемся домой. Лерка, выныривая из под обувающейся меня, тянется к Дэнушке. Говорит тихо, но лукаво: "Пока, хороший дядя!". В дверь звонят. Это пришла настоящая мама. Мы здороваемся с ней, прощаемся и уходим.
Что-то мне стало грустно по дороге домой. Одиночество. Буйная фантазия. Рисунки развешенные на стенах. Крайне заботливое отношение к игрушкам. Желание быть принцессой, легко переходящее в желание быть клоуном, многочисленное внимание мальчиков, но не тех, кого хотелось бы. Так... Светлые волосы, вместо черных глаз представим серые, такой же высокий для своего возраста рост, немного другие черты лица. Но... она же очень похожа на меня в мои 6 лет! Когда ее родители поймут что, она даже слишком, через-чур принцесса, будет уже поздно. Да и собственно сейчас уже поздно.
Принято считать, что принцесса - это очень плохо, как буд-то все принцессы жадные, злые, жестокие и заносчивые. Но я точно знаю, что это - не правда. Только слепой не может увидеть ярких лучиков доброты, тянущихся ко всему живому искренне и отчаянно.
Но мир, как было сказано в фильме по мотивам одноименных "Гадких лебедей" Стругацких, это грязный, пьяный старик, которому не до чего уже нет дела. Вот я представила себе существо из каменных глыб, громоздкое и неповоротливое, с закрытыми наглухо тяжелыми веками. Лучи солнца нащупывают его фактуру и форму, скукоживаются, прячутся за невидимым защитным экраном. К каменнному старику подлетает стая синиц и, уцепившись лапками за тяжеленные веки, усилиями взмахов многочисленных крыльев поднимает две каменные завесы. Старик тупо смотрит вперед, потом, тяжело переведя взгляд на какое-то уже на тот момент сдержанное и ровно светящее солнышко, говорит: "Ты надменное и холодное".
Бум! Веки упали обратно вниз и синицы разлетелись в стороны.

Зеленая травка. Солнечные лучи гладят ровный столик площадки для гольфа. Небо описывает аквамариновые дуги одинаковых пространств одинакового ультрамаринового цвета. Ни одного облачка.
По гольфовому полю бежит девочка с клюшкой. В больших светлоголубых глазах выражение бессмысленности. Вот мимо нее быстро-быстро катится шарик, делает плавный круг, попадая в самый близкий фокус, смотрящего на происходящее в идеальном американском пейзаже.
Белая в розовую клетку юбочка чуть касается, взлетая, упругих загорелых ног, как и тяжелые светлые волосы жизнеутверждающе бьют по щекам. Все движения точны и полны энергией.
На краю поля в углу его идеальной перспективы в шезлонге сидит фигура человека, существа?
Высокие белые носки контрастируют с темной чешуйчатой голенью. До самого края ослепительно-белых шорт клочьями клубятся тонкие белые шерстинки.
Клюшку для гольфа обнимает темная рука с 7-пальцами и небольшими шипами, торчащими из нескольких фалангов пальцев (?).
Из под кремовой в темно-розовую клетку кепки выглянула сначала улыбка, потом похожий на отшлифованную корягу нос, и красные в синих прожилках глаза с вертикально-дрожащими, тускло светящимися зрачками. Глаза слезятся и усмехаются. По краю стекает жидкость, напоминающая слизь.
Девочка завороженно смотрит на лунку. Чудовище подходит и становится сзади.
Девочка, не оборачиваясь спросила:
- Слышь, Чуд, а почему мы тут все вот так спокойно организовали, внешне все идеально гладко, без сучка, без задоринки?
- А чтобы никому не было страшно, - сказало чудище.
- Ты же знаешь людей, Элис? Ведь мы не хотим им зла. И самое плохое что им можно сделать это напугать.
- Может ты и прав, - пожала плечами Элис, - хотя кто их знает, может пережив однажды все страхи, люди начнут путешествовать свободно, где захотят?
- Могут. Или задохнутся во сне.
- Мы не на столько их любим, чтобы позволить себе заболеть состраданием, гадая смогут ли они пережить очередной страх.
- Верно, Элис. Хотя ты можешь вложить в эти слова, только то, что ты сама знаешь о любви.
Под чувственную балладу Элвиса Пресли садящееся солнышко лизнуло травинки багровым лучем-языком...

Арман протянул дочке апельсин. Аманда откусила дольку, и посмотрела лукавыми искорками, спрятанными, под тенями, падающими с больших ресниц.
- Папа, а почему люди нас не любят?
- Потому, что они всегда боятся того, что им не доступно. Боятся и ненавидят. Еще они жестоки, а мы – нет. Мы никогда не убиваем из ненависти. Мы – охотники, заложники бытия, как и все существа на свете, которым нужен воздух, пища, запас ресурсов для того, чтобы выжить. Нам не нужен свет. В темноте, по мнению людей, происходит много диких и гадких ужасов. Их воображение рисует чудовищные страхи, которых никогда нет, не было и не будет на просторах их цивилизации. Они смотрят на нас, а их разум рождает чудовищ. Им не ведомо, что мы тоже умеем любить. Им отчаянно завидно, потому что мы не живем в мире страхов и запретов, мы не ходим в церковь, не боимся божьей кары, смерти, страшного суда. Нам не нужно гнуть спину, истязая себя рабским трудом, боясь не успеть закончить запланированную часть работы до захода солнца. Мы умеем летать, чувствовать под собой мир, полный красок и грязи, глупости, доброты, ненависти, безумия и знать что все это только тень от твоей свободы.
Аманда слушала немного удивленно, устраиваясь время от времени на подушке по-удобней, так что кудряшки темного золота будто бы извивались сами с каждым движением ее головы. Она думала о том, что в мире все как то неравномерно, шероховато, неудобно, местами уродливо, близоруко оценено, криво сшито, и просто по-большей части не понятно.
Если ее отец говорит о простых и естественных вещах, как о простых и естественных, то почему она видела во сне, как загорелые крепко сбитые, с грубыми злыми лицами дядьки и тетки, держа в руках вилы и факелы идут из деревни в сторону их замка?
Ей вдруг стало страшно от того, что она больше не увидит как светлячки, мельтешащие в самой дремучей чаще леса, между гигантскими корнями вековых деревьев по очереди замирают отдельной яркой точечкой, и задумчиво исчезают в тумане.
Арман наклонился к подушке девочки. Она задумавшись, лежала с закрытыми глазами. Поцеловав маленький бледный лоб, отец Аманды сказал:
- Спи, мой ангел, и ничего не бойся. Не пускай страх в свои сны, он может превратить их в реальность.
Он взошел на подоконник и прыгнул вперед. Ткань плаща повисла в воздухе черным озером, с дрожащими бледными извивами складок не разу дважды не повторяющих своей формы. Потом плащ разделился на две части, превратившихся в большие кожистые крылья. Крылья какое-то время рассекали воздух движениями вверх и вниз. Потом, вампир с прекрасным отрешенным лицом, расправил крылья, они оказались в одной подвижной плоскости. Планируя, Арман описывал в воздухе один круг за другим, сужая их по мере снижения.
На земле его ожидала при свете звезд неумолимо приближавшаяся деревня.

Он сидит за компьютером внимательный, красивый, мрачновато-одухотворенный. Он набрал некоторое количество строк давно задуманных нескольких новых постов.
Но желание верстать видео побеждает, он пока опять не выложит ничего.
Понаблюдав за прекрасным зрелищем, закрываю глаза, начинаю первую осану.
Поза «алмаза» – пятая.
В предыдущих позах быстрыми искрами меня посещали короткие видения: пока самое яркое – внизу горы, вокруг небо, а в руках ощущение что они – крылья и ты паришь как орел. Но сейчас я знаю, что скорей всего увижу того, кто часто посещает меня, осветив мой путь милостью своей. Сидя на ногах, согнутых коленях постепенно наклоняюсь назад. Медленно, еще чуть-чуть и я коснусь пола.
И вот я вижу линию его таких узнаваемых ушей, а потом головы и всего тела, сидящего в позе лотоса. Иногда бывает что он говорит со мной. Еле слышный приятный шелест, но я все понимаю. В этот раз он сказал, что Будда это и есть Джа. Он посещает остров Ямайку, принимая облик кого-то из местных жителей. Видимо, проходя по жарким улицам благославенного острова, нельзя знать заранее что вон тот худощавый негр в огромном берете это не Джа, или старушка с корзиной.
Вот это да! Джа это Будда! )
Плавные перетекания из осаны в осану.
Последняя – поза мертвого тела.
Полное расслабление мышц тела, и еще продолжает парить душа…
Я открываю глаза, радость моя, отворачивается от компьютера, смотрит и улыбается. Я улыбаюсь в ответ.
Сейчас я расскажу ему про свои видения.
А пока где-то как будто слышится:
«Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой,
А в городе том сад, все травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы…»